Некоторое время оба молчали. Пауканин неудобно сидел, выставив вперед брюшко, и машинально почесывал его тремя лапами. Молчание было неловким и тягостным.

Пауканин заскрежетал жвалами, тронул Дымова мохнатой лапой и прошипел:

— Кр-хи пошутил. Колдун должен смеяться.

Катамаран под названием «Летучая рыбка» покачивался на волнах.

С севера дул свежий ветерок, поднимая небольшие волны, синие небеса краями своей огромной чаши легли на линию горизонта, и виднелся вдали белый атолл с зонтиками крошечных из-за расстояния пальм.

— Катамаран — это дань традициям? — спросил Брызгин.

— Из соображений удобств, — взмахнув спиннингом, отозвался Джефферс. — На волне качает меньше, да и площади полезной вдвое больше. Яна нем два раза в шторм попадал, был бы на лодке — точно бы утонул, а на катамаране…

Андрей проследил взглядом за полетом утяжеленной блесны и откинулся в шезлонге. Джефферсу не пришлось долго уговаривать его поехать на рыбную ловлю. Оказавшись в море, Брызгин понял, что согласился правильно. Покой и безмятежность были в морском просторе — то, чего ему так не хватало у звезд.

С Джефферсом они вместе учились в швейцарском Грюнхаузе, потом поступили в университет. Но Брызгина потянуло к звездам, а Джефферсу хватало места и на Земле. Он стал подводным археологом и мечтал найти в океане и восстановить под водой в прежнем виде лемурийский храм, о котором узнал, изучая рукописи, хранящиеся в Ватиканской библиотеке. Место там было указано столь приблизительно, что поиски приходилось вести на площади около тысячи двухсот морских миль, но Джефферс не унывал — за два года поисков он обнаружил два испанских галеона, которые довольно хорошо сохранились на песчаном дне впадины Откибу, да и сама впадина привлекла к себе внимание ученых — даже камни вокруг обрастали кораллами, водорослями и ракушками, а галеоны на дне впадины оставались чистыми, словно только что затонули.

Некоторое время Брызгин наблюдал за Джефферсом. Худощавый, жилистый и загорелый до черноты, Том Джефферс неутомимо и безуспешно метал блесну, переходя от борта к борту. На лице его жили досада и азарт — как же, пообещал другу мясо макрели или тунца в бататовых листьях, а тут сплошные неудачные забросы, даже мелкие акулы, славящиеся своей жадной тупостью, и те не зарились на блесну.

Утреннее солнце нежно гладило лучами лицо Брызгина, и Андрей задремал, но уснуть ему не дал восторженный возглас Джефферса: — Есть!

Конец спиннинга дергался, леса, уходящая в море, натянулась и ходила из стороны в сторону, а Джефферс лихорадочно сматывал леску, приближая добычу к катамарану.

— Возьми багорик! — сдавленно сказал он.

Брызгин пошарил глазами по сторонам, наклонился и поднял хромированный и оттого блестящий багорик, более похожий на хирургический инструмент, нежели на приспособление для рыбной ловли.

Джефферс изогнулся и, перехватившись, бросил на палубу крупную рыбину. Чешуя рыбины отливала пурпуром, у нее был золотистый хвост и такого же невероятного цвета длинный плавник на спине, рыбина билась на белой палубе и хватала широко открытым ртом воздух.

Рыбак почти вырвал из рук растерявшегося товарища багорик и ловко ударил по голове рыбы. Пойманная рыбина затихла, только трепетали еще плавники, а цвет чешуи медленно менял оттенки, переливался на солнце, постепенно становясь серебряно-серым.

— Хорошенький экземпляр, — сказал Джефферс. — Смотри, Андрюша, это и есть золотая макрель. Редкая, между прочим, добыча. Ты знаешь, она ведь на лету охотится за летучими рыбами.

Он с усилием поднял макрель за жабры. Худощавое лицо его осветилось улыбкой.

— Отправимся на атолл, — сказал он. — Крабов я тебе обещаю, морских гребешков там полно. Так что ланч у нас будет просто замечательный. Салат из морской капусты когда-нибудь ел, или вы, как всякие небожители, искусственной пищей пробавляетесь?

Брызгин промолчал. Ловкость, с которой Том Джефферс убил рыбину, вызывала у Андрея неприязнь. Ему было жалко великолепной макрели, которая совсем недавно стремительно и беззаботно рассекала океанскую глубину.

