Тося громко говорил и было ясно, что разговор подходит к концу. Леша протянул четвертак Саше. Тот спрятал его в карман.
— Дай скорее рубль или три, — торопил его Леша.
Так как мелких денег не оказалось, в платок завязали бумажку, оторванную от сигаретной пачки. Леша аккуратно затолкал платок в Тосин карман. При этом Саша очень нервничал — боялся, что Тося что-нибудь заметит. Но тот был так увлечен беседой с официантом, что не замечал ничего вокруг.
Наконец Тося повернулся к приятелям:
— Так вот что я хочу вам сказать, ребята. Задача эта очень сложная, а если нужно тебе решение, отнеси ее в шахматный клуб.
— Алик, — обратился Леша к Тосе, — сколько у тебя есть денег?
Тося удивился вопросу, а затем, как бы догадавшись, какой смысл вкладывает в него Леша, сказал:
— Я понял, Леша. Ты хочешь занять у меня какуюто сумму. Но должен тебя огорчить. Только что я рассчитался с халдеем, и у меня осталось ровно девять с половиной тысяч, которые собираюсь сейчас вернуть одному человеку. Тот ждет их до двенадцати ночи. Это деньги играные. Леша, я, конечно, занял бы тебе, но больше у меня — ни копейки. — Он положил толстую пачку денег на стол и принялся обыскивать карманы. — Да, больше ни копейки, — повторил Тося, закончив осмотр последнего кармана.
— Слушай, никогда не поверю, — начал Леша, — чтобы у такого человека, как ты, кроме долга (ну это святое, мы в счет брать не будем), не было ни копейки денег. Ну никогда не поверю!
Тося открыл рот и удивленно смотрел на Лешу.
— Говорю же тебе, больше — ни копейки, — Говорил он это так, что в искренности его трудно было усомниться. — Клянусь тебе! — сказал Тося, но здесь же, как бы вспомнив, добавил: — Хотя нет, есть у меня четвертак. Бабушка на фарт дала год назад. Сказала, чтобы я носил в узелке, в платочке, — это принесет удачу. Вот год и не разворачиваю. И действительно, ты знаешь, приносит удачу.
Леша рассмеялся раскатистым смехом. Саша, глядя на него, тоже посмеивался.
— Четвертак в платочке! Какие-то небылицы ты рассказываешь, Алик!
— Да какие небылицы! Ты что, не веришь мне? Могу поспорить хоть на триста рублей, что в этом платочке у меня завязан четвертак.
— Ну а где платочек? Покажи платочек, — смеялся Леша.
Тося похлопал себя по заднему карману.
— Вот здесь платочек, а в нем — четвертак, — повторил он.
— Саша, ты можешь поверить, чтобы у такого представительного парня в платочке были завернуты деньги? — обратился Леша к улыбающемуся попрежнему Саше.
— Да нет, в это трудно, даже, я бы сказал, невозможно поверить, — заключил тот.
— Да как ты можешь сомневаться в моих словах? — обрушился на него Тося. — Мы с тобой знакомы всего пятнадцать минут, а ты позволяешь себе считать меня лжецом! Да кто ты такой? — Казалось, Тося вышел из себя. — Могу поставить любые деньги, что это — чистая правда, хоть три тысячи, — не унимался Тося. — А вот ты? Что можешь ты, кроме как смеяться над уважаемыми всеми людьми?
Саша был счастлив. „Невероятный успех! А какой молодец Леша! Как он технично развел лоха! Ну а теперь моя очередь“, — думал он.
— Да, я не могу в это поверить, — сказал он. — Чтобы в наше время молодой, интересный парень в костюме и галстуке носил деньги, завернутые в платочек, как это делали бабушки в селах! Не могу я поверить. И тоже готов поспорить на три тысячи рублей.
— Я сказал на триста, — поправил его Тося. А затем, как бы отрезвленный Сашиными словами, пощупал платок в заднем кармане. Тот оказался на месте.
Тося, успокоившись, удобно устроился в кресле.
— Мне все едино. Спорить так спорить. Триста так триста.
Сказав это, он поцеловал Лерочку, которая вернулась к столу сияющей и восхитительной.
— Что это вы так со мной разговариваете? Вы как будто подачку мне предлагаете, — вдруг ни с того ни с сего рассвирепел Саша.
— Совершенно нормально я с вами разговариваю. Просто я хотел сказать, что в моем платочке лежат двадцать пять рублей. И мне все равно, на сколько спорить — хоть на триста, хоть на три тысячи.
