Наше бдение продолжалось. Новая повелительница, хотя и непровозглашенная, молилась за всех и за каждого в отдельности, произнося слова, идущие из сердца. Мы все плакали. Когда подошла моя очередь, я сказал:

– Атон, солнечный диск, в тебе соединились отец и сын, просвети нас и согрей своим теплом, нам холодно и одиноко без твоего света. Мы верим, что теперь ты стал сильнее и не чувствуешь боли, которую Темные послали твоему смертному телу, испепели их своими лучами, как они того заслуживают, а нам, глядящим в твои глаза с любовью, дай свет и тепло. Не ослепляй нас. Веди нас. Уничтожь зло в наших сердцах и помни о тех, кто тебя любил не по обязанности, как фараона, а теперь и бога, а как доброго человека, любившего нас как свою семью, создавшего для нас особый мир, далекий от насилия, варварских устоев, бездушного этикета и наказаний. Ты освободил нас от всего этого, чтобы мы с помощью Атона стали мужчинами и женщинами со своим собственным характером. – Вспомнив о Туте, я вздохнул. – Спасибо, что ты был нам не суровым и жестоким, а добрым и снисходительным отцом.

Затем мы один за другим стали подходить к алтарю, пока первые робкие лучи солнца не осветили холмы пустыни. Мы все с облегчением вздохнули и улыбнулись.

Опасность миновала.

Возблагодарив нового Атона, мы все посмотрели ему в глаза, однако никто из нас не унаследовал способность почившего фараона выдержать его взгляд, не ослепнув (вероятно, мы были этого недостойны), а затем вернулись в материальный мир.

Я глупо улыбался. Я на самом деле боялся, что солнце не взойдет, и вовсе не крепкая вера, как думал добрый Эхнатон, но любовь, которую я к нему испытывал, позволяла мне надеяться, что он и впрямь вознесется к самому солнцу, и помогала выдержать боль его отсутствия. Меньшего он не заслуживал.

В глубине сердца и не менее торжественно я распрощался с худшим фараоном из всех, кого знал Египет, и с наилучшим человеком, которого он никогда не узнает, а затем отправился к себе. В моей душе царило спокойствие, которое дается чистой совестью. Я принял решение, как мне жить дальше. Со мной могло случиться что угодно, так как мое положение стало весьма шатким; возможно, мне тоже придется бежать, если Нефертити не удастся укрепить основы своей власти, но это будет завтра, а сегодня я, хотя и смертельно устал, чувствовал себя превосходно.

Следующий день показался мне дурным сном. Народу не сообщили о смерти фараона. Страна была не готова принять эту новость, следовало многое предусмотреть и, прежде всего, подготовиться к открытому неповиновению народа, подстрекаемого жрецами. Неизвестно, на что они пойдут, узнав, что не их ставленник Тут будет новым фараоном.

Придворные собрались у царицы. Тут не покидал резиденцию. Наверняка за ним следили, чтобы помешать ему связаться с Темными. Мне и в голову не пришло пойти на заседание: раз меня не позвали, значит мне там не место.

Выходит, мне оставалось делать то же, что и обычно. Занятия отменили, и я отправился туда, где играли дети. Поначалу они веселились, но отсутствие Тута и принцесс, суматоха среди перепуганных придворных и мое заспанное печальное лицо настроили их на другой лад. Выгнув густые брови, на меня вопросительно посмотрел Джех. Я ответил ему только взглядом. Этого было достаточно. Он в испуге приоткрыл рот. Я еле заметно кивнул. Мы с ним поговорим позже.

Ко мне подошел Пай.

– Где Тут и девочки?

Я напустил на себя равнодушный вид, хотя это было непросто, и пожал плечами.

– Фараон опять заболел. Они с ним.

– Но утром я видел Пенту. Если он не с фараоном… то кто с ним?

– Откуда мне знать! – взорвался я. Я устал, мне нелегко было сдерживаться, к тому же я понимал, что он провоцирует меня.

Пай подошел ко мне и замахнулся. Я не сдержался и, отразив его удар левой рукой, правой влепил ему звонкую пощечину, от которой его голова дернулась.

Он не заплакал, но и не решился броситься на меня.

