В конце концов некоторое подобие покоя вернулось к ней. Легата нашла выключатель, зажгла тусклый желтоватый свет и вернулась к бутылке. «Еще, что ли, выпить?» Тут же представила себя дошедшей до нынешнего состояния Ферри. «Ну нет!» Должен быть способ получше. Она закупорила бутылку, сунула в шкафчик и уселась на коврике, с усилием вытянув ноги.

Что же делать?

Взгляд ее упал на зеркало у люка, и при виде своего отражения Легата застонала. Она любила свое тело — гибкое, крепкое. Мужчинам оно казалось исключительно женственным и мягким — иллюзия, создаваемая пышной грудью. Но даже груди ее были тверды на ощупь — пекторальные мускулы, накачанные во время жестоких тренировок, которыми — как мало кто знал, кроме нее самой и Оукса — Легата наслаждалась. Сейчас на животе ее, на руке, особенно на бедрах, где тело уже становилось мягче, — всюду виднелись красные ссадины от кошмарной борьбы с гамаком.

Легата вдумчиво глянула на свою левую руку. Пальцы ныли. В этой хрупкой руке и этих пальцах таилась сила пятерых крепких мужчин. Легата поняла это еще в детстве, но, опасаясь, что это обречет ее на физический труд взамен умственного, скрыла свой дар. Но от отражения в зеркале было не скрыться — от разорванного в клочья гамака и ссадин на коже.

Что же делать?

Выпить еще она уже отказалась. На коже стыл пот. Густые волосы, промокшие у корней до черноты, липли к лицу и шее, но капли хотя бы не стекали между лопатками.

Из глубины зеркала смотрели зеленые глаза, проникая в душу, точно сенсоры-шпионы Оукса.

«Будь он проклят!»

Поморщившись, Легата зажмурилась. Должен ведь быть способ снять блокировку памяти! «Что со мной случилось?»

«Комната ужасов».

Она повторила это вслух.

— Комната ужасов.

Жуткие пальцы Джессупа разминали ее спину, шею.

И внезапно рассудок ее волной затопили образы. Поначалу разрозненные — там мелькнувшее лицо, там чья-то рука. Спазмы и совокупления. Вереница скорбных клонов, оседлавших друг друга, потеющих, потрясающих скользкими уродливыми гениталиями…

«Я не взяла ни одного!»

Клонов устрашила ее чудовищная сила.

«Кровь!» На руках ее была кровь.

«Но я не присоединилась к ним! Нет!» Это она знала. И знание это придало ей новых сил. Когда она снова посмотрела в зеркало, оттуда на нее глянуло воплощение свободы.

«Голозапись!»

Оукс ведь предложил ей поставить запись, а в глазах его было веселье… и что-то еще… испуганное ожидание. Она отказалась…

— Не-ет. Может, в другой раз.

Желудок свело от ужаса.

«Вино или голозапись?» Одно или другое — в этом Легата была уверена. Внезапно она испытала сострадание к старому Уину Ферри.

«Что же они сотворили с дряхлым ублюдком?»

Но выбор ее был предрешен. Голозапись, конечно, а не бутылка. Она должна сама увидеть, что узрел Оукс. Пройти через это ужас, чтобы кошмары прекратились.

Чтобы можно было остановить Оукса, и Льюиса, и Мердока.

«Но если остановить их — кто поможет Колонии выжить?»

Корабельники совершили четыре попытки — четыре вожака и четыре неудачи. Слово «неудача» стало эвфемизмом, скрывавшим реальность — мятеж, бойню, самоубийство, кровавую мясорубку. Отчеты никуда не делись, и хороший поисковик мог их найти.

Нынешняя Колония тоже отступала порой, верно, но никогда не была близка к полному уничтожению, к массовому бегству назад, под защиту Корабля. Пандора не стала дружелюбней. Поумнели корабельники. И самыми мудрыми из них были Оукс и Льюис.

Один Корабль знал, сколько корабельников ползало по поверхности Пандоры и по мириадам его переходов. И все они выживали — невзирая на удобства или неудобства, — потому что Оукс умел эффективно править ими… а Льюис — с безжалостной старательностью выполнять его приказы. Сколько она знала, ни один другой кэп не мог похвастаться подобным за всю историю Корабля.

«Корабль позаботится о нас».

Она ощущала Корабль вокруг себя — тихий гул и шорохи ночьстороны.

Но Корабль никогда не соглашался заботиться о корабельниках.

Когда-то Легата интересовалась местом людей в миропорядке Корабля. Она перебрала множество запутанных летописей в поисках какого-нибудь соглашения, завета, любого свидетельства того, что когда-то существовало писаное соглашение между народом и Господом его.

«Кораблем, что есть Бог».

Но все заветы заключались кэпами от имени Корабля. Все, кроме одного. В самых старинных отчетах Легата наткнулась на единственную строку, заключавшую прямой приказ Корабля.

«Решайте, как станете вы богоТворить Меня!»

Отсюда тянулись корни нынешних богоТворений. Их можно было проследить до указания самого Корабля, но указание это оставалось не вполне внятным, и, когда она рассказала о нем Оуксу, тот воспринял его как способ возвеличить власть кэпов: «В конце концов, богоТворениями руководим мы».

Но если Корабль был Богом… этот бог не желал напрямую вмешиваться в дела корабельников. Все явные действия Корабля были направлены только на самоподдержание.

Кое-кто из корабельников уверял, что говорит с Богом. Легата изучала их тоже. Делились они на две категории: дураки и… не дураки. Большая часть претендентов имела привычку беседовать также со стенами, тарелками, штанами и прочая. Но один (в среднем) на два десятка оказывался из лучших людей на борту, и беседы с Кораблем были единственной нелепостью в их досье, да и то редкостной. Особенно Легату поразило, что в этой малочисленной группе «беседы» были нечасты и безобидны по содержанию — словно Корабль порой заглядывал к этим людям в гости, посмотреть, как идут дела.

В отличие от Оукса или Льюиса, Легата не считала себя неверующей. Но был Корабль Богом или нет, влиять на решения корабельников он определенно отказывался.

«И что будет, если я решу уничтожить Оукса?»

Заботится ли Корабль и о нем?

Оукс был слишком осторожен, слишком прав в своих решениях. Что, если только его усилиями Колония до сих пор не погибла? Сможет ли она взирать на уничтожение Колонии, зная, что это — дело ее рук?

Можно ли оправдать существование Комнаты ужасов?

На этот вопрос могла дать ответ только запись. Легата должна была найти ее.

Поднявшись, она резким движением натянула комбинезон. Организм ее уже примирился и с неурочным часом, и с ужасами, поджидавшими за порогом сна. Легата глянула на хронометр — до деньстороны всего шесть часов. Шесть часов, чтобы найти запись, просмотреть и уничтожить следы. А длина записи составляет почти целые сутки — часов сорок, пожалуй. Хотя для Легаты важна только суть.

«Что он со мной сделал?»

Она машинально направилась к пустующей бортовой каюте Оукса. Только взявшись за затворы, она поняла, куда привели ее ноги. Да, комконсоль никуда не делась. Удобное место, чтобы найти и просмотреть запись из Комнаты ужасов. Код, вызывающий нужную кассету, она знала. Ее личный код придаст запросу нужный приоритет. И… место выбрано исключительно подходяще.

«Чего бы он ни хотел от меня — я не поддалась», — напомнила Легата себе, отпирая люк. В памяти ее засело прочно: ни восторги, ни курьезы Комнаты ужасов не ввели ее во искушение — ни удовольствие, ни боль. Но Оукс хотел, чтобы она верила, будто стала добровольной участницей своего унижения. Он требовал, чтобы она верила.

«Он еще узнает».

Она распахнула люк и шагнула внутрь.

Тускло-красное свечение циферблатов и индикаторов наполняло гондолу подводной лодки багровыми тенями, и от каждого движения троих людей, пристегнутых к креслам у неширокой дуги пульта, тени трепетали, точно у костра.

Томас, нутром ощущавший толщу воды над головой, глянул на глубиномер. Чем-то подводная лодка напоминала безднолет. Но вместо сосущего вакуума их окружали давящие глубины пандоранского океана. Стоило глянуть вверх, и через прозрачный купол гондолы, выдававшийся на корпусе субмарины, можно было увидеть все уменьшающийся кружок света — поверхность воды в лагуне.