— Алик, следи за тем, что говоришь, — вмешался в разговор Леша. — Здесь речь идет о деньгах, и названная сумма может восприниматься как объявление ставки спора.
— Да, да, конечно, так я и воспринимаю. Алик объявил ставку спора в три тысячи рублей, — подхватил Саша.
— Вы очень странный молодой человек. Как вы можете спорить на такие большие деньги о том, чего не знаете? Вы цепляетесь за слова. А между тем какие у вас могут быть причины не верить мне? Да, я ношу в платке двадцать пять рублей. А из-за своего неверия вы можете проиграть все свои деньги. — Тося говорил это, в упор глядя в Сашины глаза. Тот ежился под его взглядом. Его рот открылся шире обычного. — А спорить я буду не более чем на пятьсот рублей, — закончил Тося.
Ополоумевший от твердой логики и резких цифровых поворотов объявляемых Тосей ставок, Саша сел на стул. Леша тоже ничего не понимал. „Тося сам просил, чтобы я поднимал куш, — думал он, — а теперь, когда дошли до трешки, он вдруг съехал на пятьсот. Какой в этом смысл?“
— Нет, так не пойдет, — заявил он. — Раз объявлена сумма в три тысячи, она должна быть разыграна. Таковы правила.
— Да! Мы ведь не бабы. Сказал — сделал, — заметил опомнившийся Саша.
— Мистер-Не-Баба, — развернулась на своем кресле до этого момента безразличная ко всему происходящему Лерочка, — я попросила бы вас следить за оценкой умственных качеств женщин, а особенно в моем присутствии. — При этом она пренебрежительно смерила Сашу взглядом. И будь он повнимательнее, то заметил бы в этом взгляде веселый, озорной огонек.
Саша извинился перед Лерочкой и продолжил:
— Сейчас речь не может идти менее чем о трех тысячах.
— Да при чем здесь деньги? — перебил его Тося. — Главное, что там лежит четвертак, а ты не веришь. Вот смотри: я сейчас достану и покажу тебе без всяких денег. — И Тося потянулся за платком.
— Сначала нужно разобраться со ставкой, — остановил его Саша. — Раз речь зашла о деньгах. Вы мужчина?.. Сказал три тысячи — ответь!
— Саша, вы напоминаете мне заведенную куклу, в которой что-то поломалось, и она говорит и делает одно и то же. Вас замкнуло на трех тысячах. У меня в кармане лежат девять с половиной тысяч рублей, которые я должен буду отдать через полчаса. И если вам не терпится проиграть свои деньги, я готов поставить все девять с половиной на то, что в моем платке, в заднем кармане брюк, находятся двадцать пять рублей.
Такого поворота Саша не ожидал. Он опять сел в кресло, из которого приподнялся, и к этому времени стоял на полусогнутых.
— Все, хватит! Давайте ставить деньги и начинать, — сказал Леша, вопросительно глянув на Тосю.
— Я пока схожу потанцую с Лерочкой, а вы тем временем подумайте, чего вы хотите.
— Да что тут думать? — взревел Саша. — То ты не мог поставить три тысячи, а теперь — девять с половиной! Да кто в это поверит? Знаете что, девушка, — и он взялся рукой за спинку Лерочкиного кресла и немного повернул его так, чтобы Лера могла смотреть прямо на него, — я хотел спросить: он и вам всегда говорит одно, а делает другое? Например, говорит, что купит шубу, а покупает воротник?
— Молодой человек, вы задаете очень личные вопросы. Но вы так искренне это делаете, что я отвечу: в нашем случае было наоборот. Он пообещал мне четвертак у „Интуриста“, а через пару часов дал сотку. Теперь я с ним. Пошла вторая неделя. — Наконец-то Лерочке удалось выполнить указания Тоси, который говорил ей: „Я хочу, чтобы лох понял, что ты проститутка, которой я плачу тройной тариф“. — А насчет шубы он мне не обещал. Но воспользуюсь случаем и скажу. Милый, — она повернулась к Тосе, подалась вперед, провела пальцем по его щеке, — моя теперешняя шуба мне надоела. Этот парень очень переживает по этому поводу. Мне он только что сказал, что, если ты надумаешь покупать мне новую шубу, он готов оплатить какую-то ее часть, воротник, например.
— Вот мои деньги. — Тося достал из бокового кармана пиджака пачку сторублевых банкнот. — Здесь девять с половиной тысяч. Я ставлю их все. — Он похлопал пачкой денег о ладонь левой руки перед самым носом Саши. — А что ты, говорун, можешь поставить напротив? — обратился он к вконец растерявшемуся Саше.
