Время трепетало, словно тонкая нить, туго натянутая между ним и Рико. Стальные плитки коридора, всегда отливавшие серебром, неожиданно вспыхнули золотом. И Бен забыл обо всем.

Но теперь он понимал гораздо больше, чем прежде. В мозгу Кристы Гэлли нашли приют тысячи тысяч воспоминаний. И теперь из ее сознания в сознание Бена просачивались капли памяти, насыщающие жажду его пересохшего рта. Но разум не поддавался опьянению эмоций — лепесток за лепестком он обдирал заветный цветок, пока не обнаружил внутри готового к драке Рико Лапуша.

И все же, хотя Бен все видел и слышал, он ощущал странное отторжение от собственного тела. Что, впрочем, было скорее любопытно, чем страшно. Он вспомнил передачу, которую они готовили вместе с Беатрис, о людях, вернувшихся из объятий смерти. И все интервьюируемые рассказывали одно и то же. Они вспоминали о теплых объятиях смерти, о полном спокойствии… Но никто не упоминал о зове. Они рассказывали, как видели свои тела из разных точек комнаты. Вспоминали, как суетились медики, которые пытались заставить забиться уже остановившееся сердце. Описывали все, что происходит с душой, оставившей тело, с такой точностью, что теперь Бен мог стать крутым экспертом по этой части: он испытал все это на себе.

Однако то, что испытал он, не испытывало до сих пор ни одно тело и ни одна душа. Он ощутил себя мальком, морянским ребенком, с восторгом взирающим на светлеющую поверхность воды из лагуны келпа. Над ним светился круг чистой воды, а обрамляющие его плети келпа тоже светились и окружали мерцающий водный свод синеватым гало. С трудом вынырнув из чудесных видений и вернувшись под безжалостные лучи двух солнц, Бен заметил на стене скукоженную тень Рико. А в лагуне резвились Пловцы — легендарное племя, умевшее проходить сквозь келпопроводы голышом.

И он осознал себя Кристой, когда та была еще ребенком. Точнее, это был Бен со всеми его воспоминаниями, но он же был и Кристой-ребенком, взлелеянным келпом.

Он чувствовал, что Рико чем-то взволнован, и попытался сказать ему: «Все в порядке. Я здесь».

Но ничего не получилось. Губы не повиновались.

И тут появилась Пловчиха. Она была уже старухой, но Бен до сих пор ни разу не видел Пловцов. Он представлял их себе губастыми, как лягушки, хилыми тварями с тусклыми рыбьими глазами и хвостами вместо ног. Пловчиха приблизилась, и Бен понял, что они ровесники. С ее плеч свисал красный плащ, и она протянула Кристе несколько кусочков сырой рыбы, которую та с жадностью проглотила. Криста покинула келп, и потому Пловчиха явилась за ней из своих неведомых глубин. Но она не захотела говорить. А может, и не могла вовсе.

Откуда-то издалека, из-за сияющего кольца стеблей келпа, до Бена донесся зов Рико.

— Я устрою вас поудобнее и сделаю все, чтобы вы не замерзли, — разнесся эхом по вселенной голос оператора.

Круг лагуны над головой стал удаляться, а голос Рико — приближаться.

— Криста дышит, — сообщил голос Рико. — Не знаю, слышишь ли ты меня, Бен, но мы с Эльвирой вытащим тебя из этой заварухи. С тобой все будет в порядке. И с этой проклятой девчонкой тоже будет полный порядок. Мы уже почти вынырнули. Мы найдем, куда вас пристроить… — Рико с трудом удавалось скрывать подступающие к горлу слезы. — Мы найдем, где вас спрятать, дружище. И ты еще будешь ого-го!

Рико коснулся его плеча и вышел из каюты.

Только теперь Бен почувствовал, что может оборвать пуповину, связывающую его с келпом. И когда он представил себе, как пойдет по коридору, его захлестнула радость бытия. Но он уже чувствовал в себе силы, чтобы пересечь мостик между своим сознанием и сознанием Кристы.

