— Знаешь?
Томас обернулся к ней, и глаза его полыхали болью.
— Если б я только знал, я бы понял, как надо богоТворить! Неужели Корабль не намекнул тебе?
— Он сказал только, что мы должны вспомнить о священном насилии.
— Расскажи мне, — попросил он, обжигая девушку взглядом, — что ты видела.
— Я видела, как замучили до смерти человека. Это было чудовищно жестоко, но Корабль не позволил мне вмешаться.
— Священное… насилие, — прошептал Томас.
— Тот, кого убили… он заговорил со мной. Он… Мне кажется, он узнал меня. Он знал, что я издалека пришла, чтобы увидеть его. Сказал, что мне от него не укрыться. И еще — чтобы я сказала всем, что свершилось.
— Что-что он сказал?
— И еще — что если кто и может понять волю Божью, то это я… но я не понимаю! — Она помотала головой, едва не разрыдавшись. — Я всего лишь медтехник, наталь, и я не понимаю, зачем Корабль показал мне это!
— А тот человек, — прошептал Томас, — больше ничего не говорил?
— Говорил… он просил людей из толпы плакать не о нем, а о собственных детях. И что-то о дереве…
— «Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» — процитировал Томас.
— Точно! Так он и сказал! Но что это значит?
— Значит… что могущественные в годину бедствий становятся опасней — а то, что сделают они с корнями, отзовется до кончиков ветвей — во веки веков.
— Тогда зачем ты собрал это войско? Зачем тебе идти и…
— Я должен.
Томас вновь двинулся по узкой тропе и больше не отвечал. Нагоняли другие путники, напирая сзади. А другой возможности переговорить с ним Хали не представилось. Очень скоро они достигли подножия утесов, и она пошла по своим делам, в то время как Томас отправился на войну.
Среди направленных им в лазарет оказался и Ферри. Хали уже выяснила, что думали о старике Томас и Керро, и невольно сочувствовала ему.
Работая вместе с Ферри под груботканым пологом шатра, она слышала, как воодушевляет свою армию Томас:
«Благословлена Кораблем сила моя; научает он руки мои брани и персты — делу ратному».
Неужели кэп и правда должен так изъясняться? Она спросила об этом Ферри, не отрываясь от работы.
— Оукс так и говорит.
Старик уже примирился со своим новым положением и искренне старался помочь.
Армия готовилась к выступлению. Паниль стоял поодаль, наблюдая. Хали побаивалась сбежавшихся демонов, но Керро уверял, что людей они не тронут, что дирижаблики наполнят сознание тварей ложными видениями.
Мимо проковылял Ферри, косясь на колечко в носу Хали. «Интересно, — подумала она, — что он думает о Томасе?» Тот без стеснения перемывал старику кости в его же присутствии.
— Реальной власти у старого дурака нет, — заявлял Томас. — Оуксу кажется, будто он подмял под себя всю власть — реальную и символическую — на Черном Драконе. И делиться властью он не станет. По сравнению с тем, что мы видели в Колонии, ему тут пришлось легко.
— Я говорил ему, что он торопится, — пробурчал Ферри.
Томас, не обращая на него внимания, обратился к Керро:
— Ферри — лжец, но может нам пригодиться. Он должен знать что-нибудь важное о планах Оукса.
— Ничего я не знаю. — Голос старика дрогнул.
Но тут Томаса отвлек его помощник, нормал, занимавшийся организационными вопросами в войске. Они ушли вместе; Томас поглядывал на метки над бровью помощника и бормотал: «Паршиво, когда лепишь армию из чужих отбросов».
Но смысл в его приказах был. Хали наблюдала, как клоны разбиваются на отряды по форме тела — бегуны, грузчики, носильщики… Обученных работников ставили отдельно — оператор, светотехник, сварщик, разнорабочий…
Какая, в конце концов, ей разница, как построит Томас свое войско, думала Хали, обустраивая лазарет в палатке. Те, кто попадет в этот шатер, будут просто ранеными.
Ваэла, помогавшая готовить место для собственных родов, ухватила Хали за руку.
— Почему ты так нервничаешь? Это из-за малышки?
— Нет, ничего подобного.
Ваэла услышала, как ее прежний внутренний голос, Честность, отмеряет оставшееся время. «Дитя родится скоро… скоро…» Она уставилась на Хали.
