Флэттери с опаской спросил:

— Но ведь ткани организма нуждаются в ее минимальном уровне содержания.

Она выпрямилась, встретилась с ним взглядом и заявила:

— Просто это один из энзимов, связанных с половой функцией и пробуждением к жизни. — После этого отвернулась, и подумала: «Секс и пробуждение!»

— Так, значит, это именно то, что подавляет антисекс? — спросил Бикель.

— Косвенным образом, — ответил Тимберлейк. — Антисекс в основном влияет на распознавание сывороточной фенолсульфатазы, задерживает ее обмен и воздействие на организм.

«Тимберлейк, как специалист по системам жизнеобеспечения и биофизик, тоже должен осознавать это», — подумал Флэттери.

Он взглянул на экран, увидел стоящего в мастерской Бикеля, такого молчаливого и задумчивого, и вдруг почувствовал искреннюю жалость к этому человеку. А ведь как все просто: пробуждение к жизни и секс напрямую связаны между собой.

Пруденс, вспоминая то, что делали с ее собственным организмом, неотрывно смотрела на большой пульт, хотя в сущности не видела его. В эти мгновения с большим кораблем могло твориться что угодно, а она, скорее всего, ничего бы и не заметила. Взглянув наконец на Флэттери, она сразу догадалась, о чем он думает — так, будто мысли были написаны у него на лбу.

Сознание связано с инстинктом продолжения рода.

Никаких сомнений больше не оставалось: и то, и другое имело одну и ту же генетическую природу. История выполоскала их в одной и той же купели, и с тех пор одно было неразрывно сопряжено с другим.

Бикель медленно обернулся, взглянул на видимый на экране большой лазерный хронограф Центрального Пульта, отмечающий время, текущее на Земле. Хронограф отсчитал восемнадцать недель, двадцать один час и двадцать девять секунд. Пока Бикель смотрел на табло, прибор добавил еще минуту.

«Большую часть всех этих отсчитанных лазером минут, — думал Бикель, — экипаж Жестяного Яйца пребывал в состоянии непрерывной опасности. Причем она была реальной, независимо от того, что являлось ее источником или причиной. Чтобы убедиться в этом, вполне достаточно было просмотреть данные бортового компьютера. Но основная тяжесть легла на плечи экипажа после гибели Органических Искусственных Разумов. Именно после того, как астронавты лишились защиты ОИРов, положение стало просто катастрофическим».

В первый раз Бикель задумался о разуме как о возможности защиты от опасности — способе защиты его обладателя от неизвестных потрясений. Это было чем-то сродни ответу «Я всё могу!», брошенному Вселенной, которая угрожает всем, чем только может.

Он взглянул на Флэттери, по-прежнему лежащего в коконе на своей койке, и по его растерянному виду и поникшим плечам понял, что тот совершенно подавлен происходящим.

«Интересно, почему он так легко сдается? — подумал Бикель. — Такое впечатление, будто он только и ждет поражения».

Вслед за вопросом последовал и ответ: если ты запрограммирован на уничтожение, оно становится для тебя насущной необходимостью. С чувством растущей тревоги Бикель оглянулся на «Быка», окинув взглядом его электронные блоки и путаницу нейроволокон.

«Но ведь я сам запрограммировал его на насилие!»

Стараясь сохранять внешнее спокойствие и уверенность, Бикель перенастроил пульт на диагностическую проверку программы, ввел последовательность операций. Когда на экран стала поступать информация, в горле у него пересохло.

Эмбрион, который он отдал на милость «Быка», был мертв. Нет… Слово «мертв» просто не передавало того, что произошло с этим эмбрионом. Он был попросту уничтожен, истреблен, расщеплен на составляющие молекулы. Все это было записано на дисках и лентах, и причина уничтожения эмбриона вырисовывалась абсолютно ясно. Компьютер подверг эмбрион жестокому эксперименту ради того, чтобы добыть информацию.

Жестокий и бессмысленный эксперимент. В результате его вряд ли можно было получить хоть мало-мальски полезную информацию — кроме, разве что, самых и без того совершенно очевидных характеристик кислой фосфатазы, да еще, возможно, отрицательные данные по поводу ее биохимии.

