— Муравьёв, где моя квартира? — хрипло орал он. — Куда ты уехал? Ты должен меня вести!

   — Ваше высочество, по вашему приказанию я раздавал полкам записки об их квартирах.

   — Раздал ли?

   — Так точно, раздал.

   — Вот что, Муравьёв, — недовольным тоном заговорил великий князь, — я не хочу стоять на мызе, до неё далеко ехать. Хочу остановиться вот в этой деревне. Как её зовут?

   — Михалишки, ваше высочество, но она назначена для кавалергардов.

   — Выгнать их! — рявкнул цесаревич и поскакал туда.

Прапорщик, выругавшись про себя, поскакал назад переменять дислокацию.

   — Муравьёв! — вскоре Николай вновь услышал вопль Константина Павловича.

Адъютанты привели Николая пред отнюдь не светлые очи наследника престола. Цесаревич стоял на обочине дороги под начавшимся дождём. Глаза выпучены, физиономия малиновая от злости.

   — И по милости вашей, сударь, вы видите меня на дожде! Прекрасный офицер, нечего сказать! Вы не могли для меня квартиры отыскать? Михалишки заняты, и я, великий князь, по вашей нерасторопности ночую на большой дороге!

   — Ваше высочество, для вас была отведена мыза, но вам неугодно было её занять, а из Михалишек я не мог ещё успеть вывести кавалергардов.

   — Как, сударь, вы ещё оправдываетесь? Я вас представлю за неисправность, я вас арестую! Вы солдатом будете. Ведите меня сейчас же на мызу.

   — Слушаю, ваше высочество, — ответил Николай.

Вскоре они подъехали к мызе и увидели, как Кирасирский Его Величества полк уже вступает туда.

   — Это что такое? — уже совсем осипшим от холода, сырости и злости голосом хрипит великий князь.

   — Они проходят мимо вашей мызы на свои квартиры! — прокричал отчаянно Николай и поскакал вперёд.

Константин Павлович пустился его нагонять.

   — Арестовать Муравьёва! — истошным голосом приказал он своим адъютантам.

Два ротмистра кинулись за Николаем, но, догнав его, смеясь прокричали:

   — Что ты делать-то будешь, бедолага-квартирмейстер? Он же тебя сейчас прикажет повесить на первом подвернувшемся столбе.

   — Да я сейчас с кирасирами договорюсь, — ответил Николай и пришпорил свою лошадь.

Но командир Кирасирского Его Величества полка, полковник Будберг, глухой на одно ухо немец, был неумолим. Он так рассвирепел, что его всегда красная — как поговаривали, от любимых им пунша и глинтвейна — крупная, круглая и плоская, как блин, физиономия стала лиловой.

   — Побойтесь Бога, прапорщик, как можно за полчаса три раза переменять квартиры?! — кричал он, сжимая в руке эфес огромной, как показалось Николаю, шпаги. — Вы как хотите, а я отсюда не выеду и пожалуюсь на вас его высочеству. Знаете ли вы, милостивый государь, что полк уже пять дней как на дожде биваками стоит? И не вы, а я буду отвечать за неисправность лошадей!

Николай начал слёзно умолять полковника ехать за ним:

   — У вас будет богатое селение, где просто раздолье стоять, а конюшни большие, тёплые, с отборным овсом и сеном, — врал не моргнув и глазом отчаявшийся прапорщик.

Он объяснил немцу, что всё напутал великий князь. Будберг посмотрел на умоляющего прапорщика, выругался и согласился. Они выехали с мызы и двинулись в покрытую туманной мглою неизвестность. Но вскоре добрый немец стал подозревать какой-то подвох. Они ехали в кромешной тьме по просёлочной дороге. Накрапывал дождик, где-то вдали начали подвывать волки, а вокруг ни души, ни огонька.

   — Далеко ли селение с прекрасными конюшнями, господин Муравьёв? — начал со всё возрастающим подозрением допытываться немец.

   — Близко, не беспокойтесь, господин полковник.

   — А как оно называется?

   — На что вам знать это, Карл Васильевич? — через силу улыбался прапорщик, моля про себя Бога помочь ему достойно выпутаться из того жуткого положения, в которое попал. — Вы сами скоро увидите, какой у вас будет славный ночлег.

   — Но ведь ночь уже на дворе, вернее в поле, а дворами пока что и не пахнет, — ворчал Будберг.

   — Сейчас приедем, — уверенно врал Николай и с ужасом всматривался вдаль. — Господи, пошли же нам хоть какую-нибудь задрипанную деревушку, ведь кирасиры со злости зарубят меня, как поляки Сусанина, своими палашами, вон у полковника какая злая физиономия!

И тут Бог услышал молитвы молоденького прапорщика: выглянула луна и осветила впереди высокую колокольню и большой помещичий дом, вокруг него толпились многочисленные хатки.