— Будет тебе уха, — приговаривал Джефферс, ловко подвешивая рыбину под навесом, устроенным на палубе. — Если повезет, поймаем осьминога, тогда я тебе…

С осьминогом им не повезло, но крабов и морских гребешков и устриц, как и обещал Джефферс, оказалось несчетно.

К полудню солнце палило уже совсем нещадно.

Океан успокоился и был неподвижен, как вода в тарелке. Из голубовато-зеленых глубин медленно всплывали белесые медузы. Зрелище было захватывающее. Всплывающие медузы напоминали экзосферные протуберанцы на Протагоре, только не отрывались они от поверхности океана и не уносились в пространство, сжигая все на своем пути.

— Что-то медуз много, — проворчал Джефферс. — И макрель… Говорят, золотая макрель всегда появляется при волнении океана и является предвестницей шторма. Ты не слышал, что сегодня в новостях о погоде говорили?

— Запроси Информ, — лениво сказал Брызгин.

Раздражение уже прошло и на смену ему пришло ощущение удовлетворенности и сытого покоя.

— А чего запрашивать? — махнул рукой Джефферс. — Если бы что-то надвигалось, нас бы с утра предупредили. Пошли купаться?

Вода в лагуне была прозрачной и теплой, нырнув, можно было увидеть, как среди колышущихся подводных лесов кипит своя жизнь, которой не было никакого дела до двух пришельцев, незвано вторгшихся в пределы ее обитания. Брызгин любовался разноцветными актиниями, стадами черных, золотистых и каких-то крапчатых мелких рыбок, которые сновали среди длинных колышущихся листьев морской капусты.

Некоторое время неподалеку кружила небольшая остроносая акула, сопровождаемая двумя полосатыми лоцманами, которые бесцеремонно подплыли к Брызгину, потыкались в него носами и, вернувшись к хозяйке, доложили, что добыча ей не по зубам. После этого акула потеряла всякий интерес к купающимся и поплыла по своим неотложным делам, напоминая рассудительного охотника, впереди которого бегут два глупых и азартных пса.

Вторую половину дня Брызгин и Джефферс провели в каюте, наслаждаясь микроклиматом. Они много вспоминали о друзьях и случившихся когда-то событиях, рассказывали друг другу о своей работе, при этом Том Джефферс делал это так увлекательно, что Брызгин почувствовал мимолетную зависть к товарищу.

— Представляешь? — рассказывал Джефферс. — На глубине пятисот метров и светло. Вокруг зеленоватая мгла, в которой вспыхивают искры каракатиц, и вдруг из этой зеленоватой тьмы выплывают мачты. Парусов, конечно, не сохранилось, но дерево стало камнем. Умели строить когда-то!

На второй день мы нашли пролом в днище и попали в трюм.

Темнота беспросветная, мерцают фонарики, а потом в луч фонаря попадает статуя крылатого змея. Конечно же Кецалькоатль, пернатый бог майя, я это сразу понял. Ты представляешь, Андрей, на его золотых одеждах аквамаринами были выполнены облака, а рубинами — кресты.

И еще мы нашли тот самый крест, о котором упоминалось в рукописи Борджиа, крест этот был сделан из единого куска прекрасной яшмы. На нем драгоценными камнями был выложен бог, причем, ты представляешь, лицо его было выполнено из черной яшмы. Вот и думай, откуда он у майя взялся, кто крест в Центральную Америку впервые принес?

Брызгин ничего не слышал о рукописи Борджиа, мельком слышал о пернатом боге древних индейцев, но рассказ Джефферса вызывал у него живой интерес. Может, все дело было в рассказчике, но, скорее всего, слушая Тома, Андрей отдыхал от своих пространственных забот. Рассказ Джефферса был как уголек в камине после кипучего и наполненного событиями трудного дня.

Вместе с тем какое-то странное беспокойство жило в душе Брызгина, и Андрей никак не мог понять причин этого беспокойства.

Ближе к вечеру они вновь выбрались на палубу.

Жара спала.

Море по-прежнему оставалось спокойным.

Огромный красный диск солнца уже коснулся краем поверхности океана, окрашивая воду в свинцово-черный цвет. В небе повисли первые звезды. Здесь, у экватора, они были особенно ярки. На западе, там, где располагались многочисленные и обжитые острова, неожиданно вспыхнула огромная россыпь разноцветных огней.