– Где он? Я хочу перед смертью взглянуть на своего сына!

Она взяла меня за руки.

– Иосиф не сказал тебе всей правды. Это селение не настолько затеряно в пустыне, как ты думаешь. Даже при дворе есть влиятельный человек, исповедующий нашу религию, он сообщает нам новости. Благодаря ему мы знали, что делается в стране и что затевают Темные.

Я почувствовал, что больше не хочу слушать.

– Будь прокляты шпионы и те, кто ими управляет! Где мой сын?

– Там, где может учиться, чтобы когда-нибудь стать полноценным борцом и защитить нас и нашу веру.

– Будь проклята, женщина! Скажи мне сейчас же, где он!

– В капе.

– Божественный Атон! – в отчаянии воскликнул я, забыв о своих ранах. – Что ты наделала?!

– Я определила нашего сына в кап, чтобы он научился сражаться, имея самое лучшее оружие, как ты сам.

Я стал кричать, хотя из‑за этого боль нарастала, а кровь просачивалась сквозь повязки. И заплакал горькими слезами ярости.

– По какому праву? Если у вас был кто-то свой при дворе… почему он не связался со мной? Я скажу тебе: потому что ты отвергла меня и потому что у Иосифа не было в капе того, кто стал бы в будущем орудием в вашей борьбе. Он управлял тобой, как твой отец, как Эхнатон, как Атон… Атон! Джех был прав. Мы просто пешки, и нами всегда кто-то будет управлять.

Она опустила голову. Я продолжал кричать:

– Ты изменилась! Ты потеряла и свою веру, и невинность. Что с тобой сделали? Что тебе вбил в голову этот старый негодяй?

Она в слезах умоляла меня:

– Пойми меня, Пи!

– Ты такая же, как твои предки! В конечном счете ты оказалась такой же, как они!

– Нет! – возразила она. – Эта вера другая. Она очень похожа на веру в Атона и в то же время совсем иная…

– Я всего лишь хотел скрыться вместе с тобой и мирно жить! А ты рассказываешь мне о вере… Тебе недостаточно было богов?

– Но мы не можем забывать о тысячах наших братьев, которые живут, как рабы, но хотят того же, что и ты!

– Да ну их всех! У меня столько братьев и отцов, что я не могу их сосчитать… С каких пор эти люди стали твоей семьей? Будь ты проклята! Мне нет до них дела. Я сражался за тебя, а ты отдала им моего сына… чтобы он когда-нибудь развязал войну!

– Нет! Он не станет развязывать войну. Клянусь тебе! Только будет говорить о нашей вере там, среди них. И когда-нибудь сделает так, что нашим сельчанам не нужно будет таиться, или выведет нас из этой страны, где сейчас к нам относятся как к рабам. Клянусь тебе памятью Эхнатона!

– Как ты можешь знать это? Ты просто еще одна наивная, простодушная жертва в лапах этих крокодилов… вроде меня самого…

И я замолчал, понимая, что, в конце концов, она ни в чем не виновата, а, возможно, виноват я сам, поскольку оставил ее в руках человека, которого из‑за своего дурацкого самомнения считал слегка помешанным на каком-то боге. Я снова совершил ту же ошибку, что и в случае с Эхнатоном, в точности как и она… и не мог обвинять ее ни в чем, потому что мы были совершенно одинаковыми.

Я улыбнулся ей, словно оправдываясь. Она ответила мне улыбкой, и на душе у меня снова стало светло.

В конце концов я успокоился, хотя время от времени меня одолевали приступы гнева, сопровождаемые судорогами и нестерпимыми приступами боли, охватывающими все тело, от раны до кончиков пальцев. Внутренности по-прежнему жгло.

Удивительно, но ясное осознание того, что жить осталось недолго, помогло мне расслабиться. Понимание, что все закончилось, принесло мне удивительное спокойствие, чего трудно было ожидать в такой момент. Это спокойствие придало мне сил и ослабило боль.

– Скажи своим единоверцам, чтобы они помолились вашему богу за меня. Ведь я убил фараона.

Мое восприятие притупилось. Нефертити придвинулась и осушила губами мои слезы, как когда-то, и покрыла мое лицо поцелуями, что вернуло тепло моим щекам и заставило меня улыбнуться.