Мерцание огней в коридоре и внезапный рывок судна были доказательством того, что амфибия пытается выбраться на поверхность. Бен еще подумал, что было бы глупо помереть в разгерметизированном судне, в полном сознании, задерживая в груди последний глоток воздуха. А еще ему вспомнилось, как тонул остров Гуэмос и как они с Рико чуть не погибли в тот день. А ведь тогда ему было очень страшно. Сейчас же он испытывал лишь легкую грусть и покорность судьбе.

И вдруг его пронзила новая мысль: а что, если этот нейротоксин (каким бы он ни был) парализует его дыхательные пути? Или сердце? Он очень надеялся на Рико. Уж кто-кто, а этот парень сумеет его поддержать. Бен почувствовал, как начинает приходить в себя.

«Значит, антидот работает», — подумал он.

Он снова попытался перейти мостик между своим сознанием и сознанием Кристы, но вдруг обнаружил, что вместо этого вернулся на «Летучую рыбу». Пол под ним был жестким, и он с облегчением осознал, что если слегка изменить позу, то станет лучше. Он чувствовал себя великолепно, вот только трудно было определить, кто это говорит с ним… по интеркому? Кажется, Рико. И он чем-то очень обеспокоен.

— Поболтай со мной, дружище. О чем угодно.

Бен старательно откашлялся — во рту пересохло, и говорить было трудно, но он все же сумел выговорить:

— Рико… По… рядок…

Где-то рядом вздыхала Криста — она все еще не пришла в себя.

«Интересно, а ее куда уволокло?»

— На нас идет шторм, — сообщил Рико. — И вскоре нам не поздоровится!

Бену стало смешно. Ему очень хотелось спросить Рико: «И вправду шторм? Такой крутой? А что ты называешь сильным штормом?»

Но он хохотал так, что просто сил не хватило задать эти вопросы.

Флэттери предпочел безопасность своих пещер прогулке под теплым солнышком. Неви и Зенц выполняли задание, секьюрити уничтожали восставших, а Криста Гэлли — где бы она сейчас ни пряталась — тоже обречена: ее судьбу будет решать директор. Флэттери улыбнулся и поднял лицо к небу. Он любил смотреть на небо. Он обожал природу. Разве можно сравнить эти вечно изменчивые формы со стерильным садиком на корабле? А на Лунбазе? О нем вообще не стоит вспоминать. Вот-вот должен начаться послеобеденный дождь. Как и остальные выжившие после гибернации уроженцы Лунбазы, Флэттери был неравнодушен к природным явлениям.

Он облокотился на парапет, тянущийся вокруг Теплицы, и стал наслаждаться видом созданной его гением деревни. Но тут ветер бросил ему в лицо удушливый запах гари. На Флэттери был красный пиджак, означающий для всех служб охраны, что он еще жив, и напоминающий всем остальным, что он — директор. Пусть они поглядят на него, бесстрашно появившегося на крепостных стенах. Пусть сообразят наконец, против кого посмели восстать.

И все же два солнца — это перебор. Сколько бы он ни прожил на этой вонючей планете, обилие солнц его раздражало. Да и все исследования его лабораторий — и геологических, и социологических, и келповедческих говорили об одном: надо уносить ноги с этой проклятой обанкротившейся планетишки! Скоро здесь такое начнется… Что дожидаться нет никакого смысла.

Одна из его секретарш вдруг преградила ему дорогу. Как, бишь, ее зовут? Вентана?

— Отчеты о возмущениях келпов, сэр. — Она помахала в воздухе стопкой бумажных листков.

Флэттери кивком приказал одному из охранников взять у секретарши материал, а сам застыл на солнцепеке, обмахиваясь шляпой. Поля белой шляпы были намеренно сделаны широкими, для того чтобы потрафить островитянам. А ее цвет, по мнению Флэттери, символизировал чистоту, правду и справедливость. Отчеты Контроля его мало интересовали. Он заранее знал, что ничего нового они сообщить не могут. К тому же между станцией и восьмым сектором стоит огромная грозовая туча. Он любил природу, но терпеть не мог солнечных ожогов. На его залысинах уже появились два угрожающе красных пятна, и Флэттери терпел из последних сил, но не чесался. Персональный врач только месяц назад избавил его от возникшего под воздействием солнечных лучей раздражения кожи, и вот опять!