«Август – астры…» Август – астры, Август – звезды, Август – грозди Винограда и рябины Ржавой – август! Полновесным, благосклонным Яблоком своим имперским, Как дитя, играешь, август. Как ладонью, гладишь сердце Именем своим имперским: Август! – Сердце! Месяц поздних поцелуев, Поздних роз и молний поздних! Ливней звездных – Август! – Месяц Ливней звездных! 7 февраля 1917 Из цикла «Дон-Жуан» 1 На заре морозной Под шестой березой За углом у церкви Ждите, Дон-Жуан! Но, увы, клянусь вам Женихом и жизнью, Что в моей отчизне Негде целовать! Нет у нас фонтанов, И замерз колодец, А у богородиц – Строгие глаза. И чтобы не слышать Пустяков – красоткам, Есть у нас презвонкий Колокольный звон. Так вот и жила бы, Да боюсь – состарюсь, Да и вам, красавец, Край мой не к лицу. Ах, в дохе медвежьей И узнать вас трудно, Если бы не губы Ваши, Дон-Жуан! 19 февраля 1917 2 Долго на заре туманной Плакала метель. Уложили Дон-Жуана В снежную постель. Ни гремучего фонтана, Ни горячих звезд… На груди у Дон-Жуана Православный крест. Чтобы ночь тебе светлее Вечная – была, Я тебе севильский веер, Черный, принесла. Чтобы видел ты воочью Женскую красу, Я тебе сегодня ночью Сердце принесу. А пока – спокойно спите!.. Из далеких стран Вы пришли ко мне. Ваш список – Полон, Дон-Жуан! 19 февраля 1917 3 После стольких роз, городов и тостов – Ах, ужель не лень Вам любить меня? Вы – почти что остов, Я – почти что тень. И зачем мне знать, что к небесным силам Вам взывать пришлось? И зачем мне знать, что пахну́ло – Нилом От моих волос? Нет, уж лучше я расскажу Вам сказку: Был тогда – январь. Кто-то бросил розу. Монах под маской Проносил фонарь. Чей-то пьяный голос молил и злился У соборных стен. В этот самый час Дон-Жуан Кастильский Повстречал – Кармен. 22 февраля 1917 4 Ровно – полночь. Луна – как ястреб. – Что – глядишь? – Так – гляжу! – Нравлюсь? – Нет. – Узнаёшь? – Быть может. – Дон-Жуан я. – А я – Кармен. 22 февраля 1917 5 И падает шелковый пояс К ногам его – райской змеей… А мне говорят – успокоюсь Когда-нибудь, там, под землей. Я вижу надменный и старый Свой профиль на белой парче. А где-то – гитаны – гитары – И юноши в черном плаще. И кто-то, под маскою кроясь: – Узнайте! – Не знаю. – Узнай! – И падает шелковый пояс На площади – круглой, как рай. 14 мая 1917 6 И разжигая во встречном взоре Печаль и блуд, Проходишь городом – зверски-черен, Небесно – худ. Томленьем застланы, как туманом, Глаза твои. В петлице – роза, по всем карманам – Слова любви! Да, да. Под вой ресторанной скрипки Твой слышу зов. Я посылаю тебе улыбку, Король воров! И узнаю, раскрывая крылья – Тот самый взгляд, Каким глядел на меня в Кастилье – Твой старший брат. 8 июня 1917 Стенька Разин
1 Ветры спать ушли – с золотой зарей, Ночь подходит – каменною горой, И с своей княжною из жарких стран Отдыхает бешеный атаман. Молодые плечи в охапку сгреб, Да заслушался, запрокинув лоб, – Как гремит над жарким его шатром – Соловьиный гром. 22 апреля 1917 2 А над Волгой – ночь, А над Волгой – сон. Расстелили ковры узорные, И возлег на них атаман с княжной Персиянкою – Брови Черные. И не видно звезд, и не слышно волн, – Только вёсла да темь кромешная! И уносит в ночь атаманов чёлн Персиянскую душу грешную. И услышала Ночь – такую речь: – Аль не хочешь, что ль, Потеснее лечь? Ты меж наших баб – Что жемчужинка! Аль уж страшен так? Я твой вечный раб, Персияночка! Полоняночка! * * * А она – брови насупила, Брови длинные. А она – очи потупила Персиянские. И из уст ее – Только вздох один: – Джаль-Эддин! * * * А над Волгой – заря румяная, А над Волгой – рай. И грохочет ватага пьяная: – Атаман, вставай! Належался с басурманскою собакою! Вишь, глаза-то у красавицы наплаканы! А она – что смерть, Рот закушен в кровь. – Так и ходит атаманова крутая бровь. – Не поладила ты с нашею постелью – Так поладь, собака, с нашею купелью! В небе-то – ясно, Тёмно – на дне. Красный один Башмачок на корме. И стоит Степан – ровно грозный дуб, Побелел Степан – аж до самых губ. Закачался, зашатался. – Ох, томно! Поддержите, нехристи, – в очах тёмно! Вот и вся тебе персияночка, Полоняночка. 25 апреля 1917 |
