Оставалось дождаться хозяина. Быть может, это сам Улль, древний Бог поединков и охоты?

Но всё кончилось куда проще. Видгу так и перекосило при виде знакомой меховой шапки, которую он только что срывал с ненавистной кудрявой головы… Огромный пёс вернулся победителем, хотя и припадая слегка на переднюю лапу. Он преданно завертелся около Люта, а на чужаков сдержанно зарычал. Лют приструнил его, поименовав Волчком. Потом вытащил свою стрелу, долго чистил её и прятал в колчан. И наконец спросил, не глядя на Видгу:

– Далеко собрался-то?

Видга молча встал на одно колено и принялся завязывать ремни.

– Послушай, – сказал Лют. – Я… рассказал им, что это я начал.

Видга привязал лыжу и повернулся к Скегги:

– Вставай. Надо идти.

– Я сейчас, – отозвался Скегги и привалился к сосне, закрывая глаза. – Я сейчас… ты иди, Видга хёвдинг… я догоню…

Видга взял Скегги за руку, чтобы поднять его силой, но безуспешно – маленький скальд висел мешком.

– Плохо дело, – сказал Лют. – Уморить его хочешь, больного?

И тогда Видга двинулся прямо на Люта, ощупывая у пояса нож. Сын ярла спас ему жизнь. Ну что же. Тем лучше…

– Я не буду драться с тобой, – сказал Лют.

– Будешь, – сказал Видга почти весело. – Видишь эту луну? Она и то знает, что один из нас здесь лишний. И поторопись, этот островок заливает во время прилива…

– Я не буду драться с тобой, – повторил Лют.

Видга засмеялся, продолжая идти. Но не дошёл: звенящая тьма поглотила и лес, и луну, и ненавистного врага с его псом… Видга рухнул лицом вниз и остался лежать.

Язык у Волчка был горячий и мокрый. Волчок, скуля, облизывал его лицо. Видга оттолкнул собаку и сел. Первое, что он увидел, был его нож – Лют не позаботился хотя бы затоптать его в снег.

– Это ты ударил меня?

Лют покачал головой:

– Нет, – и добавил: – Ты вот что… Пойдём-ка ко мне. Пока не замёрзли оба…

Одинокое Лютово подворье стояло в самом сердце тёмного леса, ничем не отгороженное от чащи, кроме жиденького забора. Лес и грозил ему, нависая ветками над заснеженной земляной крышей, и сам же укрывал от всякого недоброго глаза. За плечами вековых исполинов избушка стояла точно за надёжным городским забралом. Подойдя к воротам, Видга не приметил внутри никаких сторожей. Только вился над крышей пахучий дымок. Но во дворе тут же задохнулись лаем злющие волкодавы: без боя не подойдёшь.

Окрик хозяина успокоил собак. Лют отворил калитку, и псы умильно заскакали вокруг. Двое чужих были ими обнюханы со всей строгостью, но вполне дружелюбно.

– Ну, нечего, пошли, пошли, – погнал их Лют.

И отворил перед Видгой дверь избы, крикнув куда-то в глубину: – Мама! Гости у нас!

– Слышу, слышу, – долетело в ответ… Молодой викинг стоял неподвижно, прижав к себе накрепко забывшегося Скегги.

Между двумя дверьми было ещё темнее, чем снаружи. Расширенные зрачки смутно угадывали очертания стен, одежды и какого-то имущества, развешенного на деревянных гвоздях. Пошарив впотьмах, Лют вытащил веничек и обмёл сапоги – себе и Видге. Тут же распахнулась внутренняя дверь, и сразу задышало теплом, и в ярком свете лучины возникла женщина – ещё молодая, стройная, в туго подпоясанном платье, с двурогой кикой на голове. Мать Люта, сообразил Видга. Другая ярлова жена.

Долгождана, знать, была предупреждена сыном о гостях. По крайней мере не испугалась Видги и даже вроде бы не удивилась ему. А может, просто привыкла, что Лют во всякое время тащил домой разную обиженную тварь: то сироту лосёнка, то слепую собаку… а то, вишь ты, урманского княжича с хворым дружком.

Тут же взяла она Видгу за жёсткий кольчужный локоть и потянула вовнутрь:

– Иди, иди, сыночек. Вот сюда, к печке… да садись, устал поди, бедный.

