А Хельги осушил свой рог, и кабана выволокли во двор. Его зарежут и позже подадут жертвенное мясо к столу. И тогда обет среднего Виглафссона дойдёт до слуха Богов…

Потом опять поднялся Халльгрим и проговорил раздельно и громко, так, что услышали даже занятые шумной беседой:

– Скегги сын Орма, подойди сюда!

Скегги сидел далеко-далеко от вождя, возле двери, в самом малопочётном углу. Он до того не ждал обращения, что сперва попросту не услышал его и продолжал есть. И не сразу понял, почему сидевшие рядом стали выпихивать его из-за стола.

Эйнар Утопленник подтолкнул Скегги на середину:

– Иди, иди. Тебя хёвдинг зовёт.

Робея, малыш подошёл туда, где сидел грозный Виглафссон, и остановился перед ним, теребя край рубашки, ещё той, что Видга купил ему в Бирке… Халльгрим смотрел строго, но, кажется, совсем не был сердит. Да и за что бы?

– Скегги Скальд! – сказал хёвдинг, и сердце Скегги сразу же забилось в предчувствии чего-то необыкновенного. – Боги забыли сделать тебя могучим бойцом, но было бы хуже, если бы они сделали тебя трусом… Дома ты не особенно лез мне на глаза, но, пока мы добирались сюда, мало кто сумел показать своё мужество лучше, чем ты. Ты стоишь того, чтобы отныне сидеть вместе с воинами, Скегги сын Орма… Подойди-ка поближе…

Скегги, точно во сне, качнулся вперёд. Халльгрим держал в руках меч. Конечно, не такой, как тот, что только что подарили ему самому. Этот ничем не был украшен и вдобавок до того мал, что в руках сына Ворона казался детской игрушкой. И всё же это был самый настоящий боевой меч, пригодный для сечи и единоборства. С поясом и ножнами… железный… может быть, даже окованный сталью…

Халльгрим сам застегнул на животе мальчика круглую пряжку, сделанную в виде змеи, кусающей собственный хвост.

– А с этим щитом ты будешь сражаться за Торлейва конунга и за меня.

Щит, как и меч, оказался для Скегги не велик и не мал, а точно по росту и по руке. Деревянный круг был выкрашен в жёлтый цвет. Как у Эрлинга! Халльгрим протянул его Скегги и увидел по его глазам, что маленький скальд был готов умереть за него хоть прямо сейчас.

Виглафссон улыбнулся.

– А теперь скажи для меня что-нибудь, Скегги сын Орма, и чтобы в каждой строчке было по мечу.

Скегги стиснул пальцами край щита, обтянутый воловьей кожей. Закрыл глаза. И звонко, отчётливо произнёс:

Из гостей мало кто сумел что-либо понять, только отдельные слова. Для того чтобы разуметь речи скальда, требовалось родиться в фиорде. Или по крайней мере прожить там целый год. Люди увидели, как Чурила вопросительно наклонился к жене. Та приставила губы к его уху. И вскоре по скамье, где сидели бояре, пополз сдержанный шёпот. Любопытно было всем.

Воины со смехом потащили Скегги обратно за стол, но уже не туда, где он сидел раньше. Видга освобождал для него место рядом с собой. И даже улыбался, что в последние дни случалось не часто.

– Смотри, какой верный защитник у тебя появился, – сказал Хельги брату. – Теперь тебе некого бояться…

Тем временем к Вигдис подошли двое служанок. Поклонились ей – и взяли её под руки. От бледных щёк Рунольвдоттир отхлынула последняя краска, неподвижные глаза на миг вспыхнули прежним неистовым огнём… Но нет. Она так и не воспротивилась. Не сказала ни слова. Поднялась и дала себя увести.

Халльгрим долго смотрел ей вслед. Потом отложил рог и скрестил словно разом отяжелевшие руки. Звениславка увидела, как трудный вздох натянул на его груди вышитую рубашку.

Чурила, как выяснилось, тоже это заметил. Звениславка почувствовала на своём локте его ладонь, и он сказал так тихо, что услышала только она одна:

– У нас-то с тобой не так было.

