Силантий поднял красивую голову, шевеля сивыми усами, торжественно запел:

Пение оборвалось: в кухню вошли Костины.

— А, хозяева! Здоровеньки булы! — радостно приветствовал их Силантий. — Возвратились, шатущие? Как дела-то? Новости какие есть?

— Много, много новостей, Силаша. Дай только обогреться — намерзлись. Да мы не одни приехали, с комиссаром, — он опять в Хабаровске. Упросили на часок…

— Вадим Николаевич?! — обрадованно вскричал Лебедев и выскочил на мороз встречать друга.

После шума, объятий, вопросов Яницын сообщил партизанам ошеломляющие новости: японцы эвакуировались из Хабаровска, отвели войска во Владивосток.

— Елки-палки, лес густой! — восторженно хлопал себя по коленкам Лесников. — Заживем, заживем…

— Не говорите «гоп», пока не перепрыгнете, — спокойно остановил его Вадим. — Я буду краток, вечером надо быть в городе — неотложные встречи. Сережа! Ты обеспечь мне сани — сразу выеду обратно.

— Хорошо, сани будут ждать. Приступим, товарищи…

Вадим рассказал, с какой целью образована в Верхнеудинске Дальневосточная республика, что такое буфер, привел слова Владимира Ильича: «обстоятельства принудили к созданию буферного государства — в виде Дальневосточной республики…»

— Когда японцы эвакуировали Забайкалье, — говорил Яницын, — партизаны заняли Читу. Вскоре было избрано центральное правительство ДВР. Еще в мае Советская Россия признала Дальневосточную республику. А что значит признала? Это значит, что Владимир Ильич Ленин об этом подумал и с этим согласился…

— В Чите же банда Семенова орудует? — перебил Лесников.

— Эка! Хватился! — весело захохотал Семен Костин, которого так и распирало желание поскорее поделиться с товарищами сведениями, почерпнутыми в городе. — Партизаны и войско регулярное несколько раз хотели выбить «читинскую пробку» — суку Семенова и все его дерьмо. Но как только начнет Семенов слабака давать, так японцы-дружки на помощь-выручку спешат…

— Трудность положения японцев усугубилась тем, — добавил Яницын, — что их солдаты начали с партизанами и большевиками перешептываться, дружбу заводить, симпатию выражать — красные банты тайком на груди носить. И в Японии, в столице — Токио, рабочий класс и трудящиеся вышли на демонстрацию с требованиями: «Прекратить интервенцию!», «Вывести войска из Советской России!». Так их подперли события в собственной стране, что скрепя сердце вынуждены были они вывести войска из Забайкалья.

— А без их штыков, — прервал его Костин, — продажная шкура Семенов, кисель, говно, порыпался-порыпался — слабо́ и, как пробка, вылетел. Еле-еле ноги унес, на японском ероплане аж в Даурию сиганул. Без разлюбезных дружков качался бы на веревке, погань!

Лебедев посмотрел на примолкнувшего Костина и попросил Вадима продолжать беседу.

— Нынче японцы, — сказал Яницын, — весь вооруженный кулак сжали в Южном Приморье, — похоже, не успокоятся и снова кликнут клич: позовут из щелей и закоулков битую белую сволочь…

— Семенов и беглые беляки, — одна шайка-лейка, — глубокомысленно заметил Силантий. — Нас республика интересует. Как нам ее понимать? Советская она ай нет?

— Разъяснял нам товарищ Яницын, — поспешил сказать Костин, был он в подпитии и потому говорлив, — может, что и совру, так поправит, но я так его понял, что сама сердцевина новой власти советская, а форму соблюдают — оболочку, законы некоторые — в буржуйском духе. Вот, к примеру: не хочет самурай на дух слышать о Советах и Красной Армии, поэтому войско теперь зовется Народно-Революционная армия. Так я понимаю, Вадим Николаевич?

— В главном правильно, — ответил Яницын.

— Вот хреновина! — зло сказал Лесников. — До коих пор будем под них подделываться?

— А что поделаешь? — ответил, пожимая плечами, Вадим. — Теперь один разговор — ДВР, одна надежда…

— Как в крае-то партейные о ДВР говорят? — спросил Лесников. — Вас во Владивостоке видели и слышали.