«Если он способен убить ради получения информации, — подумал Бикель, — то он наверняка должен».

— Мы только что лишились еще одного сенсора, — заметила Пруденс, глядя на пульт.

— Второй отсек, четвертое кольцо за защитным слоем номер пять, — уточнил Тимберлейк. — Чертовски близко к гибертанкам.

— Я проверю, — объявил Флэттери, поднимаясь с койки. Он надел шлем, но не стал герметизировать его.

— Интересно, а там есть робоксы? — спросил Бикель.

— Какая разница? — спросил Флэттери. — К тому времени, как удастся найти хоть одного из них…

— Так мы будем проверять этот сенсор или нет? — перебил их Тимберлейк.

— Уже иду, — отозвался Флэттери. «Я не должен позволить Тиму перехватить это дело. Мне просто необходим предлог, чтобы проверить, что там сотворил Бикель. Это явно нечто жестокое и опасное. Да он и сам уже с трудом контролирует свое создание».

— Радж! — окликнула Пруденс.

Он взялся за рукоять люка.

— Эта… штука, там в мастерской, обладает способностью к самовоспроизводству, и паша помощь ей для этого не требуется. Любые инструменты, любой робокс и сенсор программируются через компьютер. И как только будет завершено последнее соединение…

Флэттери нервно облизнул губы и нырнул в люк, так ничего ей и не ответив.

— Чертов копуша, — вздохнул Тимберлейк. — Надо было самому пойти.

Пруденс включила обзорный экран на пульте, чтобы иметь возможность следить за Флэттери. Взглянув на экран, она увидела, что Бикель смотрит вслед исчезнувшему в проходе Флэттери.

— Прю, ты следишь за ним? — спросил Бикель.

— Да, у него с собой набор аварийных инструментов. Он будет на месте через минуту или около того, — ответила она.

— Неисправность замечена в районе установок кондиционирования, немного не доходя до отсеков с гибертанками, — пробормотал Тимберлейк. — Чертовски близко от них. А другие приборы регистрируют изменение температуры?

— Нет, ничего особенного, — ответила она.

Пруденс щелкнула переключателем, проверяя, не возникло ли серьезных отклонений температурного режима. Флэттери все время был на виду.

— Радж, ты скоро? — спросила она.

Из вокодера донесся голос Флэттери:

— Через минуту или около того.

Они молча принялись ждать, слушая по вокодеру звуки шагов Флэттери.

Когда Флэттери почти дошел до места аварии, Пруденс активировала направляющий луч.

— Испарители в порядке? — спросила она.

— Да, — ответил Флэттери.

Он прошел последний люк, зная, что приборы Центрального Пульта непременно сообщат об этом Пруденс. Тем не менее он испытал нечто вроде приступа страха. Сейчас он как бы символически отрезал себя от остальных астронавтов.

«Я отремонтирую сенсор и тут же вернусь обратно, — сказал он себе. — Надеюсь, что небольшая задержка при возвращении не вызовет подозрений. Я просто обязан выяснить, что именно сотворил Бикель, но в то же время не должен вызвать у него никаких подозрений».

Флэттери оглянулся, изучая помещение, в котором оказался. Сейчас он находился в шлюзе, из которого можно было попасть в отсеки с коммуникациями внешнего корпуса этого отсека. Для усиления конструкции шлюз по форме напоминал овал шести метров в ширину и семи в высоту. Флэттери сориентировался по направлению гравитации и двинулся вперед.

Отказавший сенсор представлял собой трубку, находившуюся сейчас справа от него. Трубка восемь, кольцо «К». Обозначения совпадали. Неполадки возникли именно здесь. Он уставился на тускло-серую трубку, освещенную холодным светом. Зеленое пятнышко направляющего луча остановилось именно на ней. «Да, Прю не забыла включить направляющий луч», — подумал он.

Из-за низкой гравитации он плавным прыжком преодолел расстояние, отделяющее его от сенсора, включил датчики ремонтной аппаратуры и занялся делом.