Один Торгейр никуда не спешил, твёрдо уверенный, что умрёт тут же, как только его снесут на берег с корабля. Но до дому было ещё неблизко, и ему становилось то хуже, то лучше. А когда он открывал глаза, то видел над собой небо в разорванных облаках и чаек, вьющихся у паруса боевой лодьи…

– Никак раздумал умирать, Торгейр херсир? – спросил его Халльгрим однажды вечером, когда половина людей уже спала, закутавшись в одеяла.

Торгейр посмотрел на хёвдинга и чуть усмехнулся.

– Нам всем было бы больше радости, если бы ты выжил, – продолжал Виглафссон. – Но только ты сам знаешь, что чаще всего получается так, как это угодно Богам. Если ты умрёшь, этот драккар повезёт тебя в Вальхаллу. А юты помогут тебе сойти на берег, когда вы туда прибудете.

Торгейр встрепенулся.

– Лучше ты… Халли… отдай его Видге.

Ни тот, ни другой не заметили, как замер лежавший поблизости сын хёвдинга. Халльгрим сказал:

– Я не настолько богат, чтобы раздаривать драккары мальчишкам, которые ещё ничем особенным не прославились. Ходить на нём станешь ты, и будет так, как я сказал.

Дыхание под одеялом возобновилось. Настанет утро, и Видгу не позабавит даже большущая усатая рыбина, выловленная в реке. И в который раз он повторит себе, что скоро – скорее, чем кое-кто думает, – у него будут свои воины. И шрамы на всём теле, как у конунга, когда тот идёт мыться. И жена по имени Смэрна. И корабль получше этого.

А Торгейр сказал ещё:

– Халли… я вот думаю… Ольгейр ярл придёт проследить за ютами… – Говорить было очень больно, и он подбирал слова, чтобы сказать всё, что хотел, возможно короче. – Ты ведь… на их корабле. Ты… смотри, чтобы он тебя не принял за них…

Халльгрим поправил на нём одеяло и ушёл.

На другой день, в полдень, они увидели очень знакомую снекку, стоявшую на якоре у другого берега реки. Разглядев клетчатый парус, вагиры мигом снялись и пустились через Рось на вёслах. Боевая лодья неслась по воде бесстрашно и быстро, и было видно, как неуютно стало двоим ютам и Гудрёду Палёному. А у того, кто стоял на носу летевшего корабля, вился за плечами серый плащ, так и вызывавший в памяти Белоозеро.

Вагиры готовились драться – там уже поблескивали шлемы и лезвия вытащенных мечей. Должно быть, их несказанно удивил мирный знак, поднятый над синей лодьей.

– Эй, Ольгейр ярл! – издалека долетел над водой хриплый голос сына Ворона. – Спасибо, ярл, оставил мне с кем помериться силой…

Снекка сразу сбавила ход, подошла и уже совсем незлобиво закачалась подле драккара.

– Я вижу, что вороны Одина летят за тобой, халейг, – прокричал с неё воевода Олег. – Я-то думал, это Горм датчанин хочет драться со всадниками…

– Горма датчанина, – сказал Виглафссон, – выкапывают из-под камней лесные медведи. А на берегу – это Торлейв конунг Мстицлейвссон из Стейннборга.

Олег пригляделся и снял с головы шлем.

– Надевал я кольчугу, да поторопился… – Обернувшись к гребцам, он отдал команду, и снекка, взмахнув вёслами, воткнулась в песок. Олег легко перемахнул через борт и пошёл вперёд, приветственно поднимая руку: – Здрав буди, княже Чурила Мстиславич!

Чурила покинул седло и поспешил навстречу:

– И ты здрав будь, воевода!

Они обнялись: это было свидание старых друзей.

– Переменился ты, друже, с прошлого года, – сразу же сказал Олег. – Не таковым помню… Не ищешь, вижу, более смерти! Али лепше что нашёл?

Чурила до хруста сдавил его ладонь.

– Всё помню, Олег… И как на лодье твоей к Рюрику ходили. Только и ко мне во двор нынче солнышко светит… Поедем, гостем будешь. Княгиню, Звениславушку, поглядишь.

– Нашёл! – наполовину не веря ушам, улыбнулся Олег. – Где?

Чурила глянул на синий корабль.

– Да ты сам её, поди, видел. Шли же мимо тебя Виглавичи. Она на Севере у них побывала…

Олег только головой покачал: велик Святовит, вот уж волшебные дела творились на свете.