Халльгрим дождался возвращения служанок. Немного помедлил. Потом как будто с трудом оторвал себя от скамьи, повернулся к князю и сказал, вымучив почти настоящую улыбку:

– Мне пора, Торлейв конунг. Не сердись, что я тебя оставляю. Пусть мои братья займут тебя, чтобы ты ни в чём не знал недостатка.

И пошёл, провожаемый шутками и напутствиями дружины.

Перед дверью, за которой его ждала Вигдис, Халльгрим остановился… Внутри было тихо. Он различал только звуки пира, оставшегося позади. Он откинул засов, толкнул заскрипевшую дверь и вошёл.

Вигдис, одетая, сидела на постели, зажав в коленях стиснутые кулаки. При виде Халльгрима она медленно поднялась, и разметавшиеся рыжие волосы окутали её, словно огненный плац. Такой красивой Халльгрим её ещё не видал.

Глухо и грозно она приказала ему:

– Не подходи!

Халльгрим молча прикрыл и запер дверь, повернулся и так же молча, не торопясь, подошёл к жене.

– Не подходи, – повторила Вигдис, и что-то дрогнуло в ней. Страх? Или?.. Нет, показалось. Как бы не выдернула светильник, воткнутый в пол, и не бросилась с ним вперёд.

Халльгрим остановился на расстоянии одного шага. Негромко он сказал:

– Когда твой отец распинал меня на носу своего корабля, я ведь меньше всего думал о том, что когда-нибудь мне жизнь не в жизнь будет без его дочки.

Вигдис ничего не ответила. Халльгрим долго смотрел ей в глаза. Потом продолжал:

– Хотел я приручить тебя, точно дикого соколёнка. Но теперь вижу, что мало хорошего из этого вышло. Не летишь ты мне на руку, Вигдис дочь Рунольва. А какая радость от свадьбы, если невеста боится, что её станут брать силой…

Он снова надолго замолк. За весь пир он осушил свой рог, может быть, только раз или два.

Потом он пошарил у пояса, протянул руку, и Вигдис увидела нож, тот самый, которым она дважды пыталась его убить. По тяжёлому лезвию струились огненные змеи. Вигдис смотрела на них сквозь багровые круги, внезапно поплывшие перед глазами. В ушах загудел морской прибой, но голос, любимый и ненавистный, продолжал звучать:

– Думал я нынче узнать счастье, дочь Рунольва. И тебе хотел его дать. Но для тебя оно, как видно, заключается только в одном… На, возьми. Вот только не думаю, чтобы тебе удалось это сделать с первого удара. Я, должно быть, ещё успею сказать, чтобы тебя отпустили. Ну?

Бревенчатые стены раскачивались всё сильнее. Вигдис стремительно схватила нож, занесла – и направила не в его сердце, в своё собственное.

Халльгрим с силой ударил её по руке.

Нож оцарапал ей левое плечо, перевернулся в воздухе и со стуком ударился о стену.

Халльгрим держал её за оба запястья, держал такой хваткой, что не вырвалась бы не то что Вигдис, сам Рунольв хёвдинг. Но глаза Вигдис были закрыты, лицо залила почти смертная белизна. Она упала бы, не подхвати её Халльгрим. Он взял её на руки, потом посадил на кровать и обнял. И сказал одними губами:

– Глупая ты…

Огромная жёсткая ладонь гладила её голову, гладила плечи, содрогавшиеся в безудержном плаче. Халльгриму хотелось рассказать ей о том, как когда-нибудь он разыщет её родню… заплатит им мунд… и даже, пожалуй, позволит ей назвать второго сына Рунольвом. Но никак не мог сложить воедино необходимые слова и сидел, чуть покачиваясь, баюкая в руках плачущую Вигдис, и молчал.

Однажды в конце лета Халльгрим и Торгейр отправились к конунгу в Кременец. У мужей конунга было больше принято ездить, но Халльгрим старую привычку рушить не торопился – пришёл пешком. Уверенно шагал он по улице и выглядел внушительнее иного всадника. Высоченный, широкоплечий, в дорогом плаще. Меч покачивался при бедре, но всякий мог видеть: ножны были завязаны ремешком.

Звали его в городе когда как: то князем, то воеводой. Но больше всё-таки князем.