Ижор посмотрел на него так, словно это не он, а Улеб стоял со скрученными руками.

– Мои воины привяжут тебя и твоего князя к одному большому камню и подарят речному хозяину. А хозяйку твою…

– Что он там говорит? – спросил Халльгрим. – Переведи!

– Ругается, – ответил Улеб. – Обещает в реку побросать!

Тут пленник заговорил снова, и Улеб добавил:

– Ещё просит, чтобы развязали. Так ни слова больше не молвит…

Хельги Виглафссон стоял рядом с братом и молчал, не участвуя в допросе. Он прибежал голый до пояса – длинный шрам, оставленный секирой Рунольва, белел на груди.

– Пускай развяжут, – сказал он, выслушав ижора. – Никуда не денется.

Бьёрн и Сигурд не двинулись с места, возиться с верёвками пришлось Улебу. Узлы были затянуты от души – еле совладал. Ижор двинул посиневшими запястьями и не сдержал сиплого вздоха.

– Теперь пусть говорит, – велел Халльгрим. – Пусть скажет, почему он решил сжечь корабль! Я не трогал ни его самого, ни его род!

Ижор выслушал. Стиснул кулаки, шагнул вперёд и заговорил. Каждое слово летело – как плевок!

– А ты что молчишь? – с внезапным подозрением спросил Халльгрим Улеба. – Переводи, я сказал! Всё, как есть!

Трудновато было его обмануть. Улеб скрепя сердце перевел:

– Он говорит, что ненавидит и тебя, и всё ваше племя. Что вешал бы вас, пока хватило бы деревьев в лесу. Потому что на ваших кораблях всегда приплывает беда, и надо бить вас сразу, не дожидаясь, пока нападёте!

Хельги смерил пленника глазами:

– А он молодец, этот финн… И мало верится мне, что он окажется простым рыбаком. А ну, спроси его!

Улеб спросил. Ижор ответил, и сыновья Ворона разобрали слово, показавшееся им знакомым: кунингас.

– Он говорит, – перевел ладожанин, – что его отец был старейшиной рода, а дед вовсе первым, кто здесь поселится… Но пять дней назад с моря нагрянули корабли, такие же, как ваши. И его отец и четверо братьев погибли в бою, прежде чем их удалось прогнать.

Халльгрим ударил себя кулаком по колену:

– Так я и знал, что кто-то похозяйничал здесь до нас! Однако это храбрый народ: трусы спрятались бы в лесах… Переведи!

Пока Улеб переводил, к Халльгриму наклонился Торгейр.

– Хёвдинг, – проговорил он, волнуясь. – Разреши мне расспросить этого человека о людях, приходивших с моря.

– Спрашивай, – кивнул Виглафссон. Но только Торгейр собрался спросить, какие паруса были на тех кораблях, как Улеб вдруг обратился к вождю:

– Слышишь, князь… Ижор-то говорит, что был трижды глуп. Первый раз, когда ставил в лесу самострел. Второй раз – когда полез сюда и попался. И третий раз, когда выболтал про обиду своего племени, вместо того чтобы взять вас врасплох. Но теперь он привяжет свой язык ниткой к уху!

Хельги, усмехаясь, тронулся с места и обошёл пленника кругом.

– А зря… – протянул он. – Я так поговорил бы ещё. Я узнал бы, сколько у них войска. И как вооружены… и когда нападут… и много ли лодок…

Ижор стоял по-прежнему неподвижно и смотрел мимо Хельги – в темноту. Но на висках и над верхней губой выступили капельки пота.

– Не надо, – махнул рукой Халльгрим хёвдинг. – Навряд ли ты от него чего-нибудь добьёшься, а догадаться можно и так. Надо нам сесть на корабли и отплыть. Пока у нас есть корабли, я их не боюсь.

– А я и без кораблей! – буркнул Хельги сердито. Ему было больше всего обидно за Торгейра. – Бояться финнов! Ты переменился, брат! Может быть, ещё и заплатим ему виру, чтобы не держал зла?

– Хотел бы я расстаться с ним миром, – сказал Халльгрим. – Однако вижу, что этому не бывать! Но незачем и причинять ему больше, чем он причинил нам, потому что плохо всё начинать с крови.

– Проткнуть ему шею, как Гуннару, – посоветовал Бьёрн. – А потом обложить всей этой соломой и зажечь!

Халльгрим пропустил это мимо ушей.

– Переведи ему, трэль, что я решил его…

– Повесить, – сказал Хельги.

Халльгрим вскинул было глаза… но передумал и кивнул…

– Переводи.

Улеб перевел. Звениславка в ужасе схватила за руку.