— Тогда что тебя тревожит?
Хали покосилась на выпирающий живот Ваэлы.
— Если бы дирижаблики не принесли нам из Колонии тот запас «порыва»…
— Там он никому больше не пригодится. В Колонии все мертвы.
— Я не об этом…
— Ты боишься, что мое дитя украдет годы твоей жизни, твоей юности…
— Не думаю, что оно так обойдется со мной.
— Тогда что?
— Ваэла, что мы здесь делаем?
— Пытаемся выжить.
— Ты говоришь прямо как Томас.
— Иногда он рассуждает вполне разумно.
В палатку ворвались трое спецклонов. Двое поддерживали за плечи третьего, безрукого. Все были сильно обожжены. Один пытался приладить оторванную руку на место, к покрытой кровавым песком культе.
— Кто здесь медтех? — спросил клон-карлик, пошевеливая длинными тонкими пальцами.
Ферри шагнул было вперед, но Хали остановила его:
— Посиди с Ваэлой. Понадоблюсь — зови.
— Я, знаешь ли, тоже врач, — с обидой напомнил старик.
— Знаю. Вот и останься с Ваэлой.
Хали отвела раненых в лазаретную палатку, под нависающий черный уступ. Культю она промыла, присыпала септальком и замотала клеткопластырем.
— Руку спасти нельзя? — спросил гном.
— Нет. Что там творится?
Гном сплюнул.
— Бардак чертов, вот что.
Наложив последний слой пластыря, Хали удивленно глянула на клона.
— О, мы и думать умеем, — бросил он, осознав причину ее изумления.
— Давай я и тебя подлатаю, — предложила она. Правая рука клона была обожжена сплошь. — Как тебя забрали дирижаблики? — спросила она, чтобы отвлечь пациента от боли.
— Льюис нас вышвырнул. Как мусор. Что это значит — сама понимаешь. А там — нервоеды. Почти никто не ушел. Хорошо бы нервоедам туда вон пробраться. — Он махнул здоровой рукой в сторону далекого Редута. — И сожрать этих бортососов до последнего!
Хали закончила перевязку, и гном, спрыгнув со стола, направился к выходу.
— Куда ты?
— Назад. Помочь чем могу.
Он отбросил клапан палатки, и в проеме Хали увидела рассеченную синими молниями равнину, а за ней — Редут. Воздух наполняли вопли и стоны.
— Ты не в состоянии…
— Раненых таскать сумею.
— Их еще много?
— Очень.
Гном выбежал, и клапан за его спиной упал.
Хали закрыла глаза. Перед внутренним ее взором встала кучка людей, превращаясь в толпу, толпа — в орду. Ветер нес соленый запах крови и гнилое дыхание. Мелькали то ровные края резаных ран, то пятна обширных ожогов и последними — перебитые голени висевшего на кресте.
— Так нельзя, — пробормотала она.
Подхватив прибокс и аптечку, она побежала к выходу, вылетела наружу. Карлик-клон был уже далеко, и Хали двинулась ему вслед.
— Куда ты? — тревожно окликнул ее Ферри.
— Там я нужнее, — бросила девушка, не оборачиваясь.
— А как же Ваэла?
— Ты и сам врач, — крикнула Хали, не отводя глаз от плывущих вдали клубов дыма.
Когда люди пытаются стать рупорами богов, смертность становится важнее морали. Мученичество исправляет это расхождение, но ненадолго. Самое горестное в мученичестве — что объяснить истинный смысл жертвы оказывается уже некому. И чудовищных результатов свершившегося мученик тоже не видит.
Раджа Томас, «Вы — делегаты от мучеников», из корабельных архивов.
Легата переключалась от одного сенсора к другому, пытаясь разобраться в показаниях приборов. Изображения смазывались, перетекали друг в друга, перспектива искажалась. Рвали равнину лучи резаков, виднелись тела, и что-то двигалось в дыму. Выли аварийные сирены, свидетельствуя, что периметр Редута прорван. Она смутно слышала, как Льюис рассылает команды ремонтников и бойцов. Заработали резаки со стен, управляемые операторами прямо из центра. Легата не могла позволить себе отвлекаться на что-то, кроме загадочно сбоивших камер. Когда она переключила экран на совмещенное изображение, расплываться начинали все квадратики одновременно — словно на камеры действовала некая внешняя сила.