И добавил изменившимся тоном:

– Я за тобой в огонь и в воду пойду, куда скажешь… И они пойдут тоже, – он кивком головы показал на дверь. – Потому как если не за кем идти – то не жизнь это вовсе, а тоска и маята сплошная.

Начинался сентябрь 1825 года. 3-й корпус был собран в лагере под местечком Лещином, недалеко от Житомира. Погода была сырая и холодная, шли затяжные дожди. Когда солдат собирали на плацу, вид они имели неопрятный, беление амуниции текло по мундирам, сам же плац превращался в болото.

Сергей лежал на походной кровати в их с Мишелем палатке. В суете лагерной был очередной перерыв; Мишель с самого утра умчался куда-то – как он заявил, говорить о деле. Самому же Сергею идти никуда не хотелось, дождь навевал скуку, хотелось собраться с мыслями, оглядеться, подумать.

Мишель напринимал в общество несколько десятков офицеров, молодежь, не нюхавшую пороха. Он с восторгом говорил, что это соединенные славяне, что желают они славянский федерации или республики – верно, они и сами не знали, чего они желали. Сергей видел у Мишеля клятву, которые славяне составили для своего общества; в клятве сей, в частности, содержался пункт о защите невинности вооруженною рукою. Прочитав сие, Сергей рассмеялся; Мишель же обиделся на смех его. Мишель был убежден в том, что – в нужный момент – офицеров этих можно будет использовать в деле. Надобно было только подогревать в них революционный пыл, почаще рассказывать о страданиях невинности.

– Поль похвалит нас, вот увидишь, – убеждал Мишель Сергея.

Сергей понимал, что друг его заблуждается. Он видел, что Миша с удовольствием произносит страшные клятвы, кричит о цареубийстве, играет в разбойников – ему же самому игры эти были давно не интересны. Девять лет, что Сергей провел в обществе, он слышал вокруг себя одни и те же слова, видел одни и те же лица. Он понимал, что крикуны сии по большей части к делу не способны. К тому же, если дело все-таки когда-нибудь начнется, то произойдет сие не так, как планируют крикуны и прожектеры. Он был на войне и знал, что сражения генеральные проходят вовсе не на карте.

Сергей досадовал на Трубецкого: неосторожные слова князя стали причиною нынешнего Мишиного восторга. Трубецкой убедил Мишеля в том, что тот сможет корпусом командовать – лишь бы под началом его были верные люди. И теперь, Мишель, поверив князю, день и ночь занимался поиском сторонников.

Мишу надо остановить, успокоить, не дать наделать глупостей. Разум настойчиво подсказывал Сергею, что победы в деле сем быть не может, положительные изменения достигаются только естественным ходом вещей. И даже если людям кажется, что победа близка – они, по большей части, заблуждаются. Революция французская привела к власти Бонапарта, сей же злодей, хотя и сделал много полезного в установлениях гражданских, поработил полмира, пролил реки крови.

Сергей вспоминал Орлова и разговор о Риего; размыслив холодно, он не мог не признать, что генерал был прав, хотя бы и отчасти. Риего, истинно великий человек, бескорыстный и честный, готовый ради сограждан пожертвовать жизнью, казалось, победил в родной своей Испании. Но и сия победа оказалась мнимой, испанский мятежник был казнен. Другой мятежник, греческий, Александр Ипсилантий, сидел в оковах в австрийской тюрьме. Чести клич не мог разбудить народы, и это было ясно как простая гамма.

Сергей решил: когда Миша вернется, нужно будет серьезно поговорить с ним, предостеречь. Разум услужливо подсказал ему главное объяснение, против которого друг его устоять не сможет. «Я скажу ему, – решил Сергей, – что ежели он ввяжется в сомнительное предприятие, то и я не устою против сего, пойду за ним. Потом же, когда проиграем мы – а в деле сем победа невозможна – спросят не с него, младшего чином и годами, а с меня… Мишель, верно, пожалеет меня и отступится».

Совсем радом с палаткой Сергей услышал вдруг возбужденные голоса, ругательства.

– Он не смеет! – кричал кто-то. – Я вызову его!

– Погодите, господа, я сам поговорю с ним, – Сергей узнал голос Кузьмина.