— Верно! — засмеялся Вадим. — Выступал я там на Приморской областной партийной конференции. Создание независимой демократической республики — тактически необходимый шаг, Силантий Никодимович. Провозгласить власть Советов — неизбежен конфликт с Японией, а сия императорская дама предусмотрительна: готова обрушить на наш край превосходно вооруженную, оснащенную стотысячную регулярную армию. Черт те что — сто тысяч врагов на нашей земле, не считая белых, укрывшихся за кордоном и готовых по первому свисту хозяина выскочить на его зов. У нас нет реальных военных сил, способных выдержать бешеный натиск Японии. Крайняя, позарез, необходимость в передышке вынуждает к тактике уступчивости. Вот послушайте, что говорилось на конференции:

«Мы по-прежнему остаемся главной социальной силой, как представители трудящихся. Поэтому стоим за активное участие в органах власти. Нам нечего болтать, что нас используют при такой комбинации. Мы сами призвали буржуазию к участию в работе и сознательно пошли на коалицию и используем ее в наших целях. Иной политики здесь в условиях текущего момента быть не может. Отказаться от этого — значит пойти на столкновение с Японией. Пойти же на последнее — совершить колоссальное преступление перед Советской Россией. Вся наша тактика имеет задачу — сохранить край и предотвратить конфликт Японии с Советской Россией…»

Вот теперь вам понятно, товарищ Лесников, почему приходится под них подделываться?

— Понятно, понятно, чего уж там…

— Знаете, какой нажим делала Япония на Приморское временное правительство, чтобы оно не признало правительство ДВР, которое обосновалось в Верхнеудинске? А разве не дикая история, что Хабаровску после ухода Калмыкова в Китай так и не давали японцы пожить спокойно? Пять месяцев, как чирей, сидел в городе калмыковец-сотник Коренев вместе с городской дурой-думой. А с какой осторожностью, бдительностью проводились собрания, митинги о присоединении Приморья к ДВР? В конце августа, когда наконец была разгромлена и изгнана из Хабаровска белогвардейская контрреволюционная сволочь, город дождался установления власти Приморского временного правительства. А сколько еще пришлось нам ждать, чтобы она сложила свои полномочия и передала их ДВР? Только на днях свершилось долгожданное: девятнадцатого декабря создано Приморское областное управление, подчиненное правительству ДВР…

— Но ведь японец во Владивостоке тоже будет, как чирей, сидеть и вынюхивать, в какую бы дыру нос сунуть. Какая уж свобода? — спросил Силантий.

— Нам важна передышка, время для накопления сил…

— Ждать да догонять — нет того хуже, — вздохнул Лесников.

— Да! Я забыл сказать: между войсками японцев и Народно-Революционной армией установлена граница. Япония занимает район от Владивостока до станции Уссури, а наши — до Имана. А между этими станциями «нейтральная зона». Заключен договор: в этой зоне никаких войск — ни красных, ни белых…

— Ох, подвох! — вскричал Силантий. — Выкозюливают: без пакости не обойдутся!

Беседа разбилась на отдельные группки, оживленно обсуждающие события дня. В кухне стоял гул.

Яницын колебался: зайти к ней? Как встретит? Мамаша, премудрая старушка, не перестаралась ли? Дома все жило им, Вадимом, и он знал, что, пока его не было, мать делала все, чтобы и Алена прониклась этим чувством. Свела маманя с ней такую дружбу, — «водой не разольешь», говорит: «Рохлей будешь, Вадимка, если к ней не заскочишь! Скажи — мама поклон послала, к себе зовет. Я ее хочу научить шить по науке, разбираться в чертежах: будет модная портниха, все модницы села к ней бегать станут». Одолела сынка Марья Ивановна. «Не упусти Аленушку Смирнову! Не прохлопай ты ее: самая тебе расподходящая жена — и умна, и добра, а о красоте и слов нет». «Без ума мать от нее, а я за долгую разлуку и забыл ее, и даже плохо помню, — думал Яницын и боялся разочарования. — Или ее, или себя обижу? Тогда как быть? Уехать? Да ты, кажется, трусишь попросту, Вадим? Солдат, солдат, ищи свою солдатку, а то и впрямь в старых девках просидишь. Зайду на минутку, передам мамины слова…»