Видга не помнил, чтобы с ним когда-либо так разговаривали. Каждое слово будто гладило, утешало, ласкало…

– Малого, малого-то положи…

Он опустил Скегги на лавку и тут только почувствовал, как закостенели руки. Скегги что-то жалобно пробормотал и свернулся клубочком. Долгождана захлопотала над ним, стаскивая заиндевелую одежонку.

– Ох ты, – разобрал Видга, – а косточки-то светятся.

Тут до него дошло, что он стоял как есть в шапке, в меховой куртке и в сапогах, и под ногами на чистом полу уже растекалась талая лужица. Он отодвинулся обратно к двери, расстегнул пояс. Лют взял у него одежду и куда-то унёс.

Больше всего хотелось лечь в пушистую овчину рядом со Скегги и ни о чём не думать. Голова гудела и кружилась, как будто он и впрямь выпил не в меру хмельного пива… Видга опустился на лавку, прислонился к стене и закрыл глаза.

– Есть будешь? – спросил его Лют. – Садись, горячее.

Он держался сурово и хмуро.

– Не хочу, – сказал Видга. И сразу почувствовал мучительный голод. Мудрая Долгождана, не слушая, уже снимала с печки разогретый горшок.

– Иди ешь! – позвала она Видгу. – Остынет!

Он поднялся на ноги… ноги ощутимо подрагивали. Сел к столу и с удивлением обнаружил, что в избе, кроме Люта и его матери, обитало ещё двое. Мальчишка помладше Скегги и старый старик… Видга с первого взгляда распознал в них не родичей и не слуг. Просто гостей, которых, как и его самого, когда-то подбросила к этому очагу бездомная бродяжья судьба… да так здесь и оставила – милостью доброго хозяина и хозяйки. Деда он видел впервые и мог бы в этом поклясться, но зато внучек был ему определенно знаком. Уж не его ли он, Видга, таскал, схвативши в охапку, на том острове посередине реки Рось? Его, его – ишь, смотрит, сейчас цапнет за палец… Видга подумал, что не проведёт в этом доме ни одного лишнего дня.

Но сама собой возникла перед ним жаркая миска с румяной рассыпчатой кашей, а стол здесь, как во всех гардских домах, был высокий, колени проходили под него свободно. Так и дохнуло в лицо, так и умыло горячим, домашним, вкусным духом, от которого запылали обожжённые морозом скулы и вновь неодолимо потянуло на лавку… носом к стене… и не думать, ни о чём не думать, начисто вырвать из памяти всё бывшее в эту ночь.

А ещё – потянуло подхватить эту миску и залепить кашей о стену, выскочить вон и бежать, бежать без оглядки, покуда вновь не появятся волки или не догонит где-нибудь под деревом тяжко ступающий холод… У него ведь не было больше уютного тёплого дома… и матери… и не было никогда…

И как знать, что сделал бы Видга, да отвлекся: подошла Долгождана, поставила деревянную плошку, в которой горкой лежали крепенькие, один к одному, солёные грибки. Лют немедля запустил в плошку руку и захрустел ядрёной шляпкой:

– Что смотришь, бери… мамка делала, других таких нету!

Дед Вышко, степенно работавший ложкой, и стремительно уписывавший кашу внучок тоже потянулись к грибам. Если бы не это, Видга наверняка подумал бы – хотят отравить. Сколько этой гадости он сбил ногами в Торсфиорде и здесь, потому что ели это одни только тролли… да ещё Ас-стейнн-ки…

Видга положил в рот скользкий сизоватый грибок и долго жевал. Какая разница, отрава это или нет.

За его спиной приподнялся Скегги. Испуганно отстранился от Долгожданы, вливавшей ему в рот горячее питьё. И вскрикнул:

– Ты кто? Видга хёвдинг… не уходи без меня… я не хочу…

Видга рванулся к нему из-за стола. Почувствовав его рядом с собой, Скегги, казалось, немного успокоился и принялся послушно глотать. Но потом неожиданно вновь оттолкнул кружку и сел. Маленький, тощий, тщедушный… Что было мочи вцепился он в руку Видги и твёрдо произнёс:

– Халльгрим Виглафссон! Ты, наверное, велишь меня казнить, но всё-таки я скажу!

Нездоровым, горячечным пламенем горели его глаза. И никакая сила не убедила бы его, что Халльгрим был далеко.

Он сказал: