Разговор с гением Глыбами – лбу Лавры похвал. «Петь не могу!» – «Будешь!» – «Пропал, (На толокно Переводи!) Как молоко – Звук из груди. Пусто. Суха́. В полную веснь – Чувство сука». – «Старая песнь! Брось, не морочь!» «Лучше мне впредь – Камень толочь!» – «Тут-то и петь!» «Что́ я, снегирь, Чтоб день-деньской Петь?» – «Не моги, Пташка, а пой! На́зло врагу!» «Коли двух строк Свесть не могу?» – «Кто когда – мог?!» – «Пытка!» – «Терпи!» «Скошенный луг – Глотка!» – «Хрипи: Тоже ведь – звук!» «Львов, а не жен Дело». – «Детей: Распотрошен – Пел же – Орфей!» «Так и в гробу?» – «И под доской». «Петь не могу!» – «Это воспой!» Медон, 4 июня 1928 «Вскрыла жилы: неостановимо…» Вскрыла жилы: неостановимо, Невосстановимо хлещет жизнь. Подставляйте миски и тарелки! Всякая тарелка будет – мелкой, Миска – плоской. Через край – и мимо – В землю черную, питать тростник. Невозвратно, неостановимо, Невосстановимо хлещет стих. 6 января 1934 «Есть счастливцы и счастливицы…» Есть счастливцы и счастливицы, Петь не могущие. Им – Слезы лить! Как сладко вылиться Горю – ливнем проливным! Чтоб под камнем что-то дрогнуло. Мне ж – призвание как плеть – Меж стенания надгробного Долг повелевает – петь. Пел же над другом своим Давид, Хоть пополам расколот! Если б Орфей не сошел в Аид Сам, а послал бы голос Свой, только голос послал во тьму, Сам у порога лишним Встав, – Эвридика бы по нему Как по канату вышла… Как по канату и как на свет, Слепо и без возврата. Ибо раз голос тебе, поэт, Дан, остальное – взято. Январь 1935 А. С. Пушкину
(1799–1837) Встреча с Пушкиным Я подымаюсь по белой дороге, Пыльной, звенящей, крутой. Не устают мои легкие ноги Выситься над высотой. Слева – крутая спина Аю-Дага, Синяя бездна – окрест. Я вспоминаю курчавого мага Этих лирических мест. Вижу его на дороге и в гроте… Смуглую руку у лба… – Точно стеклянная на повороте Продребезжала арба… Запах – из детства – какого-то дыма Или каких-то племен… Очарование прежнего Крыма Пушкинских милых времен. Пушкин! – Ты знал бы по первому взору, Кто у тебя на пути. И просиял бы, и под руку в гору Не предложил мне идти. Не опираясь о смуглую руку, Я говорила б, идя, Как глубоко презираю науку И отвергаю вождя, Как я люблю имена и знамена, Волосы и голоса, Старые вина и старые троны, – Каждого встречного пса! – Полуулыбки в ответ на вопросы, И молодых королей… Как я люблю огонек папиросы В бархатной чаще аллей, Комедиантов и звон тамбурина, Золото и серебро, Неповторимое имя: Марина, Байрона и болеро, Ладанки, карты, флаконы и свечи, Запах кочевий и шуб, Лживые, в душу идущие, речи Очаровательных губ. Эти слова: никогда и навеки, За колесом – колею… Смуглые руки и синие реки, – Ах, – Мариулу твою! – Треск барабана – мундир властелина – Окна дворцов и карет, Рощи в сияющей пасти камина, Красные звезды ракет… Вечное сердце свое и служенье Только ему, Королю! Сердце свое и свое отраженье В зеркале… – Как я люблю… Кончено… – Я бы уж не говорила, Я посмотрела бы вниз… Вы бы молчали, так грустно, так мило Тонкий обняв кипарис. Мы помолчали бы оба – не так ли? – Глядя, как где-то, у ног, В милой какой-нибудь маленькой сакле Первый блеснул огонек. И – потому что от худшей печали Шаг – и не больше – к игре! – Мы рассмеялись бы и побежали За руку вниз по горе. 1 октября 1913 «Счастие или грусть…» Счастие или грусть – Ничего не знать наизусть, В пышной тальме катать бобровой, Сердце Пушкина теребить в руках, И прослыть в веках – Длиннобровой, Ни к кому не суровой – Гончаровой. Сон или смертный грех – Быть как шелк, как пух, как мех, И, не слыша стиха литого, Процветать себе без морщин на лбу. Если грустно – кусать губу, И потом, в гробу, Вспоминать Ланского. 11 ноября 1916 |
