Каюту наполнил голос Корабля, чудовищно ясный:

— Прошлой ночьстороной ты заявил, что ты в родстве с Богом. Почему ты спишь? Боги не нуждаются во сне.

Керро пожал плечами, глядя в динамик, откуда доносился голос. — Корабль, а Ты когда-нибудь потягивался сколько можешь и зевал?

Ваэла затаила дыхание от такой дерзости. Детский вопрос граничил с богохульством.

Ответа не было долго. Керро ждал — так не по-детски терпеливо, что Ваэла удивилась.

— Ну? — поинтересовался он наконец, мальчишески довольный своей логикой.

— Извини, юный Паниль. Я кивнул, но ты, верно, не заметил.

— Как ты можешь кивнуть? У тебя же нет головы, чтобы положить на подушку.

У Ваэлы дух захватило. Мальчишка бросал вызову Кораблю только потому, что тот поставил под сомнение родство Керро с Богом. Она ожидала ответа, не зная, что услышит сейчас.

— Возможно, голова, которой Я киваю, и мышцы, что Я растягиваю, просто находятся вне твоего поля зрения.

Прежде чем ответить, Керро нацедил стакан воды из-под крана и жадно выпил.

— Ты просто воображаешь, что потянулся. Не одно и то же.

— Я действительно потянулся. Может быть, это ты воображаешь, что потягивался?

— Я потягивался взаправду, потому что у меня есть тело и оно иногда хочет спать.

Ваэле показалось, что мальчик перешел в оборону, но Корабль, кажется, веселился.

— Не стоит недооценивать силу воображения, Керро. Возьми само это слово: во-ображать, создавать образы. Разве не в этом суть человеческого опыта?

— Но образы, они… просто пустышки.

— А что тогда красота? Если в один прекрасный день ты дашь отчет во всем пережитом тобою — будет ли это творением прекрасного? Ответь — откуда ты ведаешь, что жив?

Ваэла отключила проектор. Голографическое изображение повисело еще миг собственным негативом, словно запоздалое сожаление, и растворилось. Но девушке показалось, что в последний момент Керро кивнул, будто слова Корабля привели его ко внезапному озарению.

Но что он получил от своей противоестественной связи с Кораблем? Ваэле казалось, что она не в силах до конца понять Паниля, несмотря на эти загадочные хроники его жизни. Откуда Хали Экель знала про эти записи? Ваэла обвела комнатушку взглядом. Что за странное место… за потайным люком.

«Зачем Хали настояла, чтобы я посмотрела запись? Неужели я смогу найти его в прошлом — изгнать призраки его детства или это голос из своего рассудка?»

Ваэла стиснула ладонями виски. О, этот голос! Он всплывал в сознании в мгновения неконтролируемого ужаса, успокаивая, умоляя примириться, рассказывая что-то нелепое о какой-то Аваате.

«Я схожу с ума. Точно».

Она стиснула выступающий живот, точно пыталась руками остановить его безумный рост.

Хали Экель осторожно постучала в люк и, не дожидаясь ответа, приотворила створку ровно настолько, чтобы проскользнуть в щель. Заперев дверь за собой, она поправила прибокс на бедре.

— И что ты узнала? — поинтересовалась она.

Ваэла обвела рукой груду голозаписей вокруг кресла.

— Кто это снимал?

— Корабль. — Хали пристроила прибокс на подлокотнике кресла.

— В них нет того, что я хочу знать.

— Корабль не гадалка.

Ваэла удивилась ответу. Временами ей казалось, что Хали готова сообщить ей нечто о Корабле, нечто важное, личное, тайное, но время исповеди все не приходило — только такие вот загадочные фразы.

Хали приладила холодный платиновый пуп прибокса к запястью девушки. Левую руку пронзил мучительный зуд и тут же стих.

— Почему мой ребенок растет так быстро? — спросила Ваэла. Тень ужаса вновь коснулась ее рассудка и тут же отступила.

— Мы не знаем, — ответила Хали.

— Что-то не так. Я чувствую.

Слова прозвучали безжизненно, бесстрастно.

Хали поглядывала то на индикаторы прибокса, то на лицо Ваэлы.

— Мы не можем этого объяснить, но уверяю тебя — помимо скорости роста, все в твоем эмбрионе совершенно нормально. Твое тело за несколько часов совершило работу нескольких месяцев.

— Но почему? Или ребенок…

— Все анализы в пределах нормы.

— Но не может же быть нормальным, что…

— Корабль заверяет нас, что ты получаешь все необходимые питательные вещества. — Хали коснулась патрубка, ведущего к корабельному сосцу.

— Корабль заверяет!

Взгляд Ваэла почему-то приковал шнур, соединявший датчик на ее руке с прибоксом. Хали затребовала кардиоскан.

— Пульс — в норме, — проговорила она, — давление — в норме, биохимия крови — тоже в норме. Полный порядок.

— Нет!

Чтобы вложить в голос хоть каплю гнева, потребовалось такое усилие, что Ваэла запыхалась от натуги. Что-то в ней не желало, чтобы девушка волновалась, тревожилась, боялась.

— Плод развивается в среднем со скоростью двадцать три часа за час вынашивания, — отозвалась Хали. — Вот единственное отклонение.

— Но почему?

— Мы не знаем.

На глаза Ваэлы навернулись слезы, потекли по щекам.

— Я верю Кораблю, — проговорила Хали.

— Я уже не знаю, кому верить.

Помимо воли Ваэла обернулась к патрубку, жадными глотками втягивая в себя питательный эликсир. Слезы высохли. Не отрываясь от патрубка, девушка наблюдала за Хали. Как значительно каждое ее движение — даже когда она просто подкручивает регуляторы прибокса. Что за странная особа эта Хали Экель — по-бортовому коротко стриженные волосы, черные, как у Керро Паниля, это нелепое колечко в ноздре…

«И она такая зрелая для своих лет».

Вот в чем была главная загадка Хали Экель. Она утверждала, что никогда не спускалась на нижсторону. Здесь, на борту, жизнь не сводилась к простому выживанию, как на планете. Здесь хватало времени для вялой праздности, для хитростей житейских, здесь всегда находились под рукой корабельные архивы. Но глаза у Хали Экель были нижсторонние.

Утолив голод, Ваэла оторвалась от сосца и поглядела Хали в лицо.

«Могу ли я поведать ей о голосе Керро у меня в голове?»

— У тебя меняются 'граммы, — заметила Хали. — О чем ты думаешь?

Ваэла залилась густым румянцем.

— О Керро, — заключила Хали.

Ваэла только кивнула. Когда она пыталась выговорить его имя, у нее все еще перехватывало в горле.

— Почему ты сказала, что дирижаблики забрали его? — спросила медтех. — С нижстороны сообщают, что он погиб.

— Дирижаблики спасли нас, — ответила Ваэла. — С чего бы им передумать?

Под внимательным взором промолчавшей Хали Ваэла смущенно опустила веки. «Понимаешь, Хали, я слышу его в своей голове. Нет, Хали, я не сошла с ума. Я слышу Керро».

— А что такое — бежать П? — вдруг спросила медтехник.

Глаза Ваэлы распахнулись.

— Что?

— В твоем досье сказано, что ты потеряла любовника — он бежал П. Его звали Джим. Что это такое — бежать П?

Ваэла поведала ей об Игре — вначале медленно, сбивчиво, потом все уверенней.

— Я не из-за этого думаю, что Керро жив, — добавила она, сообразив, почему Хали пришло на ум спросить.

— Зачем дирижабликам забирать его?

— Они мне не объясняют.

— Я тоже хочу, чтобы он был жив, Ваэла, но…

Хали покачала головой, и Ваэле показалось, что она видит в глазах медтехника слезы.

— Ты его тоже любила, Хали?

— У нас были… прекрасные минуты. — Она покосилась на вздувающийся живот Ваэлы. — Не такие, но все равно прекрасные.

Хали тряхнула головой и занялась прибоксом — запросила очередной скан, оцифровала, записала.

— Зачем ты сохраняешь мои данные?

«Она следит за мной, — подумала Хали. — Осмелюсь ли я солгать?»

Но надо же как-то рассеять страхи, порожденные обследованием и безответными вопросами.

— Я покажу тебе, — ответила Хали.

Вызвав только что сохраненные данные из памяти компьютера, она вывела график на учебный экран за голопроектором. Лучом-указкой она проследила за ходом тонкой красной черты по зеленой сетке.

— Вот твоя кардиограмма. Смотри — ритм медленный, ровный.

Она вызвала другую запись. На красную линию наложилась желтая, бившаяся быстрей, слабей.