«Отчего волнует слово — роза?..» Отчего волнует слово — роза? И о чем его напоминанье? Повторяю долго слово — роза, Слышу древнее его благоуханье. Словно я тебя вдыхала, роза, Прежде, чем вдохнула воздух мира, — Грубый воздух зноя и мороза, — Словно цвел мой дух тобою, роза, На полях блаженного эфира! Элегия Брожу по ветреному саду. Шумят багровые листы. Пройдусь, вернусь, у клумбы сяду, Гляжу на дали с высоты. Как осенью красивы зори, Когда и золото, и сталь Изнемогают в равном споре И льют прохладу и печаль! Как осенью красивы думы! В душе и горше, и сильней Под эти золотые шумы Воспоминанье нежных дней. Давно ли вместе, ах, давно ли Мы пили дней июльских тишь? О время, время, ты бежишь, Ты непокорно нашей воле! Я милые следы найду, Скажу прости былым отрадам. Пусть стынут на скамье в саду Два сердца, вырезаны рядом… «Сердцу каждому внятен…» Сердцу каждому внятен Смертный зов в октябре. Без просвета, без пятен Небо в белой коре. Стынет зябкое поле, И ни ветер, ни дождь Не спугнут уже боле Воронья голых рощ. Но не страшно, не больно… Целый день средь дорог Так протяжно и вольно Смерть трубит в белый рог. «Кто знает сумерки в глуши?..» Кто знает сумерки в глуши? Так долог день. Читать устанешь. Побродишь в комнатах в тиши И у окна без думы встанешь. Над речкой церковь. Дальше — поле, Снега, снега… За ними лес. Опять снега. Растут все боле, До самых пасмурных небес. Беззвездный, серый вечер стынет, Придвинул тени на снегу, И ждешь, когда еще придвинет Последнюю на берегу. Уже темно. Фонарик бледный Во тьме затеплил желтый глаз, Унылый сторож жизни бедной, Бессонно стерегущий нас. Вот бубенец звенит дорожный. В пыли метельной пролетел Ямщик с кибиткою. Запел И оборвался звон тревожный. Звенит над полем высоко, Все тише, тише… Реже, реже… Есть где-то жизнь, но далеко! Есть где-то счастие, но где же?.. В Москве
Как на бульварах весело средь снега белого, Как тонко в небе кружево заиндевелое! В сугробах первых улица, светло затихшая, И церковь с колоколенкой, в снегу поникшая. Как четко слово каждое. Прохожий косится, И смех нежданно-радостный светло разносится. Иду знакомой улицей. В садах от инея Пышней и толще кажутся деревья синие. А в небе солнце белое едва туманится, И белый день так призрачно, так долго тянется. «Мороз затуманил широкие окна…» Мороз затуманил широкие окна, В узор перевиты цветы и волокна. Дохни в уголок горячо, осторожно, В отталом стекле увидать тогда можно, Какой нынче праздник земле уготован, Как светел наш сад, в серебро весь закован, Как там, в небесах, и багряно, и ало, Морозное солнце над крышами встало. «Засыпаю рано, как дети…» