Я поцеловал ее.
– Я должен туда попасть. Но я наслаждался каждой минутой и буду помнить тебя всегда. Клянусь всеми богами.
– Под каким именем я должна тебя запомнить? И зачем тебе нужно в Фивы?
Я нежно закрыл ей рот, лаская пальцами ее губы.
– Я не врал, когда говорил, что тебе не будет грозить опасность, однако же тебе может грозить опасность, если я отвечу на твои вопросы, и ты, наверное, не станешь мне помогать.
– Я дала тебе слово перед лицом богини. Можешь говорить.
Я улыбнулся ее простодушию.
– Меня зовут Пи. Никогда не произноси моего имени, если не будешь твердо знать, что я мертв.
– Что это за имя?
– Это имя слуги.
– Но это твое настоящее имя или нет?
– Мне не нужно никакого другого.
– А имя твоего отца?
– Мой отец негодяй, я отказался от его имени.
– Но у тебя должно быть имя, которое можно было бы называть, когда ты будешь переходить в вечность!
– Помни меня и произноси это имя. Я ношу его от рождения и не хочу другого. Кроме того, я не знаю, что меня ждет после смерти, я не верю в Осириса и его весы.
Она какое-то время молчала. Потом снова улыбнулась и произнесла только:
– Пи!
И повторила еще раз, и еще, пока я не улыбнулся. Она тоже улыбнулась. Я начал побаиваться ее улыбки, потому что она нравилась мне все больше и больше.
– Я знала самых разных людей и могу утверждать, что ты не слуга.
– Я когда-то был им. Ты знала моего господина.
– Да. – Ее улыбка мгновенно погасла.
– Я скажу тебе только одно, чтобы ты воспринимала меня всерьез. Ты знаешь, кто был этот парень… мой господин?
Она отрицательно помотала головой, продолжая улыбаться.
– Фараон Египта.
Ее улыбка исчезла, а лицо, на котором играли живые краски после ночи любви, сделалось совершенно белым. Она упала на ложе, будто сраженная этой невероятной новостью.
Я молча смотрел на нее, лежа рядом, а потом подкрепился, воспользовавшись тем, что она размышляла над услышанным.
Наконец она поднялась, села рядом со мной с серьезным видом, краски медленно возвращались на ее лицо, но это уже не был прекрасный румянец удовлетворения, а краска гнева, залившая не только лицо, но и шею. Я нежно погладил ее по щеке.
– Я понимаю, ты испугалась. Я уйду и не стану подвергать тебя опасности.
– Ну уж нет. Такое чудовище не должно быть фараоном. Если ты желаешь ему зла, ему или его богу, я помогу тебе.
Теперь пришло время удивляться мне. Я придвинулся к ней.
– Что он тебе сделал? – спросил я.
– Мне – ничего, поскольку я, пользуясь расположением нашей хозяйки, ускользала, когда он появлялся, и она давала ему новых, менее ценных девушек…
– И?
– Он забил одну из них до смерти.
Некоторое время мы молчали, но вот на ее лице снова появились улыбка и румянец удовольствия, словно она просто какое-то время отсутствовала. Эта перемена обрадовала меня, и я уже готов был услышать очередную ее шутку.
– Понятно, что чем больше риск… тем выше плата.
Искренний смех – лучшее лекарство, я готов был поспорить с самим Пенту, если бы тот стал утверждать обратное. Но этот смех пробудил во мне мучительные воспоминания, перекликающиеся с только что сообщенной ужасной новостью. Но, не в силах устоять, я тоже засмеялся, и Нефрет снова обняла меня.
В этом году урожай действительно должен быть впечатляющим.
На следующий день мы оставили селение, провожаемые вереницей людей, тепло приветствовавших нас и буквально заваливших меня и верховную жрицу подарками, едой и питьем.
Рассказы жриц о моих ночных подвигах были настолько преувеличены, что на глазах превращались в легенду. Я пожалел, что моя жизнь иная и требует других действий, потому что ничего бы мне так не хотелось, как остаться в этом маленьком селении, избрав судьбу, о какой мечтал бедный Сур, которого я, несмотря на то, что он предал меня и наших товарищей, вспоминал с нежностью.
