— Да, конечно, — отозвалась Хали.
Грузовик начал тормозить. Перегрузка прижала ее к ремням, и медтех обернулась, чтобы удостовериться, что Ваэла пристегнута надежно.
— Мы опустимся в колыбель моря, — проговорила Хали. — Так сказала Ваэла. Помнишь?
— Да что она может знать? — огрызнулся Ферри — тем испуганным ноющим тоном, за который Хали всегда его презирала.
Это знает истинный муж: струны всех путей сплетаются в канат великой крепости и цели…
Керро Паниль, «Избранное».
Керро долго сидел в тени прибрежных утесов, чувствуя, как надвигается из космоса присутствие. Внизу, куда уводила крутая тропа, простиралось море, за спиной утесы стремились к небесам. Аваата первой сообщила ему о грядущем, и на миг Керро соскользнул в образ мыслей Томаса.
«В Редуте узнают, куда сел челнок, пошлют своих убийц…»
Но Аваата успокоила его, уверила, что передаст системам Редута ложные образы, скрывая пролет челнока. И подобными же наваждениями Аваата скроет гнездо.
Скала холодила спину. Время от времени Керро закрывал глаза и тогда не видел янтарного свечения двойных сумерек — два солнца, ползущие под самым горизонтом, озаряли небеса Пандоры.
Корабль знает, где он и чем занимается — от Корабля ничего не скроешь. Может, его всеведущий разум действует теми же путями, что и Аваата? Где таится этот разум — в мельчайших перепадах напряжения среди электрических цепей или Корабль и Аваата равно отслеживали потоки иных энергий?
Присутствие с орбиты надвигалось… все ближе… потом Керро увидел.
Грузовик выскочил из-за горизонта, как плоский камушек, скользящий по зеркальной глади вод. Траектория его спуска была обманчиво крутой — в нижние слои атмосферы челнок вошел еще за горизонтом. На глазах зачарованного зрелищем Керро челнок подпрыгнул, устремляясь вверх, потом снова пошел вниз, надвигаясь на поэта раскаленной глыбой.
Захрустела галька под башмаками приближавшегося Томаса, но Керро не обратил внимания. Он был падающим челноком, это он мчался в жарких янтарных небесах.
— Справишься? — поинтересовался Томас.
— Делаю, — прошептал Керро, жалея, что приходится отвлекаться.
Пока в пандоранских сумерках не загорелась падающая звезда челнока, он сам не был уверен, что справится.
— Я думаю их сюда, — прошептал он изумленно.
— Кто там? — спросил Томас.
— Аваата не говорит.
Томас сухо хохотнул.
— Сюрприз от Корабля. Может, новые рекруты?
Он обошел Керро и двинулся вниз по узкой тропе, лавируя между загадочно плывущими тенями.
«К берегу, где прибой… Волны будут мешать посадке».
Когда шаги Томаса стихли внизу, на берег пала тьма — бессолнечная двойная ночь, где зарождались величайшие загадки Пандоры.
Керро представлялся себе маяком. Передатчиком, на чей сигнал наводится идущий на посадку челнок. Жизни пассажиров зависели сейчас от его упорства. Аваата хотела, чтобы челнок опустился здесь… а он верил Аваате.
«Идите в море, — думал он. — В море… в море…»
У скальной гряды, нависшей над ним, рассвистелись дирижаблики, и Керро понял, что ему пора присоединиться к Томасу на берегу. Поднялся он с трудом — за время долгого сидения затекли ноги. Чтобы не замерзнуть, Керро пришлось даже натянуть белый корабельный комбинезон, который Аваата хранила в гнезде.
Когда Керро ступил на тропу, один из дирижабликов завис над ним, опустив щупальца к самой земле, чтобы подхватить поэта, если тот оступится.
«Аваата, сестра моя», — подумал Керро, и дирижаблик насвистел ему ответ.
Крутая тропа среди остробоких скал казалась Керро привычной, настолько, что он мог нести в себе маяк, не отвлекаясь на то, куда поставить ногу, и одновременно размышлять, вспоминая, как недоверчиво расспрашивал его Томас.
Он требовал объяснений и не верил почти ничему из услышанного.
