На радость Ждут нас пыльные дороги, Шалаши на час И звериные берлоги И старинные чертоги… Милый, милый, мы, как боги: Целый мир для нас! Всюду дома мы на свете, Всё зовя своим. В шалаше, где чинят сети, На сияющем паркете… Милый, милый, мы, как дети: Целый мир двоим! Солнце жжет, – на север с юга, Или на луну! Им очаг и бремя плуга, Нам простор и зелень луга… Милый, милый, друг у друга Мы навек в плену! 1910 Асе 1 Мы быстры и наготове, Мы остры. В каждом жесте, в каждом взгляде, в каждом слове. – Две сестры. Своенравна наша ласка И тонка, Мы из старого Дамаска – Два клинка. Прочь, гумно и бремя хлеба, И волы! Мы – натянутые в небо Две стрелы! Мы одни на рынке мира Без греха, Мы – из Вильяма Шекспира Два стиха. 11 июля 1913 2 Мы – весенняя одежда Тополей, Мы – последняя надежда Королей. Мы на дне старинной чаши, Посмотри: В ней твоя заря, и наши Две зари. И прильнув устами к чаше, Пей до дна. И на дне увидишь наши Имена. Светлый взор наш смел и светел И во зле. – Кто из вас его не встретил – На земле? Охраняя колыбель и мавзолей, Мы – последнее виденье Королей. 11 июля 1913 Сергею Эфрон-Дурново 1 Есть такие голоса, Что смолкаешь, им не вторя, Что предвидишь чудеса. Есть огромные глаза Цвета моря. Вот он встал перед тобой: Посмотри на лоб и брови И сравни его с собой! То усталость голубой, Ветхой крови. Торжествует синева Каждой благородной веной. Жест царевича и льва Повторяют кружева Белой пеной. Вашего полка – драгун, Декабристы и версальцы! И не знаешь – так он юн – Кисти, шпаги или струн Просят пальцы. Коктебель, 19 июля 1913 2 Как водоросли Ваши члены, Как ветви мальмэзонских ив… Так Вы лежали в брызгах пены, Рассеянно остановив На светло-золотистых дынях Аквамарин и хризопраз Сине-зеленых, серо-синих, Всегда полузакрытых глаз. Летели солнечные стрелы И волны – бешеные львы. Так Вы лежали, слишком белый От нестерпимой синевы… А за спиной была пустыня И где-то станция Джанкой… И тихо золотилась дыня Под Вашей длинною рукой. Так, драгоценный и спокойный, Лежите, взглядом не даря, Но взглянете – и вспыхнут войны, И горы двинутся в моря, И новые зажгутся луны, И лягут радостные львы – По наклоненью Вашей юной, Великолепной головы. 1 августа 1913 П. Э.
1 День августовский тихо таял В вечерней золотой пыли. Неслись звенящие трамваи, И люди шли. Рассеянно, как бы без цели, Я тихим переулком шла. И – помнится – тихонько пели Колокола. Воображая Вашу позу, Я все решала по пути; Не надо – или надо – розу Вам принести. И все приготовляла фразу, Увы, забытую потом. – И вдруг – совсем нежданно! – сразу! – Тот самый дом. Многоэтажный, с видом скуки… Считаю окна, вот подъезд. Невольным жестом ищут руки На шее – крест. Считаю серые ступени, Меня ведущие к огню. Нет времени для размышлений. Уже звоню. Я помню точно рокот грома И две руки свои, как лед. Я называю Вас. – Он дома, Сейчас придет. * * * Пусть с юностью уносят годы Все незабвенное с собой. – Я буду помнить все разводы Цветных обой. И бисеринки абажура, И шум каких-то голосов, И эти виды Порт-Артура, И стук часов. Миг, длительный по крайней мере – Как час. Но вот шаги вдали. Скрип раскрывающейся двери – И Вы вошли. * * * И было сразу обаянье. Склонился, королевски-прост. – И было страшное сиянье Двух темных звезд. И их, огромные, прищуря, Вы не узнали, нежный лик, Какая здесь играла буря – Еще за миг. Я героически боролась. – Мы с Вами даже ели суп! – Я помню заглушенный голос И очерк губ. И волосы, пушистей меха, И – самое родное в Вас! – Прелестные морщинки смеха У длинных глаз. Я помню – Вы уже забыли – Вы – там сидели, я – вот тут. Каких мне стоило усилий, Каких минут – Сидеть, пуская кольца дыма, И полный соблюдать покой… Мне было прямо нестерпимо Сидеть такой. Вы эту помните беседу Про климат и про букву ять. Такому странному обеду Уж не бывать. Вполоборота, в полумраке Смеюсь, сама не ожидав: «Глаза породистой собаки, – Прощайте, граф». * * * Потерянно, совсем без цели, Я темным переулком шла. И, кажется, уже не пели – Колокола. 17 июня 1914 |
