— Меры, зависящие от нас, мы принимаем, — спокойно продолжал Алкснис. Реплика Ворошилова не вызвала в нем ответной реакции то ли потому, что он вдоль и поперек изучил характер наркома и знал, что в его вспыльчивости не содержалось ничего злобного, то ли потому, что спокойствие латыша было незыблемым. — Но разве вооружение истребителей — это наша забота? Какой умник придумал ставить скорострельные пулеметы в крыльях? Крылья сильно вибрируют, откуда же будет меткость стрельбы? А мы требуем от летчиков только отличных результатов. Им же главное — скорость, высота. И получается летающая мишень. Если истребители не стреляют отлично, я им заявляю, что они могут работать в цирке, а не в истребительной авиации.

На лице Ворошилова засияла крепкозубая улыбка, сделав его еще более широкоскулым.

— Вот это уже по-большевистски, — одобрил он. — А что касается вооружений, то свои претензии адресуйте Тухачевскому, это по его части.

— Без меткого огня авиация ничего не стоит, — будто не услышав Ворошилова, продолжал Алкснис. — Второе слабое звено — десантирование.

— В самую точку! — с восхищением воскликнул Ворошилов. — Я недавно получил письмо от Ворожейкина по поводу воздушных десантов. Это, я вам доложу, письмецо! Он прямо обвиняет нас в «прыжкомании»: прыгай, ребятки, а там видно будет! Опять же пусть пометит в своем блокноте наш уважаемый Михаил Николаевич. Даже за рубежом его окрестили родоначальником воздушного десантирования в РККА.

Тухачевский слегка поерзал на своем сиденье, но промолчал.

— Увлечение прыжками без оперативного применения десантников никуда не годится, — подтвердил Алкснис.

— Надо, чтобы среди десантников было минимум двадцать процентов снайперов, — сказал Ворошилов. — А также были бы саперы, диверсанты, способные взрывать мосты, железные дороги в тылу противника. А как у нас? Вспомните воздушный десант на прошедших учениях. Натащили туда всяких писателей, читателей, киношников, все смотрели, ахали да охали, восторгались до потери сознания. Кому это надо? Если все это требуется ради восторгов, милости просим на Тушинский аэродром, на воздушный парад. А в войсках надо обучать по-боевому.

— А как быть, если товарищ Буденный запретил отбирать парашютистов из кавалерии? — подбросил вопрос командарм первого ранга Белов.

— Это как же понимать? — насторожился Ворошилов.

— Очень даже просто, — невозмутимо ответствовал Буденный. — Все одно, с парашютом сидя на лошади прыгать нельзя, а вместе с лошадью прыгать незачем.

По рядам прокатился смех, а Семен Михайлович даже не улыбнулся: смотрел на наркома чистыми безмятежными глазами.

— Однако, Семен Михайлович, — озадаченно протянул Ворошилов. — Ваша кавалерия…

— Везде моя кавалерия, дорогой Климент Ефремович, вся моя, вся ваша и вся наша.

— Такие шуточки можно простить только тебе, — опасаясь, что дурной пример может быть заразителен для остальных, нахмурился Ворошилов. — Давайте по существу. Мы ведем речь о воздушном десантировании.

— Товарищ Алкснис прав, — заговорил Тухачевский. — Часто выброску десантов производят лишь для того, чтобы показать, как мы умеем сбрасывать. Эффектное зрелище! А что толку? Парашютисты прыгают без артиллерии и минометов. Или сбрасывают оружие и технику с самолета в одно место, а десантников в другое, и те долго не могут ее найти. К тому же десанты плохо защищены истребительной авиацией, она бросает их на произвол судьбы.

— Абсолютно верно, — поддержал Алкснис. — Михаил Николаевич уже не раз говорил, что авиация еще не научилась обеспечивать высадку и выброску воздушного десанта.

— Ну, уж если и сам Михаил Николаевич говорил, — с нескрываемой иронией, прятавшейся, однако, в добродушном тоне, от которого все же веяло холодком, развел руками Ворошилов. Кто-то негромко, но так, чтобы при необходимости можно было заметить, кто именно, то ли крякнул, то ли хохотнул. — Вот Геринг хвастается, — круто повернул разговор Ворошилов, как бы отводя этим насмешку от Тухачевского, — что Германия будет иметь сто шестьдесят тысяч летчиков. Выходит, чтобы обеспечить паритет, нам надо иметь сто семьдесят тысяч?

