Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Вдруг у меня зародилась мысль, омрачив мою душу, как густая тина, которую иногда приносит Нил во время подъема воды. Мысль была трусливой и подлой, но ничуть не хуже того, как со мной обращались все эти люди. У меня появился весомый довод для переговоров как с Темными, так и с Хоремхебом, и возможность использовать Эйе.

У меня был Нахтмин.

Так вот почему Эйе решил сыграть на моих чувствах, назвав меня своим сыном и братом Нахтмина: он не желал, чтобы мне пришла в голову эта идея!

Во мне что-то противилось этому. Мне показалось, то был голос Эхнатона, который, несмотря на некоторые свои промахи, был благороден сердцем и никогда не допустил бы, чтобы был причинен вред одному из детей капа, сыну его тестя и брату его царицы.

Я посмотрел на небо. Я всегда задавался вопросом, упрекает ли меня Эхнатон за то, что я любил его жену телесной любовью. Хотя Эхнатон относился весьма снисходительно к тому, что касалось плотских отношений, и его любовницы и младшие жены ни для кого не были тайной, и хотя Нефертити имела те же права, я никогда не знал, пользовалась ли она ими, что было бы удивительно, принимая во внимание физический недостаток ее мужа. Возможно, у нее в качестве любовника был только этот проклятый амулет местной богини, Хатхор, которую она просила помочь ей зачать сына. Я всегда спрашивал себя, как бы все обернулось, если бы мы не увидели ту сцену. Хотя я полагаю, что многое изменилось бы, я не могу не связывать этот амулет с бедами, постигшими многих.

Мне представлялось, что, как бы далеко ни находился теперь Эхнатон, он бы проявил себя, чтобы избежать бесчестия, то есть использования Нахтмина в качестве довода в переговорах, если бы моя телесная связь с Нефертити его разгневала, проявил бы со всей горячностью, которую он продемонстрировал бы по отношению ко мне, не только чтобы ниспослать мне опасности и печали, а для того, чтобы было абсолютно ясно, кто на самом деле виновен. Но нет. Каким-то образом Эхнатон одобрял мое поведение.

Логично было бы думать, что без физической связи со своим больным телом и уже не подчиняясь учениям и теориям, свободный от отцовских пороков, его дух развился и расцвел, как папирус, чего не могло случиться при жизни. В конце концов, он должен быть счастлив, что царица любима, что за ней ухаживают, как она того заслуживает.

Я решил, что не стану использовать Нахтмина. Я вознес благодарность Эхнатону и попросил у него помощи, потому что, раз я отказывался от такого преимущества, ситуация усложнялась, поэтому мне показалось справедливым попросить о помощи.

Я посмотрел на своего спутника. Теперь, когда совесть моя была чиста, я чувствовал себя спокойнее.

Подлость для меня была неприемлема, да и Нахтмин был не дурак. Он, возможно, понял это по выражению моего лица, менее гневному и менее виноватому, хотя мог этому и не поверить, поскольку, скорее всего, для него, как и для его отца, подлость была приемлема, ведь каждый из них уже предавал меня.

Наше путешествие продолжалось. Мы почти не разговаривали друг с другом. Оба мы были солдатами, а значит, могли стойко переносить трудности. Мы ограничивались остановками, необходимыми для отдыха лошадей, более частыми по мере нашего продвижения, потому что лошадям было все сложнее преодолевать холмы и скальные выступы.

Несмотря на весь свой солдатский опыт, Нахтмин не мог понять, как я могу отдыхать, наблюдая ночью за пустыней, вбирая в себя ее силу и наслаждаясь ее свежестью. Думаю, он считал, что я караулю его, и поражался (или, возможно, пугался, спрашивая себя, зачем я это делаю) тому, что я не нуждаюсь в сне. Он не разговаривал и вел себя горделиво и холодно. Мне хотелось рассмеяться, но я сдерживался, поскольку меня устраивало, что он обижен и при этом знает, что он у меня в долгу.

– Ты не повредишь так глаза?

– Что?

Было прекрасное утро, солнце еще не палило. Лошади шли быстро, мне было спокойно. В течение некоторого времени я вспоминал подобное ощущение спокойствия, когда Тут катал меня по Нилу на одном из маленьких кораблей, почти игрушечном, сделанном специально для него. Я не помню момента большего покоя, чем тот, когда я поднял глаза к Атону и закрыл их, чувствуя на веках его лучи, отраженные от воды, в то время как легкое покачивание баюкало меня и я в этом полусонном состоянии был далек от всех земных проблем, как, должно быть, и моя царица в последнее время. Ах! Если бы мы могли попасть в это место вдвоем… Мне не важно было, в телесном виде или в духовном, живыми или мертвыми.

Но Нахтмин вырвал меня из этих сладких размышлений много раз слышанным мною замечанием:

– Я никогда не видел человека, который мог бы смотреть столько времени на солнце, как ты.

Я улыбнулся:

– Один мой друг мог так смотреть, и я говорил ему то же самое. Думаю, что, умерев, он оставил мне эту способность. Возможно, он хотел, чтобы я сохранил веру в Атона.

– А кто был этот друг, так преданный Атону? – спросил Нахтмин.

– Его сын Эхнатон… Кто же еще?

Он удивленно замолк, к моему облегчению, но мне не удалось продлить то счастливое состояние, которое мой друг Эхнатон подарил мне перед сражением.

Мне пришло в голову, что, возможно, это не было хорошим предзнаменованием.

36

Через несколько дней мы добрались до места, где я когда-то сражался с людьми, которых послал мой теперешний спутник, и не мог просто проехать мимо и не показать Нахтмину последствий сражения, которые пустыня еще не успела полностью убрать.

– Что это? Зачем ты привел меня сюда?

– Здесь я покончил с теми, кого ты послал убить меня. Я хочу, чтобы ты увидел это, поскольку мы уже близки к нашей цели.

– Ты оскорбляешь меня!

Я злорадно рассмеялся и пожал плечами.

– Точно. Возможно, чуть более тонко, чем это делаете вы, но ты прав.

Он ничего не сказал на это, и я насладился своей ироничностью, как ребенок.

Я несколько часов придерживался избранного мною направления, а потом начал искать известные мне знаки. Мы двигались кругами, прочесывая местность и в то же время оставляя ложные следы. Я полагал, что мы находимся очень близко к селению и что с минуты на минуту неожиданно наткнусь на кого-нибудь из охранников, который, как обычно, спит на посту, и это вызвало у меня улыбку.

Но проходили часы, а мы так ничего и не нашли.

Одни холмы сменялись другими, и я никак не мог вспомнить, за какими из них скрывается небольшое поселение. Я не видел даже дыма, что усиливало мою тревогу, потому что они жгли костры без всякой опаски, несмотря на мои сердитые протесты.

Мы ехали по узкому проходу между двумя крутыми холмами. Нахтмин посмотрел на меня, вздернув брови. Я понимал, что он хочет сказать: это подходящее место для засады, куда не стоило соваться двум путникам… но я ответил ему прямым взглядом, не обращая внимания на его безмолвный упрек.

Вскоре мы вздрогнули от крика:

– Смотри вверх!

Я поднял взгляд. Несколько человек целились в нас из луков среднего размера. Мы не слышали, как они приблизились.

– Кто вы такие? – спросили они.

Я довольно улыбнулся.

– Я неплохо обучил вас! Горжусь этим.

Лица их были решительны и безжалостны. Они выглядели настоящими солдатами, и это не очень мне понравилось. Я все еще улыбался, как дурак, хотя уже начал беспокоиться, когда один из них воскликнул:

– Это Пи!

Они все опустили луки. Кто-то обнимал меня, кто-то хлопал по спине. Они снова стали людьми… И теперь я опять подвергал их опасности.

– Это твой друг? – спросили они.

Я весело посмотрел на Нахтмина.

– Как знать… – ответил я. – Завяжите ему глаза и сделайте несколько кругов по холмам, чтобы он не смог сориентироваться.

Меня сразу же отвели в селение. Когда я увидел его, мне показалось, что за это время ничего не произошло, что пролетело лишь несколько печальных мгновений, в течение которых я был вне досягаемости упреков моей царицы…

76
{"b":"547127","o":1}