«Что же это за урок такой? Что с него проку?»
«Экель, твои сородичи не в силах научиться миру, покуда не дойдут до предела в насилии своем. Вам суждено творить дела омерзительные настолько, что и страх, и гнев отступят при виде их, чтобы понять, что Бога нельзя ни умолить, ни принудить к исполнению вашей воли. И только тогда вы начнете искать более прочной опоры. Но на это требуется очень много времени. Это сложный урок.
«Почему?»
«Отчасти — из-за ваших сомнений».
«Ты ради этого привел меня сюда? Чтобы развеять мои сомнения?»
Ответа не было, и Хали внезапно ощутила себя покинутой, словно Корабль бросил ее здесь… Ведь не может же Он так поступить?
«Корабль?»
«Что ты слышишь, Экель?»
Она склонила голову, прислушиваясь. Торопливые шаги. Она обернулась. По склону мимо нее бежали люди. Последним поспешал юноша, но при виде старухи он замедлил шаг.
— Ты видела все и не проклинала его. Ты тоже любишь его?
Она кивнула. Голос юноши был низок и волнующ.
— Меня зовут Иоанн, — проговорил он, беря Хали за руку. — Помолишься ли со мною в этот скорбный час?
Она кивнула и прикоснулась пальцем к губам, притворяясь немой.
— Ох, несчастная. Стоило ему сказать слово, и твоя беда ушла бы. Он был великий человек. Над ним насмехались, говоря «вот сын Божий», а он никогда не говорил такого. Он звал себя «сын Человеческий». Вот в чем разница между людьми и богами — боги не убивают своих детей. Они живут в мире.
В голосе этого юноши, в его повадке Хали ощутила отсвет той силы, что явилась ей на холме. Это пугало ее, но она осознавала, что эта встреча — часть того урока, что решил преподать ей Корабль.
«Есть вещи, неподвластные времени», — подумала она.
«Ты можешь вернуться в свое тело», — объявил Корабль.
«Подожди!»
Иоанн молился, закрыв глаза и крепко держа ее за руку. Хали казалось, что для нее очень важно будет услышать его слова.
— Господи, — шептал он, — мы собрались здесь во имя Твое. Один в юношеской глупости, другая — в старческой немощи, мы просим Тебя воспомнить нас, как мы Тебя поминаем. Покуда есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, память о Тебе не сотрется…
Она вслушивалась в искренние слова молитвы, соскальзывавшие с губ Иоанна, радуясь твердому пожатию его руки. Трепетали пронизанные тонкими жилками веки. Даже своеобычная вонь, исходившая от него, как и от всех здешних жителей, не отвращала ее. Он был смугл, как Керро, но волосы его спутанными кудряшками обрамляли лицо, оттеняя его внутреннее напряжение.
«Я могла бы в него влюбиться!»
«Осторожней, Экель».
Предупреждение Корабля позабавило ее не меньше, чем собственная мысль удивила. Только брошенный ею на старческую, усыпанную печеночными пятнами руку в ладони Иоанна взгляд напомнил Хали, что она находится в ином времени и разум ее заключен в дряхлую оболочку.
— …Об этом молим мы во имя Иешуа, — закончил Иоанн. Он отпустил руку Хали и потрепал ее по плечу. — Тебе может не поздоровиться, если тебя увидят с нами.
Хали кивнула.
— Скоро мы встретимся вновь, — проговорил он, — в этом ли доме или в другом, и мы поговорим еще об Учителе и доме, куда вернулся он.
Она взглядом поблагодарила его и смотрела ему вслед, пока юноша не скрылся, завернув за угол, в лабиринте домов перед нею.
«Корабль, я хочу домой».
Перед глазами все померкло, и снова она летела долгим туннелем, пока после земсторонних сумерек ее не ослепили яркие лампы аудитории.
«Но их видят уже другие глаза!»
Она села, заново ощущая живость и ловкость прежнего тела. То, что Корабль сдержал слово, вернув ее, успокоило ее.
«Корабль?»
«Спрашивай, Экель».
«Ты сказал, что я узнаю о последствиях вмешательства в ход времен. Я во что-то вмешалась?»
«Вмешался Я, Экель. Ты осознаешь последствия?»
Она вспомнила голос молящегося Иоанна, сквозящую в нем страшную мощь — силу, освобожденную смертью Иешуа, способную принести равно радость и страдание. Само прикосновение подобной мощи пугало ее. Корабль вмешался, породив эту силу. К чему она?