«Что еще случилось?» – вяло подумал Сергей, вставая с кровати и поднимая полог палатки. Кузьмин вошел, бешено вращая глазами.

– Садись, – устало сказал Сергей, показывая ему на край кровати.

– Нет… Господин подполковник… Я пришел к вам от имени офицеров…

– В чем дело, Анастас?

Сергей искренне недоумевал.

– Вы… вы не имеете права… так относиться ко мне… к нам…

– Да что случилось-то? Выпить хочешь? Ром есть, горилка, вино даже…

Кузьмин отрицательно покачал головою.

– Офицеры Пензенского полка сказывают… что тайное общество существует в корпусе нашем, цель которого – ниспровержение существующей власти. И вы, господин подполковник, глава оного… И друг ваш, подпоручик Бестужев, действует от имени вашего…

– О господи!..

Сергей сел на кровать.

– Так вот, господин подполковник, – продолжал Кузьмин, волнуясь. – Ежели правда сие… а кажется мне, что правда… и вы принимаете в общество офицеров других полков… то, значит, нам, товарищам своим… вы не доверяете… Следовательно…

Не дослушав Кузьмина, Сергей вышел из палатки. У входа стояли еще трое офицеров: Сухинов, Щепилло и Веня Соловьев. Сергею казалось, что всех троих он успел за годы службы хорошо узнать. Ни в ком из них Сергей не замечал ранее склонности к мятежу.

«Кто им сказал? – подумал он тоскливо. – И зачем сказал? Хватит мне Мишеля на совести».

– Господа, – Сергей обратился к офицерам, – поручик Кузьмин рассказал мне о причинах… недовольства вашего. Уверяю вас… недоверия с моей стороны никакого нет… Я не знаю, кто рассказал вам о тайном обществе. Но человек этот погорячился. Общества сего не существует. Оно было когда-то, но ныне распущено. Прошу вас, успокойтесь и отправляйтесь в роты свои.

– Вы…вы… – из-за спины Сергей вышел Кузьмин. – Вы не доверяете нам… Меж тем, нам доподлинно известно, что общество сие мятеж готовит…

Сергей вспыхнул.

– Да нет же, ошибаетесь вы. Анастас, прошу тебя, не надо, – он взял Кузьмина за руку.

– Пустите! – Кузьмин вырвал руку. – Нам доподлинно известно! Вы, верно, считаете нас недостойными… сей высокой чести. Но ежели так, то я лично докажу вам. Завтра же я взбунтую роту свою, за нею – весь полк и дивизию. Я сам пойду на Москву. Пусть арестуют меня, расстреляют, но вы увидите….

– Не надо завтра, прошу тебя… Да зачем вам, господа, общество сие, бунт, мятеж?

– Господин подполковник, Сергей Иванович! – Соловьев вышел вперед. – Поручик Кузьмин говорит вздор. Молчи! – обратился он к Кузьмину. – Никуда мы без вас не пойдем. Но… поймите нас… Жизнь, подобная нашей, недостойна офицера. Более того, она человека недостойна… Мы хотим только быть в числе избранных… призванных жизнью своею служить Отечеству. Мы хотим иной жизни, хотя… – тут он помолчал немного. – И сами мы не знаем, какая она… другая жизнь-то.

– Но мы уверены, – эхом ему отозвался Щепилло. – Уверены, что вы нам расскажете об этом. Если, конечно, мы заслужим доверие ваше…

Сергей молчал, вглядываясь в лица офицеров. Он оказался недальновидным и непрозорливым командиром, не понявшим вовремя чаяния своих подчиненных. Они не хотели мириться с грязью и пошлостью, в которой жили все эти годы. Сергей понял вдруг, что Мишель был счастливым человеком: у него была надежда на будущее. Бесчестно отбирать надежду у других, потому только, что сам в нее не веришь… Ему самом вдруг захотелось поверить в то, что победа возможна. А потом наступит Царство свободы, и Господь благословит новое правление. «Они правы, и Миша прав, – решил он. – Нужно попробовать».

– Господа, – сказал он тихо. – Общество точно существует… И я главный в оном. Я не знал, что вы… желаете того же, что и я. Но в деле сем нужна осторожность. Прошу простить меня и верить, что я всегда полагался и полагаюсь на верность вашу, преданность и скромность.