Пока мы шли до границы селения, я получил массу удовольствия. Женщины смотрели на меня горящими глазами, а некоторые из них упрашивали меня остаться.
Мы шли почти целый день, но покрыли небольшое расстояние, что меня несколько огорчило, однако к вечеру мы все же вошли беспрепятственно в Фивы. Никто не осмелился усомниться в личности сопровождающего верховную жрицу богини Хатхор.
Как только мы оказались в городе, попали в людской водоворот.
Мы посмотрели друг на друга. Нефрет протянула мне узел, который дала ей одна из жриц.
– Твоя одежда и оружие.
Я совсем забыл про них и теперь взял с признательностью. Эта девушка даже не подозревала, какой опасности подвергалась из‑за меня.
Я крепко поцеловал Нефрет.
– Я хотел бы, чтобы моя жизнь была такой, как в эти последние дни, хотел бы остаться с тобой навсегда… Но есть обязательства, которые важнее моих желаний.
– К несчастью. – Она печально улыбнулась. – Я буду молиться Хатхор, чтобы ты выполнил свою миссию. Богиня будет покровительствовать тебе.
– Да, она должна благоволить ко мне.
Я вспомнил ту далекую ночь, когда мы застали царицу врасплох в ее покоях с амулетом богини.
На этом мы расстались.
32
Вскоре я понял, что передвигаться по Фивам не так уж трудно, хотя надо постоянно быть начеку, потому что не каждый встречный оказывается на деле тем, кем представляется в первый момент. За всем этим, как ни жаль, я совершенно забыл о приключении с Нефрет.
Я довольно долго шел по густонаселенным кварталам бедняков. Фивы были не похожи на город Солнечного Диска, где бедных не было. Здесь хватало резких различий. В самых людных кварталах обитали рабы, и их жилища были никуда не годны, как и сараи для вьючных животных.
Я знал, что не найду ни убежища, ни друзей в этой части города, хотя чувствовал здесь себя гораздо увереннее, чем в охраняемых кварталах богачей, но любопытство удерживало меня здесь. Я задавался вопросом, действительно ли в городе Солнечного Диска не осмеливались не верить Эхнатону или просто притворялись, что в городе, которым правят по законам Атона, нет бедности, потому что здесь хватает достойной работы для всех? По мнению Хоремхеба, справедливым было первое, хотя я считал это просто желанием очернить Эхнатона.
Не отдавая себе в этом отчета, я оказался в еврейском квартале.
На самом деле Иосиф был прав, имелись причины тосковать об Атоне, своим благородством похожем на их бога, во всяком случае, так мне представлялось. Евреи занимали самое низкое положение в обществе, что было достойно сожаления.
Я бродил целыми днями, не решаясь проникнуть в богатые кварталы, где охрана всегда была начеку. Каким-то образом я то и дело оказывался в еврейском квартале, который покорил меня, потому что, несмотря на бедность его жителей, здесь для меня всегда находилась дружелюбная улыбка или кто-то давал немного еды. Они переносили свои невзгоды со смирением, которое, похоже, удовлетворяло их, что меня всегда поражало. Можно было легко поверить в ту слащавую галиматью, которую мне излагал Иосиф, существуя в том селении, принадлежа самому себе и живя устроенной жизнью, но сейчас я наблюдал их жизнь в нечеловеческих условиях и молча восхищался силой их духа.
Я увидел небольшое скопление людей и подошел, ухмыляясь, – я думал, что, возможно, это еще одна из церемоний со священными соитиями, и сказал себе, что мое тело не способно на новые подвиги, пусть даже в честь самого Атона.
Но на этот раз это была не веселая церемония – евреи их вообще не устраивали, по крайней мере, таких, с какими мне пришлось столкнуться.
Оказалось, это судебное заседание.
Любопытство победило, и я подошел, думая, что, если это квартальный судья, которого обычно назначали городские власти, приговор не будет созвучен законам Маат.
Я слышал голоса, но не различал их, пока не протолкался туда, где было лучше слышно.
Поднял взгляд, и ноги у меня подкосились.