«Он верит, что Аваата проецирует в его мозг странные образы. Что я научился тому же, что я — мастер иллюзий. Он верит только в то, что может потрогать, и даже в том сомневается».
— Аваата, — вспомнил Керро собственные слова, — не порождает видения. Она даже не она. Я потому и говорю — Аваата и дирижабликов называю — Аваата.
— Мне известно это слово! — воскликнул Томас.
— Единое во множестве. Это слово из древнего языка народа моей матери.
— Твоей матери? — изумленно переспросил Томас.
— Разве Корабль не сказал тебе? Я рожден из чрева женщины, женщиной выношен и выкормлен. Ты, кажется, говорил, что Корабль обо всем тебе поведал?
Томас хмуро глянул на него, из чего Керро заключил, что попал в больное место. Но ни это, ни что-то другое не помешало Томасу собрать армию — ни разъяснения истинной природы Авааты, ни насмешки над ограниченностью его знаний. Половина этой армии — и спецклоны, и нормалы — ждала сейчас наверху, на скалах, молясь, чтобы на борту челнока нашлось оружие. Многие заранее спустились к берегу.
В темном небе над головой Керро его страж-Аваата посвистел горестно и весело, откликаясь на его мысли.
«Сможет ли эта армия спасти тебя?» — спросил Керро.
«Аваата умрет через несколько суток. Возможно, она возродится».
«Оукс еще не победил, — подумал Керро. — Льюис со своими вирусами и токсинами — они не понимают твоей силы».
Из дыхалец дирижаблика вырвался негромкий пересвист — так Аваата могла бы выразить сомнение. «Чем вызвано это чувство безнадежности, — подумал Керро. — Усилиями Томаса или неизбежной гибелью Авааты — электрокелпа/дирижабликов, организмов-клеток, единства во множестве?»
Эта мысль напугала его.
«Если ты решишь, что тебе конец, — подумал он, спускаясь к берегу, — тебе точно конец!»
Он вышел из расселины между утесами и ступил на широкий песчаный пляж. Томас стоял у самой кромки прибоя — еще одна черная тень среди многочисленных валунов. Могучие валы разбивались о гальку, на ветру носились соленые брызги. Ритм прибоя гремел в воздухе, через песок пробирал до костей. Керро коснулся скальных ворот, пропустивших его в это прибрежное царство, — утес был холодный, влажный и тоже вздрагивал под ударами волн.
Без усмиряющего море келпа прибой начинал подмывать берега — разбивая прибрежные скалы в часы прилива, унося обломки в бездну. Скоро все, что построила Аваата, будет поглощено бешеной пучиной.
Страж-Аваата висел над плечом Керро. Щупальце касалось щеки поэта, разделяя с ним память чувства.
«Да, это самое место».
Это здесь, вспоминал Керро, он учился воспринимать складывавшиеся веками поэмы, славящие скалу, и песок, и море, и жизнь-в-себе Авааты, подчиненную извечному ритму кружения лун и солнц. Здесь череду ударов волн о берег прерывало порой громкое «Шлеп!» оторвавшегося от материнских стеблей дирижаблика, который уплывал прочь, волоча по воде пуповинные щупальца. Хотя вся Аваата была единым существом, Керро ощущал особенное сродство с этим рожденным в ночи дирижабликом. Он вслушивался и приветствовал песней рождение каждого. Далекое «Шлеп!» завораживало его, наполняя ощущением чуда, точно услышанная молитва. И крохотное создание взмывало над темными водами, улетая в ночь.
«И этого больше не будет?»
Керро шептал строки гимна этим погибающим клеткам Авааты и чувствовал, как тело его передает их в слиянное единство, словно поэт стал наконец единым целым с Аваатой.
«О единый цветок, что превыше букета.
Вечно вспоминая союз без объятья:
Перерождение.
О золотая истина, расцветающая в ночи!»
От его слов море засияло — одновременно отсветами вставших лун и сиянием дружбы Авааты. И в этом свечении из темноты выступила партизанская армия Томаса. Сам ее вожак казался силуэтом в ночи. Керро вышел из тени скальных ворот и приблизился к загадочному «другу Корабля».
— До посадки менее двух минут, — сказал Керро.