– А что… И погощу, коли зовёшь. Всё мне расскажешь, как было. И про датчан…

Первыми их встретили Вигдис, Нежелана и Любим. Эти трое баловались соколиной охотой, забравшись довольно далеко от дому. Кричали на кожаных перчатках сердитые ловчие птицы, забрызганные кровью добычи. Боярские отроки и Эйнар Утопленник, следовавший за своей дроттнинг, связывали за лапки пёстрых уток и пару сиявших белизной лебедей.

Завидев ехавшую берегом дружину и два корабля на реке, охотники поскакали навстречу. Первой, пустив лететь по ветру длинную косу, рванулась на рыжем коне Нежелана. Привычный сокол крепко держал когтями хозяйскую руку, обтянутую прочной воловьей усмой. Любим, замешкавшись, знай настёгивал лошадь. Но поспеть за сестрой не мог.

Вигдис следовала за ними, сдерживая серого жеребца. Дочери Рунольва Скальда спешка была не к лицу.

Халльгрим жадно нашёл её глазами с корабля… Залюбовался женой и сразу подумал: надо будет подарить ей нового сокола. Такого же белого красавца, как тот, что победно кричал на кулаке у дочери ярла.

– К берегу, – велел он Бьёрну.

Вышатичи между тем подлетели к отцу. Нежелана поспела первой, с лёту бросилась боярину на шею и едва не задушила старика в не по-девичьи крепких объятиях. Любим же ещё издали учтиво поклонился:

– Здравствуй, батюшка. Как съездил?

– Княгиня где? – спросил Чурила, смотревший на них с завистью. – Что с собой не взяли? Поссорились?

Нежелана весело отвечала:

– Она, княже, вчера с нами ездила. А ныне, сказала, умаялась.

Диво как хороша была Нежелана – румяная от скачки и свежего ветра, стройная, сильная, с гордым соколом на руке… Сколько лихих парней, от боярских сынов до простых гридней, говорили с ней о любви, звали протянуть руку над русальским костром, да только напрасно. Никого не слушала Нежелана, не хотела уважить даже отца, совсем уж было увидевшего её кременецкой княгиней.

А Любим вдруг склонил кудрявую голову на бочок и с улыбкой сказал:

– У ведовицы твоей, господине, дорогой гость нынче веселится. Как ты за порог, так Вольга Виглавич к княгине в терем…

Он еле усидел на коне: широкая отцовская ладонь вынесла его из седла, бросив лицом на конскую гриву. Любим повис раскорякой, и сокол, свалившийся с рукавицы, забился вверх лапками и жалобно закричал.

– Батюшка, за что? – простонал юный Вышатич, не решаясь выпрямиться. На его гладкой щеке плотно отпечаталась жёсткая боярская пятерня. – Я же правду сказал…

– Я тебе покажу правду, щенок! – буйным туром взревел старый боярин. И быть бы Любиму биту ещё, но Вышату перехватил князь.

– И верно, за что, – сказал Чурила, останавливая его руку. – За правду не бьют.

По его лицу нельзя было понять, гневался он или шутил. Вышата опустился в стременах, с трудом глуша в себе неистовую ярость. Немного погодя эта ярость удивит его самого. Он ли, Вышата, заступался за постылого…

Но это будет потом. Пока что, медленно остывая, он только замахнулся на сына:

– Пропади с глаз… змеёныш!

– Вот где хазарчонок, – шепнул Радогостю Ратибор. – Светозару твоему до него ещё…

Одноглазый боец в ответ только покривился. Смотрел он на Любима так, что подошедший Халльгрим именно по его лицу понял – ярлов сын сказал какие-то страшные слова.

– Реттибур ярл, – спросил он Ратибора. – Зачем Вестейн побил сына? Я что-то не разобрал.

Друзья переглянулись.

– Затем, – проговорил Ратибор, поразмыслив, – чтобы он, кутёнок, в чужие миски носа не совал.

Загадочный ответ заставил было Халльгрима призадуматься. Но ненадолго – серый конь нёс к нему Вигдис.

А Звениславка действительно принимала гостя. Рано утром явился во двор Хельги Виглафссон – один, без свиты. Спросил княгиню. Та поспешно велела звать, и отроки проводили его наверх.

– Здравствуй, Ас-стейнн-ки дроттнинг, – сказал Хельги. И поклонился ей совсем по-словенски – в пояс.

– И ты здравствуй, Виглавич, – отозвалась княгиня.