— На нижсторону? — Хали покачала головой. Слишком много потрясений валилось на нее одно за другим.
— Да, на нижсторону, — терпеливо повторил Ферри, словно ребенку.
— Но я думала… то есть первейшее положение богоТворения — что мы отдаем наших детей Кораблю до исполнения им семи лет. Корабль назначил наталей родохранителями… их место здесь, их сословие…
— Не Корабль! — хрипло перебил Ферри. — Это сделал какой-то кэп. Решение оставлено за нами.
— Но разве Корабль…
— Нигде не записано, что такова воля Корабля. Теперь наш кэп решил, что перевод наталей на нижсторону не будет нарушением богоТворения.
— И… сколько… когда?…
— Быть может, пандоранский анно. Ты понимаешь — помещения, припасы, политика. — Он махнул рукой.
— Когда мне отправляться к наталям? — Завтра. Передохни. Перевези вещи. Поговори с… — Ферри выдернул из вороха на столе записку, прищурился, — с Узией. Теперь ты у нее под началом.
Его нога коснулась пятки Хали, потерла подъем стопы.
— Спасибо, доктор. — Она поджала ноги.
— Не вижу благодарности.
— И все равно спасибо, особенно за отпуск. Мне нужно освежить кое-что в памяти.
Он поднял пустой бокал.
— Можем выпить… в ознаменование…
Хали покачала головой, но не успела выговорить «Нет», как Ферри с ухмылкой подался к ней.
— Скоро будем соседями. Выпьем хоть за это.
— О чем вы?
— Нижсторона. — Он подсунул ей бокал. — После наталей…
— Но кто же останется здесь?
— В основном производственные мощности.
— Корабль? Фабрика? — Она порозовела от гнева.
— Почему нет? На что он нам еще сгодится, когда мы будем на нижстороне?
Хали вскочила.
— Да вы… да ты родной матери лоботомию сделаешь!
Под изумленным взглядом Ферри она развернулась и выскочила из люка.
И всю дорогу до каюты в ушах ее звучал Иешуа: «Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?»
Люблю смотреть, как все сходится.
Керро Паниль, «Записные книжки».
Ночьсторона за ночьстороной — всегда ночьсторона! Что за ужас!
Легата очнулась в темноте на полу в корабельной каюте. Гамак опутывал ее рваными клочьями кошмаров. Кожу леденили пот и страх.
Рассудок возвращался постепенно. Легата ощупала остатки гамака на себе и под собой, холодный пол.
«Я на борту!» Она прибыла прошлой деньстороной по приказу Оукса — тому доложили, будто Ферри слишком глубоко ушел в запой, чтобы от него была польза. Загнав челнок в знакомый ангар, Легата была потрясена тем, как мало рабочих встретило ее. Льюис устраивал настоящие налеты на борт, прореживая ряды корабельников, чтобы возместить потери в Редуте.
«Сколько же человек он потерял на самом деле?»
Она выдернула из-под себя клочья гамака и швырнула в темноту.
Предупрежденный о ее приходе Ферри наглотался стимуляторов и представлял собой трясущуюся развалину. Легата устроила ему разнос с удивившей ее саму яростью и забрала последние запасы выпивки — по крайней мере, она надеялась, что последние.
«С кошмарами надо что-то делать».
Пробуждение смазало детали, но она помнила — ей снилась кровь и десятки остроносых орудий, врезающихся в ее нежную плоть, и над всем этим — кривая улыбка Моргана Оукса. Улыбка Оукса… но глаза Мердока, и где-то вдали… хохот Льюиса.
Она нашарила в темноте обрывки простыни, целую подушку, скомкала все и поползла по полу каюты на коврик. Только раз в жизни она чувствовала себя такой разбитой, опустошенной… беспомощной.
«В Комнате ужасов».
Потому она и рванулась бежать П — чтобы вернуть хоть каплю самоуважения. Самоуважение вернулось… но не сохранилось воспоминаний.
«Что случилось в той комнате? Что за игру затеял Морган? Зачем он отправил меня сюда?»
Вводную часть она помнила вполне ясно. Все очень невинно. Оукс налил ей пару бокалов, оставил кассету с голозаписью, содержавшей… как он выразился? — «некоторые наслаждения, доступные тем, кто может их себе позволить».