   — Видите, какое славное местечко, какой дом! Тут вы найдёте конюшен на весь полк, и будет вам славный ночлег. — Николай поскакал вперёд.

Узнав название села, вернулся.

   — Рекомендую вам, Карл Васильевич, местечко Малые Вилишки с огромной мызой и славным хозяином.

Полковник Будберг расплылся в довольной улыбке и поблагодарил прапорщика. Николай вернулся на мызу, где расположился штаб корпуса. В большом, просторном зале с высокими потолками из потемневших от времени дубовых балок горел камин. Там вспыхивали и гасли несколько поленцев, освещая ближайшие массивные, из чёрного дерева стол, стулья и кресла мрачными красноватыми отблесками. Со стен на спящих прямо на полу на охапках соломы и сена офицеров, укрытых по походному шинелями, поглядывали с портретов, развешанных по стенам, какие-то мужчины и женщины в старинных одеждах. Было тихо. Кое-кто похрапывал, из тёмных углов иногда доносился чей-то шёпот. Изредка вспыхивала спичка: кто-то закуривал трубку.

Николай доложил Куруте, который уже был в халате с ночным колпаком на голове, о благополучном расквартировании кирасирской дивизии, описал в красках и сопутствующие этому приключения. Многоопытный полковник улыбнулся.

— Не беспокойтесь, я завтра поговорю с великим князем, и думаю, всё обойдётся. — К концу тяжкого дня полковник уже не жужжал, а слабо попискивал. — Вон ваш брат в том углу уже спит, не будите его, он очень умаялся, да и мне пора спать, прощайте, Николай Николаевич, отдохните и вы. — Кутаясь в тёплый цветастый халат, Дмитрий Дмитриевич поплёлся в соседнюю комнату.

Но Николаю не спалось: слишком много переживаний за один день! Он вышел во двор, накрошил кирпича, вернулся в залу, зажёг свечку и стал чистить пистолеты, расположившись у камина. Здесь его и сморил всё-таки сон.

Утром Муравьёва разбудило яркое солнце, бьющее в огромные, не зашторенные окна залы. Вокруг уже сидели и вяло прохаживались офицеры, покуривая утренние трубки. Раздавались их повелительные голоса, обращённые к слугам: «Кофею, быстро!» Николай вышел во двор. Здесь стояла та же утренняя суета. Пахло мокрой зеленью, сиренью, доцветающей у крыльца. Тянуло дымком от бивачных костров, слышалось ржание коней, сиплая ругань кирасир. Кто-то бесцеремонно хлопнул прапорщика по плечу. Он обернулся. Рядом стоял великий князь.

— Ладно, Муравьёв, не вешай носа. Ты же в кавалерии служишь, а не в институте благородных девиц гладью платочки вышиваешь. — Константин Павлович потянул воздух своим курносым носом. — Хотя я и не прочь оказаться сейчас среди этих девиц, женского пола уже недели три не нюхал, даже забыл, когда последний раз... — Наследник престола отпустил матерное словцо и, запахнув длинную кавалерийскую шинель, пошёл, громко лязгая шпорами в дом, хрипло выкрикивая: — Где кофей, Пономарёв, я тебя спрашиваю, чёрт вас всех слуг побери вместе взятых?!

Вслед великому князю катился волнами грубый хохот довольных конногвардейцев-офицеров. В отличие от надменных кавалергардов, они души не чаяли в своём командире.

Вскоре отступление русской армии продолжилось. И вот вдали уже показались мощные стены Смоленской крепости. В войсках все были уверены, что здесь наконец-то дадут отпор Наполеону. Одним из первых Николай Муравьёв с передовыми отрядами своего 5-го Гвардейского корпуса форсированным маршем ещё затемно прибыл на правый берег Днепра и остановился в лагере за Смоленском. Гвардию оставили в резерве, но молодому прапорщику очень хотелось посмотреть настоящее крупное сражение. И он решил на свой страх и риск, без разрешения начальника штаба корпуса полковника Куруты съездить в город. Николай встал до рассвета. Быстро оседлал коня и не спеша поехал по прибрежным холмам. Под копытами коня слегка шелестела и изредка похрустывала густая трава, покрытая под утро обильной холодной росой, пахнувшей полынью и мятой. В низинах между холмами стоял густой влажный туман. Небо уже посветлело. Звёзд почти не было видно. По сторонам просёлочной дороги, спускающейся к мосту через Днепр, виднелись, как бы светясь в предрассветных сумерках, пятилепестковые звёздочки белозоров. Их чуть ощущаемый ночью нежный аромат напоминал жасмин. Попадались и белые пушистые шапки таволги, пахнувшие миндалём. Конь под прапорщиком слегка заржал и потянулся к ним, к своему любимому лакомству. Николай слегка потянул поводья. В город надо было успеть до рассвета.