Ижор не дрогнул, только презрительно скривился. – Того не испугает петля, кто заранее знает, на что идёт. И за что!

Халльгрим выждал немного и сказал:

– Переводи… Будет ли он ещё нападать на нас, если я его отпущу?

Ижор выслушал и отвернулся, плюнув в огонь. Бьёрн Олавссон задохнулся от ярости:

– Ты-то, может, и подаришь ему жизнь, Халльгрим хёвдинг, но от нас с братом он навряд ли уйдёт просто так!

Хёвдинг засмеялся:

– Отпустить его я отпущу, но разрешаю вам с Сигурдом прежде его выпороть… Только чтобы ушёл на своих ногах!

Братья одновременно шагнули к пленнику, нетерпеливо расстёгивая кожаные пояса. Тут уж переводить не понадобилось! Ижор отскочил прочь, затравленно метнул глазами по сторонам… и вдруг, вложив в рот два пальца, оглушительно свистнул!

Невольно все вздрогнули, хватаясь за оружие. Казалось, тёмная стена леса должна была вот-вот расступиться перед завывающей, размахивающей копьями толпой! Но вместо этого невдалеке прошуршали кусты и в круге света появился взнузданный и оседланный… лось.

Это был огромный бык с могучей шеей и лоснящейся шерстью. Всё произошло в мгновение ока: воины шарахнулись в стороны, спасаясь из-под острых копыт, лось в два скачка покрыл расстояние, отделявшее его от хозяина… ижор кошачьим прыжком взлетел в седло, торжествующе заорал что-то на своём языке – и сгинул!

Всё-таки верно говорят, что колдовской это народ. Люди молча смотрели друг на друга, не зная, что и сказать. Ни у кого и мысли не шевельнулось о погоне…

Потом послышался смех.

Хельги, которого лось зацепил плечом и сшиб, лежал на земле – и стонал от смеха, подперев голову руками.

– Ну, финн, – еле выговорил он наконец. – Нет, Бьёрн, не дал бы я тебе пороть такого удальца, хоть ты и мой кормщик и Гуннар – твой брат!

Под утро лёд на реке начал исчезать, и халейги стали спускать корабли.

– Однорукий-то всё по отцу плачет, – сказал Улеб Звениславке, неся её нехитрые пожитки на кнарр. – Жаль мне его, он малый незлой… Пропал, что ли, старик?

Звениславка ответила:

– Он, как Виглавичи, из дому ушёл. Уплыл неведомо куда.

– Ну, здесь-то старика не было, – усмехнулся Улеб. – Тех, ижор сказывал, девка в бой водила. Рыжая такая, а уж дралась…

– Батюшки! – ахнула Звениславка. – Да что же ты молчал!

Она за руку притащила его на чёрный корабль. Халльгрим выслушал обоих. Потом сказал:

– Так…

И ничего не добавил.

Кормщики не решались вступить в спор с рекой в темноте. Ждали рассвета…

Корабли лежали у берега, и люди держали в руках вёсла, выпущенные за борт. А на берегу стояли вооружённые сторожа. Готовились отбиваться – но пока всё было тихо.

– Когда отплывём, пойдёшь первым, – сказал Халльгрим брату. – За тобой Эрлинг, последним я.

Хельги спросил:

– А если нападут?

– Если нападут, – проворчал Халльгрим хёвдинг, – уж я позабочусь, чтобы они не скоро забыли этот денек.

Олав часто подходил к воде и пристально смотрел в серую дымку, выискивая вдали ему одному ведомые приметы. Потом собрал возле себя сыновей и долго объяснял им что-то, указывая рукой. Сыновья слушали, изредка кивая. Олав чертил на песке ножнами своего меча… Нахохленные сосны угрюмо поглядывали на них с высоты. Звериные головы на носах кораблей скалились в ответ.

Наконец Олав подошёл к вождю:

– Пора трогаться, хёвдинг.

Могучее течение неудержимо влекло в море огромные массы воды… Викинги никогда ещё не видали подобной реки, даже самые бывалые, кто видел и Валланд, и Страну саксов. Там, где Нюйя-Нева делилась на рукава – а каждый рукав в отдельности был целой рекой, – главное русло достигало чудовищной ширины. А течение было так сильно, что корабли почти останавливались. Эта река не породила водопадов, тех, что дробят скалы, бросаясь с отчаянной высоты. Здесь обитала суровая и спокойная мощь, которой нет нужды заявлять о себе брызгами и рёвом… Нюйя точно держала все три корабля на необъятной ладони с растопыренными пальцами проток. И раздумывала: пропустить их дальше – или повернуть вспять и шутя вынести в море…