Начал он с того, что показал технические отчеты и диаграммы о ходе проводимых Льюисом работ по спецклонам. Алкоголь тогда путал мысли, но большая часть его слов в памяти застряла.
— Льюис произвел прелюбопытные модификации в процессе клонирования, — говорил Оукс.
«Действительно — прелюбопытные».
Льюис мог вырастить клон тридцати биологических лет за десять суток.
Он мог подгонять клонов под определенные функции.
Глядя на голографические изображения клонов, созданных в Первой лаборатории, Легата еще подумала, что может поиграть с Оуксом в эту игру, только по ее правилам.
«Я даже не знала, что за игру он затеял!»
Когда Оукс предложил ей провести инспекцию в Первой лаборатории, она не подозревала, что он хочет с ней… ждет от нее…
«Нет ничего святого!»
Эта мысль не оставляла ее. Легата полной грудью вдохнула сладкий отфильтрованный бортовой воздух. Совсем не такой, как на нижстороне. Она знала, что тратит время попусту. Прежде чем возвращаться к Оуксу, она должна кое-что сделать.
«Он полагает, что ему меня больше нечего бояться. Пусть продолжает так думать».
Силы ее не иссякли. Но после того, что сотворил с нею Оукс, после Комнаты ужасов, Легате начало казаться, что она единственная, кто знает его достаточно хорошо, чтобы победить. Он не станет мешать ей, пока не увидит в ней угрозу… или вызов своей власти.
«Пока он жаждет моего тела… а теперь я знаю, что за игру мы ведем…»
Но напряжение копилось в ней — ночные кошмары… выпавшие воспоминания…
Она треснула по полу кулаками. Тревога росла в ней, точно живое существо, словно дитя, зачатое в насилии. Смятенные ее чувства казались ей вершиной, и с этой вершины она оглядывала свое настоящее, как, говорят, умирающие охватывают одним взглядом всю прошлую жизнь.
Болели разбитые о металл руки.
«Капеллан должен рассеивать тревоги, а не рождать их!»
Капеллан. Она как-то нашла первоначальное значение слова и очень удивилась, увидав в распечатке: «Хранитель священных реликвий».
Каковы священные реликвии Корабля?
Люди?
Она заставила себя постепенно расслабиться в темноте бортовой каюты, но сознание ее продолжали занимать вопросы без ответов, и снова ей не хватало воздуха. Накатило головокружение, и память выбросила единственный смазанный кадр — Легата в Комнате ужасов касается рукоятки, а напротив нее — искаженное лицо клона и распахнутые от ужаса глаза…
«Повернула я рукоятку? Я должна знать!»
Она свернулась клубком, чтобы не биться снова о палубу.
«Сама я повернула ту рукоятку или моей рукой двигал Оукс?»
Она затаила дыхание, зная, что обязана вспомнить. Должна. Так же, как должна уничтожить Оукса, — единственная, кому это под силу.
«Даже Корабль не может уничтожить его. — Она вгляделась в темноту. — Не можешь, правда, Корабль?»
Чужие мысли проникли в ее мозг — головокружение, морок, — она встряхнула головой, отгоняя наваждение.
«Нет… ничего… святого…»
Тело ее сотрясли судороги.
«Комната ужасов…» Нет, она должна вспомнить, что там произошло! Должна познать пределы своей силы, прежде чем испытывать чужую. Должна прочесть пустые страницы своей памяти, иначе Оукс и дальше будет владеть ею — не телом ее, но самым глубинным «я». Он будет ее хозяином.
Кулаки ее сами собой сжались. Болели проткнутые ее же ногтями ладони.
«Я должна вспомнить… должна…»
Еще одно смазанное воспоминание, и Легата уцепилась за него: Джессуп, разминающий ее увечную плоть неожиданно нежными пальцами, чьего уродства она не замечала тогда.
Это была правда.
Легата заставила себя разжать кулаки, выпрямить ноги. Потом она села по-турецки на коврик, потная и нагая. Пошарила одной рукой в темноте, нашла конфискованную у Ферри бутылку вина. Руки ее так тряслись, что она побоялась раздавить бокал, — кроме того, за ним надо было встать, включить свет, рыться в шкафчике. Она сорвала пробку и глотнула прямо из горлышка.
