Я с облегчением посмотрел на солнце.

– Благодарю тебя.

Я как следует отдохнул, привалившись к скале и посматривая, не появится ли последний из преследователей. Должно быть, он убежал, но я не мог быть в этом уверен. Я собрался с силами и поднялся, перенося вес на правую ногу. Используя меч гиганта в качестве палки, я мелкими шажками – из опасения, что откроются раны, – обошел камень, чтобы спуститься вниз, в долину, где были лошади, и проверить, не там ли мой противник.

Он был там. Раненый хотел добраться до лошадей, но ему не хватило сил подняться. Он заговорил со мной:

– Лошадей возьмешь с собой?

Я с грустью посмотрел на него.

– Да. Жаль, но я не могу рисковать. Ты поступил бы так же.

Он со слезами на глазах кивнул.

– Убей меня, прошу. Не хочу, чтобы хищники растерзали меня живого. Не хочу умирать как трус.

Я подошел к нему.

– Вас послали жрецы?

– Не знаю. Мне отдал приказ Нахтмин.

Я похолодел.

– Он исполняет приказы Темных?

– Да, но им нужен не ты, а она. Приказано тебя убить, а ее вернуть фараону.

– А что там делается?

– Перемирия не будет. Ее ищут. Хотят, чтобы она подчинилась или умерла, и никак иначе.

– Ты храбрый солдат. Пусть Атон направляет тебя в твоем последнем путешествии.

И я нанес ему удар в грудь, в самое сердце, не глядя ему в лицо.

Я подошел к лошадям. Их напугал шум битвы и вид крови, но в конце концов мне удалось их успокоить и заставить следовать за собой. Лошадь была огромной ценностью, и наличие конницы, а особенно колесниц, зачастую решало исход битвы. Войско в основном состояло из пехоты, пеших солдат с копьями, короткими луками, булавами, метательными палками и мечами разной длины.

Оставив притихших лошадей невдалеке, в прохладном месте, я вернулся к Нефертити. Я немного поел, обработал свои раны и собрался улечься рядом с царицей. Я не чувствовал страха. Все нападавшие были мертвы, а лошади, наши благородные стражи, будут чутко охранять наш сон, пока я сам не проснусь. К тому же львы и гиены, которые могли бы представлять для нас опасность, еще не закончили свой страшный пир.

Я накормил и напоил Нефертити. Она ела из моих рук и пила, словно раненый щенок.

Я без сил опустился рядом с ней и взял ее лицо в свои ладони.

– Я победил их всех. Они нас больше не найдут. У нас теперь большое преимущество. Меня ранили, и я смертельно устал. Мне едва удалось их одолеть… Но теперь мы в безопасности. Тебя никто не тронет.

Не знаю, померещилось ли мне, что вполне вероятно, но, клянусь самим Атоном, прежде чем вновь погрузиться в небытие, Нефертити подняла руку и погладила меня по щеке.

Я проснулся от острой боли. Бросил взгляд на повозку и лошадей и понял, что проспал больше суток.

Я осмотрел свои раны. Струпья подсохли. Я пошевелил руками и ногами. Отдых пошел мне на пользу. Должно быть, лошади умирали от жажды.

Нефертити просыпалась рядом, взгляд у нее, как обычно, был отсутствующим. Я осторожно дал ей немного воды, оставшейся в бурдюке. Она долго смотрела на меня и, похоже, узнала. Она приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, но с ее губ не слетело ни звука. Я ужасно разволновался, заметив, что ей стало значительно лучше и что она не умерла от жажды, пока я спал. Я нежно поцеловал ее, и уголки ее губ слегка приподнялись.

С удвоенным усердием я осмотрел свои раны и сменил повязки. Я не понимал, насколько они серьезны и заживут ли без помощи врача, но я мог передвигаться, хотя и с большим трудом. Похоже, мне с честью удалось выйти из этой переделки, а в настоящий момент главной целью было раздобыть хоть немного воды. Нам придется снова углубиться в пустыню.

На следующий день мы покинули наше убежище. Я направился в сторону царства хеттов, помня о словах того солдата. Египтяне не признали себя побежденными, и лучше было направиться туда, где нас никто не ждал.

Я слышал разговоры о далеких монастырях и храмах, о которых не знали даже в Фивах. Слышал, что их искала армия, хотя никто не мог сказать, нашли ли их. Мне было ясно: если мой отец искал их и не нашел, значит, их на самом деле нет, но я не мог отказаться от мысли, что где-то должно быть такое место, где мы могли бы найти приют.

Лошади охотно следовали за нами, радуясь, что кто-то заботится о них. Они понимали, что без людей им не выжить, а я, в свою очередь, верил, что их инстинкт поможет находить источники воды.