– Я сделаю так, что тебе отрубят эту руку, дерзкий слуга! – пригрозил он мне. – Я попрошу Тута подарить мне твою жизнь, и ты станешь моим рабом. Вот тогда ты пожалеешь о своем проступке.

– Это мы еще увидим! – ответил я.

Пай ушел. Джех звонко расхохотался. Инуйя поднял на меня глаза.

– Фараон умер… правда?

Я не мог ему ответить. Усермонт, закрыв лицо рукой, заплакал. Маленький, но умный Инуйя расплакался вслед за ним, и я тоже дал выход горю. Джех обнял нас обоих и посмотрел на меня.

– Что будем делать?

– В настоящий момент ничего, об этом пока никто не должен знать. Вам следует молчать и скрывать правду, потому что, если это выйдет наружу, может случиться много неприятного.

Я посмотрел на Джеха. Он кивнул. Вероятно, он будет молчать, хотя я не мог быть в этом уверен. Усермонт обнял меня.

– Мы поможем тебе бежать.

– Почему ты считаешь, что я должен бежать?

– Тут сделает Пая визирем, или главным вельможей, или любимым советником. Тебе будет нелегко.

Я хранил молчание и снова попытался напустить на себя равнодушный вид, но мне это не удалось. Усермонт испуганно посмотрел на меня.

– Разве не Тут станет фараоном?

Я покачал головой. Джех улыбнулся.

– Новым фараоном станет царица. Перед смертью Эхнатон сказал, что Тут не готов принять власть. Больше я ничего не могу сказать.

– Ты что, там был? – недоверчиво спросил Инуйя.

Джех ласково дал ему подзатыльник.

– Не забывай, что он тень принца и друг фараона.

– Да, но мы… – перебил его Усермонт.

Джех проявил здравомыслие:

– Хватит ревновать, не ваше дело, почему Пи там был. Такова воля Эхнатона, и вы должны ее уважать.

Все согласно закивали. Джех с иронической улыбкой продолжил:

– Какое облегчение! Похоже, бедняга был не так слеп, как говорили. Хорошо, что он понял, что Тут недостоин стать его преемником. Быть может, мое положение не ухудшится. Пожалуй, после всех наших шуточек над девочками за одной из них придется поухаживать, – с усмешкой процедил он сквозь зубы.

Я рассердился, хотя не стал повышать голос на друзей.

– Как вам не стыдно! – возмутился я. – Вы ругаете Тута, а сами поддаетесь честолюбивым помыслам, которые его испортили.

Джех виновато кивнул. Я принял извинение. Я знал, что ирония – это его способ реагировать на проблемы.

– А что будет делать Тут?

– Наверное, при первом же удобном случае помчится к Темным, чтобы просить у них поддержки.

– Хотел бы я сейчас на него посмотреть! – Джех снова улыбнулся.

– А что будет с нами? – спросил Инуйя.

– Что касается нас, то все останется по-прежнему, ведь Неф… ведь у фараонов существует преемственность власти, – сказал я.

– Да, но мы должны знать это наверняка.

Наступила неловкая пауза.

– Я, как и раньше, буду искать в царице опору, служить ей и исполнять все приказы, которые она соизволит мне дать. Я не останусь с Тутом, потому что он меня убьет, а если царица отошлет меня куда ей заблагорассудится, тогда я уйду из дворца, и все. Больше я ничего не могу сделать.

Усермонт мрачно смотрел на нас:

– Мне хотелось бы быть уверенным в том, что никто из нас никогда не заключит союза с Темными и никогда им не подчинится.

Мы все согласно кивнули и посмотрели на Джеха.

– Пока я здесь, я буду рассчитывать на вас, и вы поможете мне, если у меня возникнут трудности… из‑за моего народа. Но если я вернусь к себе, мне будет нелегко принимать самостоятельные решения.

Усермонт улыбнулся.

– Этого мне достаточно.

Союз был заключен.

Несколько дней я ждал, соблюдая этикет. Тем временем во дворце и в храмах проводились многочисленные церемонии, несмотря на то, что тело фараона уже находилось в руках таинственных мастеров, помогавших ему обрести бессмертие и стать нетленным с помощью ревностно сохраняемых в тайне методов, которые передавались среди бальзамировщиков от отца к сыну.