– Настоящая лесная сказка!
Но самое главное чудо было впереди. Варвара даже ахнула, когда обоз выехал из леса и приблизился к хутору Петера. Перед ребятами показалось большое поле, спускающееся к полноводной реке. На широкой водной глади было несколько каменных островков.
– Петер, как называется эта река? – спросила Варвара.
– Не река это. Шхера из Ладоги тянется. А до нее отсюда пять километров. И до конца шхеры, вон туда, – Петер показал рукой, – примерно столько же.
На противоположном берегу отвесно поднимались высокие скалы. А на самом верху росли сосны.
– Какая тихая северная красота!
На поле, вдалеке друг от друга стояли четыре больших двухэтажных дома. Первый этаж, сложенный из ладожского гранита, одновременно служил фундаментом, а второй, из светлых бревен, лежал на каменной основе. За огородами находился скотный двор также из камня и дерева и хозяйственные постройки. Через поле бежал прозрачный ручей. А на ручье почти у самого леса стояла мельница.
– А кто здесь живет? – спросила Варвара.
– Мы с Надеждой и все. Дома сыновьям строил. А сыновья разъехались лучшей жизни искать. Поэтому теперь дома пустуют, – с горечью сказал Петер. – Может, когда жизнь лучше станет, сыновья и вернутся. – Петер помолчал, затем продолжил: – Когда на Рождество в восемнадцатом году мы получили независимость от России, все думали, что все скоро наладится. Дружить надо было с великой страной и торговать. Так нет! Финское правительство задумало воевать с Россией, решили, видно, еще земли хапнуть. Зачем-то отряды шюцкора на Советы послали. Ну и поддали им русские как следует. Все эти годы, пока война шла, то красные, то белые, то финны. А простым жителям приходилось всех кормить. Многих обобрали! Но вроде бы сейчас успокоились. Первого июня в Хельсинки мирный договор подписан. Не знаю, надолго ли?! После разделения с Россией работы здесь не стало, и молодежь в города побежала. Русские рабочие уехали в Питер, рыбаки – в Мурманск, финны и карелы – в Хельсинки, Выборг и Турку. Мои сыновья тоже разъехались кто куда. Мой старший сын в Россию подался, аж до Москвы добрался. В Надежду он. К вашей стране его больше тянет. А младшие в Финляндии остались. Средний устроился мастером на бумажную фабрику на севере Финляндии. Там сейчас требуются люди. Хочет заработать денег на заведение хозяйства и жениться. А младший сейчас в Хельсинки. На службу поступил к генералу Маннергейму. Любит генерала наша молодежь. И платят в армии сейчас лучше, чем везде.
У Петера на хуторе
Навстречу гостям выбежала русоволосая женщина в длинной полосатой юбке и безрукавке, а на голове у нее был кружевной чепец.
– Это моя Надежда! – сказал Петер.
– Что так долго? Я уж волноваться начала.
– Работа задержала, – извинился Мерлин. – Это мы виноваты.
– Где ж виноваты! Они огромную баржу из Питера привели. Всевед прислал. Всей Сортавале припасов на полгода хватит. Да и нам провизии три телеги. Теперь все есть: и сахар, и пшеница, и масло растительное. Не одну рыбу есть будем.
– Мойтесь и сразу за стол! Пироги уж вас заждались.
– Я ж говорил! – гордо подмигнул Петер. – А муку где взяла?
– Последние остатки выскребла, – вздохнула Надежда.
– Ну, теперь зерно есть. Намелем муки, на год хватит.
Угощение было простое, но вкусное. В чугунке стояла картошка в мундире, жареная щука, сметана. А главным украшением стола был пирог с капустой.
После ужина беседа продолжалась. Петер и Надежда расспрашивали о жизни в России. Оказалась, эта тема Варваре не очень хорошо знакома. Она чуть не сбилась во времени. Начала рассказывать о перестройке и демократии. Но, увидев, что Петер и Надежда переглянулись, вовремя спохватилась.
– В школе надо учиться лучше, – тихо прошипел Мирослав. – Двойка тебе с минусом! На дворе начало тридцатых годов. А тебя куда понесло? Читать надо больше!
Мирослав сам повел разговор с хозяевами о жизни в России.
