«Знаю, умру на заре! На которой из двух…» Знаю, умру на заре! На которой из двух, Вместе с которой из двух – не решить по заказу! Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух! Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу! Пляшущим шагом прошла по земле! – Неба дочь! С полным передником роз! – Ни ростка не наруша! Знаю, умру на заре! – Ястребиную ночь Бог не пошлет по мою лебединую душу! Нежной рукой отведя нецелованный крест, В щедрое небо рванусь за последним приветом. Про́резь зари – и ответной улыбки прорез… Я и в предсмертной икоте останусь поэтом! Москва, декабрь 1920 «О всеми ветрами…» О всеми ветрами Колеблемый лотос! Георгия – робость, Георгия – кротость… Очей непомерных – Широких и влажных – Суровая – детская – смертная важность. Так смертная мука Глядит из тряпья. И вся непомерная Тяжесть копья. Не тот – высочайший, С усмешкою гордой: Кротчайший Георгий, Тишайший Георгий, Горчайший – свеча моих бдений – Георгий, Кротчайший – с глазами оленя – Георгий! (Трепещущей своре Простивший олень.) – Которому пробил Георгиев день. О лотос мой! Лебедь мой! Лебедь! Олень мой! Ты – все мои бденья И все сновиденья! Пасхальный тропарь мой! Последний алтын мой! Ты больше, чем Царь мой, И больше, чем сын мой! Лазурное око мое – В вышину! Ты, блудную снова Вознесший жену. – Так слушай же!.. (Не докончено за письмом) 14 июля 1921 Благая весть В сокровищницу Полунощных глубин Недрогнувшую Опускаю ладонь. Меж водорослей – Ни приметы его! Сокровища нету В морях – моего! В заоблачную Песнопенную высь – Двумолнием Осмелеваюсь – и вот Мне жаворонок Обронил с высоты – Что за́ морем ты, Не за облаком ты! 15 июля 1921 «Есть час на те слова…»
Есть час на те слова. Из слуховых глушизн Высокие права Выстукивает жизнь. Быть может – от плеча, Протиснутого лбом. Быть может – от луча, Невидимого днем. В напрасную струну Прах – взмах на простыню. Дань страху своему И праху своему. Жарких самоуправств Час – и тишайших просьб. Час безземельных братств. Час мировых сиротств. 11 июня 1922 «Лютая юдоль…» Лютая юдоль, Дольняя любовь. Руки: свет и соль. Губы: смоль и кровь. Левогрудый гром Лбом подслушан был. Так – о камень лбом – Кто тебя любил? Бог с замыслами! Бог с вымыслами! Вот: жаворонком, вот: жимолостью, Вот: пригоршнями: вся выплеснута С моими дикостями – и тихостями, С моими радугами заплаканными, С подкрадываньями, забарматываньями… Милая ты жизнь! Жадная еще! Ты запомни вжим В правое плечо. Щебеты во тьмах… С птицами встаю! Мой веселый вмах В летопись твою. 12 июня 1922 «Так, в скудном труженичестве дней…» Так, в скудном труженичестве дней, Так, в трудной судорожности к ней, Забудешь дружественный хорей Подруги мужественной своей. Ее суровости горький дар, И легкой робостью скрытый жар, И тот беспроволочный удар, Которому имя – даль. Все древности, кроме: дай и мой, Все ревности, кроме той, земной, Все верности, – но и в смертный бой Неверующим Фомой. Мой неженка! Сединой отцов: Сей беженки не бери под кров! Да здравствует левогрудый ков Немудрствующих концов! Но может, в щебетах и в счетах От вечных женственностей устав – И вспомнишь руку мою без прав И мужественный рукав. Уста, не требующие смет, Права, не следующие вслед, Глаза, не ведающие век, Исследующие: свет. 15 июня 1922 «Ночные шепота: шелка…» Ночные шепота: шелка Разбрасывающая рука. Ночные шепота: шелка Разглаживающие уста. Счета Всех ревностей дневных – и вспых Всех древностей – и стиснув челюсти – И стих, Спор – В шелесте… И лист В стекло… И первой птицы свист. – Сколь чист! – И вздох. Не тот. – Ушло. Ушла. И вздрог Плеча. Ничто. Тщета. Конец. Как нет. И в эту суету сует Сей меч: рассвет. 17 июня 1922 |