Я обнаружил, что не могу ненавидеть ее. И мне было так больно осознавать, что она хрупка и невинна. Я все простил ей и почувствовал себя лучше. Действительно, я не мог не думать обо всех тех, кто был мне знаком, кому я служил так или иначе. И я понял их всех: Эйе был отцом, Тут был сыном, чересчур избалованным, с непомерным честолюбием, с которым не мог справиться. Даже сам Хоремхеб представлялся благородным – на свой лад, ведь он противостоял мощи Темных, хотя и не самыми чистыми методами.

Но у них у всех было нечто общее. Жуткое давление, которое они испытывали с детства. Сознание, что они должны определять будущее страны. Эта ответственность давила так, что действия их зачастую были противоречивы.

Давление, которого я уже не ощущал, и отсутствие которого дало мне возможность мыслить трезво.

Я простил всех, и от этого мне стало хорошо. Это было странное ощущение. Я вспомнил тихие воды Нила, и снова меня убаюкивало его течение, пока следующий проблеск сознания не подсказал мне, чтобы я с толком использовал оставшиеся мне мгновения счастья. Я снова открыл глаза, хотя сон одолевал меня, а движения мои замедлились.

Я посмотрел на Нефертити. Ее лицо, по которому катились слезы, было прекрасно. Я улыбнулся ей. Я был счастлив, что она рядом. Закрыл глаза, отдаваясь удовольствию из‑за отсутствия боли, убаюканный обликом ее улыбающейся, который останется со мной, пока я жив.

И когда темнота стала завладевать мною, эта мысль согревала меня и возвращала к жизни.

Я испытывал благодарность судьбе за то, что меня любила эта женщина, и с удовольствием вспоминал, какой чудесный подарок я от нее получил.

Сын.

Сын, благодаря которому я останусь жить.

Мне было совершенно безразлично, что я был жалким слугой. Я ощущал себя фараоном, который держит на руках своего сына, осознавая, что его род продолжится.

У моего сына есть настоящее имя, а не имя раба или слуги, как у меня, которое никто не вспомнит. Но имя этого мальчика будут помнить.

Беспокойство заставило меня открыть глаза.

– Мой сын.

Я с трудом произносил слова. Прежде чем отдаться благодатному сну, я пошевелил губами, шепча:

– Как его зовут?

Нефертити улыбнулась. Она поцеловала меня, лицо ее было рядом с моим, когда она сказала:

– Моисей.

Все персонажи этого романа, кроме главного героя, подлинны и фигурируют в исторических хрониках.

Имя «Пи» я выдумал, чтобы отделить этого человека от истории и подлинных персонажей.

В истории Египта остается много неясного, в особенности это касается периода, отображенного в романе, так как хроники этого времени были стерты, чтобы деяния фараонов-вероотступников были забыты.

В гробницах тех, кто жил в ту эпоху, обнаружены записи с указанием их должностей и описанием их деяний. Поэтому мы знаем о них, но помимо немногих достоверных событий, о которых мы узнали должным образом, существует неопределенность, не позволяющая ученым утверждать что-либо с уверенностью и порождающая различные версии, в частности, относительно смерти Тута, о которой известно, что он умер не вследствие применения оружия, при этом изучение его останков не выявило никакой болезни.

Другая версия относит исход Моисея и его народа ко временам первых фараонов династии Рамессидов, в соответствии с этим моя гипотеза оказывается достаточно строгой, во всяком случае что касается хронологии.

Следующая гипотеза принята почти всеми, хотя нет явных доказательств того, что фараоном, который сменил Эхнатона, была Нефертити, использовавшая мужское имя Семнехкара и мужские ритуальные атрибуты (скажем, фальшивую бороду), как до нее Хатшепсут. Известно, что позже правил Эйе – в течение двух лет, затем Хоремхеб, которого сменил один из его военачальников, Парамессу (Рамсес I).

Сходство между Атоном и иудейским богом очевидно, оно стало предметом множества научных работ и гипотез.

Мифы, включенные в роман, достаточно известны, и, по-моему, очень хорошо отражают характер и действия египтян.