– Я тоже не слишком ориентируюсь в этом времени, – тихо признался Мерлин Варваре. – В Зеленце жизнь всегда была другая, чем в Питере. Хорошо хоть Мир у нас такой умный. Выручил! Варя, ты не обидишься, если я потом скажу им, что ты у нас чуточку больна и мы ради твоего здоровья пожаловали к ним в гости.
– Конечно, конечно! – согласилась Варвара.
Тем временем Петер и Надежда продолжили рассказ о своей жизни:
– Молодым жить тут стало невозможно. Это раньше мы стадо коров в тридцать голов держали. Работники у нас были. Масло, сыр, мясо в Питер возили. У меня постоянные покупатели были. Прямо в Елисеевском. Это на Невском который. А зимой по ладожскому льду со свистом, за два дня триста верст делали. Никогда мне в приеме товара не отказывали. Летом муж на ярмарке свою продукцию оптом сдавал. Теперь же все Приладожье оказалось в тупике.
Коров, кур как сейчас прокормить? Хлеб у нас свой не растет – лето короткое, да и почва каменистая. Раньше баржами зерно из России везли. А сейчас у нас в некоторых районах наступил голод. По Ладоге из России к нам никто сейчас не плывет. Рельсы на железной дороге, сами сегодня видели, проржавели. Значит, поезда в Россию тоже не едут. Цены на зерно взвились, скотину забивать стали – не прокормить. Остались без работы охотники и рыбаки. Рыбу также везти некуда. Как ее в Питер отправить через границу? Большинству пришлось на лесоповал идти. Дерево хоть не сразу портится. Работа трудная – раньше лес валили только заключенные, а теперь… Такая жизнь стала.
– Так как же вы справляетесь?
– Мы же «карелы – кору едим»! – пошутил Петер. – Сейчас полегче стало, а вот в войну зачастую в муку добавляли тертую кору. Такой вот хлеб ели.
– А можно попробовать такого хлеба? – спросил Мирослав.
– Так вы, говорят, такой же в Питере после революции ели? – удивилась Надежда. – Разве забыл уже?
Прокололся и Мир. Но он быстро вспомнил историю:
– Нет, у нас с опилками мешали.
– Так то самое и получается, – заверила Надежда. – И вспоминать не хочется об этом времени. Вместо стада коров оставили себе лишь две буренки. Хлеб от себя для них отрывали. А в следующем году, говорит Петер, что нам и одной хватит. Куда нам самим столько молока? Политики о нас не думают, когда решают свои дела. Да что я жалуюсь! Говорят, у вас большевики даже землю отняли?
Варвара хотела что-то сказать, но Мирослав поднял палец к губам.
– Нет, теперь снова дают. Сколько хочешь. Сейчас колхозы образуются.
– Это как?
– Крестьяне вместе ведут хозяйство, – пояснил Мирослав. – Одной артелью.
– Тогда хорошо, – сказал Петер.
Но Мирослав сразу увидел, что Петер задумался над сказанным. Было заметно, что практичный карельский хуторянин усомнился в правильности коллективного ведения хозяйства.
– А где нам можно поселиться? – спросил Мерлин.
– Да все три дома сыновей пустые стоят. Любой занимайте.
– Можно вон в том – ближнем к реке? – попросила Варвара.
– Конечно. В каждом доме все есть: и белье, и посуда.
Утром Мерлин рано разбудил ребят.
– Привыкайте жить по-новому. Рано ложиться, рано вставать! Ребята, я пойду помогать Петеру сети ставить. Он уже собрался выходить на Ладогу. Ты, Варя, помоги Надежде по хозяйству. Ну, а ты, Мир, твори. Попробуй придумать что-нибудь, чтобы жизнь хуторян облегчить. С Всеведом я ночью «по тарелочке» договорился – технику и инструменты этих времен он пришлет. Начни с мельницы, она почему-то не работает. Петер собирался ехать чуть ли не за десять километров, к своему соседу, чтобы у него зерно на муку молоть.
Мирослав тут же направился на мельницу, стоящую на ручье. Выше мельницы находилась плотина, которая собирала воду. Когда надо было перемолоть зерно, затворка открывалась и вода вертела колесо. Но то ли колесо заклинило, то ли в механизм что-то попало, жернова не крутились.
– Да брось, Мир. Петер уже смотрел, ничего не получается. За год денег накопим, инженеров из города выпишем. Отремонтируют мельницу. Помоги лучше нам пельмени лепить, – звала Надежда. – На сегодня муки хватит, а завтра Петер к соседу на мельницу съездит, намелет.