— Выходит, так, товарищ нарком, — подтвердил Алкснис.

— А мы порой тратим силу, энергию и время черт его знает на что, — нагнетая в себе раздражение, сказал Ворошилов, — Недавно узнаю, что на особом курсе Военной академии преподают астрономию и даже принимают по ней зачеты. Дьявольщина какая-то! Сплошные Галилеи и Джордано Бруно! У нас хотят научить всему и ничему не учат по-настоящему.

— Но военный человек, независимо от профессии, просто обязан знать хотя бы азы астрономии, — возразил Тухачевский.

— Может, еще и бальным танцам учить? — съязвил Ворошилов. — Вы бы лучше, товарищ замнаркома, доложили нам о внедрении механизации в армии.

— Я готов, — стремительно поднялся со своего места Тухачевский. — Хотя на пути к механизации и моторизации у нас немало барьеров и даже противников.

— Не думаю, чтобы такой полководец, как товарищ Тухачевский, убоялся бы каких-то там мифических противников, — парировал Ворошилов. — Я предоставлю вам слово чуть позже, а пока что закончим с Алкснисом. Что у вас там еще, Яков Иванович?

— В заключение вношу предложение: внедрить в Военно-воздушной академии ударничество, — убежденно сказал Алкснис. — В смысле ускорения темпов изучения предметов. То, что преподаватель объясняет за один час, пусть укладывает в полчаса. В результате мы выиграем время для подготовки к отпору агрессора.

В зале прокатился шумок, такой, какой всегда возникает, если выступающий предложит что-либо необычное или спорное.

— После окончания академии, — выждав, пока спадет оживление, сказал Ворошилов, — мы послали группу адъюнктов учиться во французскую высшую воздушную школу. Один из них прислал мне письмо. И жалуется, что не могут они угнаться по математике и физике за французами, так как у себя в академии этих разделов высшей математики не изучали. Вот такая петрушка получается. По общественным наукам, географии, химии подготовлены хорошо, а математику не оседлали. Что из этого следует? А следует то, что нужны, товарищ Алкснис, не темпы, а качество. А то преподаватель обслуживает в день по четыре учебных заведения. Фигаро здесь, Фигаро там.

— И еще одно, товарищ нарком, — спохватился Алкснис. — Я чуть было не упустил. Нужно срочно заняться самолетом И-16. Машина неплохая, но летчик обалдевает в полете от газа. А еще хуже то, что меткость стрельбы крайне слабая.

— Опять же на заметочку в блокнот Михаила Николаевича, — усмехнулся Ворошилов. — Хотя вот что я вам скажу, дорогой вы наш воздушный ас. Выходит, вашим летчикам уже даже И-16 не по нутру! Это же первоклассный самолет, такого еще в Европе нет. Рычагов на нем во время испытаний сделал сто десять взлетов и посадок без отдыха. Я вот беседовал с Туполевым, правда, эту машину конструировал не он, а Поликарпов. Но дело не в этом. Туполев ездил в Америку и компетентно заявляет, что лучше нашего самолета нет пока нигде. Вы, товарищ Алкснис, не все берите на веру из того, что вам ваши архаровцы в уши нажужжат. Пользуются тем, что вы не профессионал, хотя и владеете техникой пилотирования. Уж больно ваши летчики, как я погляжу, избалованы комфортом. Вибрация, видите ли, обалдевают от газа… Скоро перины в самолет потребуют. И не пулеметы виноваты, а стрелки. Я лично сколько раз на стрельбищах доказывал, что нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. А как у нас с новейшими самолетами обращаются? Как с «фордзонами», убей меня Бог! Кстати, когда покончите с летными происшествиями?

— Стараемся, — уклончиво ответил Алкснис. — Чем сложнее техника, тем большая вероятность происшествий.

— Вот-вот! — радостно воскликнул Ворошилов. — И вы туда же! Я как-то дал задание подготовить мне справку, сколько было чрезвычайных происшествий в армии при царе. Оказалось, меньше, чем теперь у нас. В чем собака зарыта? Кого ни спрошу, ответ один: у царя не было столько техники. Но у него же и политработников не было! Священники не в счет, они больше о душе пеклись.