«Что ты выберешь, Экель?»
«Радость или страдание… и выбирать мне?»
«Что ты выберешь?»
«Как могу я выбирать?»
«Делая выбор, и учась на нем».
«Мне не нужна эта сила!»
«Но она твоя».
«Почему?»
«Ты просила».
«Я не знала!..»
«Так часто бывает с просьбами».
«Я хочу радости, но не знаю, как мне идти к ней!»
«Ты научишься».
Хали спустила ноги с желтой кушетки, подошла к экрану терминала, откуда началось это страшное путешествие. Внезапно она показалась себе очень древней — разум старухи, вмещенный в молодое тело.
«Я ведь действительно просила об этом. Я заварила эту кашу… в те далекие времена, когда я только и хотела, что заполучить Керро Паниля».
Она села за пульт и тупо уставилась в экран. Пальцы ее блуждали по клавиатуре. Знакомые сочетания клавиш казались чужими. Этих кнопок касался Керро… Внезапно Хали показалось, что терминал — это такая машинка, которая удерживает в отдалении твои воспоминания, чтобы тебе не пришлось сталкиваться с ними лицом к лицу. Машина делала чудовищное приемлемым. Хали глубоко вздохнула и набрала: «Архив, история древних времен — Иешуа/Иисус».
Корабль, впрочем, еще не закончил.
— Если пожелаешь лично увидеть что-нибудь из того, о чем прочтешь, Экель, только попроси.
Ее передернуло от одной этой мысли.
— Это мое тело. В нем я и останусь.
— Твой выбор, Экель, принадлежит не тебе одной.
Фантазия моя была слишком возбуждена первыми успехами, чтобы позволить мне усомниться в моей способности подарить жизнь существу столь чудесно и сложно устроенному, как человек.
Мэри Шелли, «Франкенштейн», из корабельных архивов.
— Я называю это место Теплицей, — заметил Мердок, проводя Рашель Демарест к люку.
Здесь было светло, и Рашель очень не нравилось, как шарахаются от Мердока молодые клоны. Она и сама была клоном, и ей доводилось слышать жуткие рассказы об этом месте. Ей хотелось задержаться, остановить происходящее. Но это был ее единственный шанс проникнуть в узкий круг соратников Оукса и Льюиса. Мердок крепко стиснул ее локоть, и Рашель знала, что при малейшем колебании он может сломать ей руку.
Остановившись у люка, Мердок глянул на свою подопечную.
«Эта больше никаких прошений подавать не станет», — удовлетворенно подумал он.
Голубоватая кожа на длинных, нервно вздрагивающих руках казалась ледяной.
— Возможно, мы с вами могли бы договориться, — заметила она, невзначай соприкоснувшись с Мердоком бедром.
Искушение было велико… но эта синеватая кожа!
— Извините, но это стандартная процедура для всех наших работников. Есть вещи, которые мы должны о вас знать… и вещи, которые стоит узнать вам.
Мердок и вправду сожалел о том, что должен был сделать. Он смутно помнил кое-что из случившегося с ним самим во время посвящения в Комнате ужасов. А кое-что — не помнилось, и это было еще страшнее. Но порядок есть порядок.
— Это то самое место, что у вас называется Комнатой ужасов? — прошептала Рашель едва слышно, не сводя взгляда с защелки люка.
— Это Теплица, — поправил Мердок. — Все эти прекрасные юные клоны… — он махнул рукой куда-то за спину, — явились отсюда.
Рашель захотелось оглянуться. В задних рядах толпы клонов она замечала странных уродцев, расцвеченных порой еще более странно, чем она сама. Но что-то в манерах Мердока остановило ее.
Он приложил ее ладонь к сенсорной панели у люка: «Записываем время входа». Панель слегка обожгла кожу.
Мердок невесело улыбнулся, свободной рукой дернув рубильник, запускающий механизм шлюзовой камеры. Люк с шипением открылся, и Мердок втолкнул Рашель в камеру.
— Вперед.
Дверь захлопнулась за ней, но Рашель не обернулась. Внимание ее приковал отворяющийся внутренний люк. Только когда он распахнулся полностью, она поняла, что гротескная статуя за ним — живое существо, помещенное в тяжелую раму, точно картина. И… по щекам этого создания текли слезы.