Так продолжалось много дней. Я ежедневно впрягал в колесницу свежего коня, стараясь не утомлять лошадей и подружиться с ними. Теперь мы продвигались вперед гораздо медленнее. После битвы я старался не оставлять следов, и хотя я не знал наверняка, успел ли кто-нибудь из наших преследователей еще до схватки сообщить о том, где нас обнаружили, это представлялось мне маловероятным. И мы позволяли себе долгие передышки, чтобы сберечь силы.

Во время таких остановок я вел себя так, будто мы по-прежнему живем во дворце и счастью царицы ничто не может помешать. Я смотрел в ее прекрасные глаза, которые иногда на мгновение возвращались к жизни, и тогда я говорил с ней так, словно ничего не случилось.

– Тебе нравится путешествовать, жизнь моя? Осталось совсем немного, скоро мы отдохнем в прекрасном храме и будем молиться Атону не среди пустыни, а перед достойным его алтарем. Не волнуйся, с нами ничего не случится. Мы далеко, очень далеко, в новой земле, где нас никто не знает. Мы остановимся в храме. Ты будешь моей царицей и моей богиней. А я – твоим рабом. Ты будешь моим светом, а я – твоей тенью. Ты будешь украшать мой день, а я – охранять твою ночь, и нам никто не будет нужен. Только ты, Атон и я.

И несколько кратких мгновений ее глаза говорили за нее, и я чувствовал себя в раю.

Был самый жаркий месяц сезона Ахет, стоял невыносимый зной. В то время как жители Египта благословляли разлив Нила, мы сражались за то, чтобы выжить и не потерять рассудок. Днем, если мы не находили тени, где можно было бы укрыться и поспать, мы с трудом продолжали путь. Мы в основном шли ночью, но силы наши таяли, и мы продвигались вперед все медленнее.

По ночам я охотился, и мне удавалось раздобыть кое-какую еду, чтобы мы могли восстановить силы, но нехватка воды ощущалась все острее, и лошади начали слабеть.

Я знал, как выжить в пустыне, и в отсутствии источников и колодцев находил необходимую для наших тел жидкость в корнях некоторых растений, попадавшихся нам все реже, а также другими способами. Поначалу жажда поселилась только в наших головах, в которых появлялись мысли об амфорах, полных прозрачной воды. Потом стали пересыхать наши рты, и вскоре мы уже ощущали сильную жажду, потому что жара усиливалась.

Однажды ночью на нас напала стая львов. Они мгновенно поняли, которая из лошадей слабее. Им удалось на какое-то время рассеять табун и отделить несчастное животное, на которое они набросились так, словно были единым существом. Мне едва удалось собрать остальных лошадей и продолжить путь под звуки кровавого пиршества.

Нефертити не любила ночь, и было понятно почему: ночью исчезало то, что было ей всего дороже, – солнце. Особенно после нападения львов, которого она не видела, хотя, услышав нервное ржание лошадей и довольное рычание хищников, наверняка все поняла. После того как мы с ней настолько сблизились, что мне порой казалось, что я в любой момент могу пробудить ее разум, я прилагал все усилия, чтобы она больше не отдалялась.

Прошло еще две ночи, прежде чем я окончательно уверился, что львов поблизости нет. Однако я понимал, что они не упустят такую соблазнительную и тем более такую легкую добычу. Но в данный момент они были сыты и дали нам передышку. Поэтому в одну из ясных лунных ночей я подошел к Нефертити и, обняв ее, ласково заговорил:

– Моя царица, открой глаза. Взгляни, какая красота вокруг! Не прячься от ночи, потому что темнота тоже может быть прекрасной, а сейчас еще и светит луна. Не страшись темени, мы шли под ее покровом много ночей, и с нами не случилось ничего дурного, напротив, она защищала нас и придавала мне сил, как тебе дает их солнце. Взгляни, как сияет луна, кажется, что она стремится победить мрак с тем же упорством, что и сам Атон. Взгляни, как с ее появлением оживают крошечные существа подобно тому, как мы оживаем с появлением солнца. Посмотри, в них нет злобы. Учись у них. Ты увидишь, что они безгрешны, ведь даже львами, которые набросились на нас, руководил только голод. Я сам, не испытывая злобы, охочусь на животных, которых мы едим. Здесь нет злых духов, за исключением преследовавших нас, а их я, к счастью, уничтожил. Те, кто обитает здесь, заботятся лишь о пропитании и сохранении жизни… такой же уязвимой, как наша. Даже самые мерзкие звери безгрешны по сравнению с нами… с родом человеческим.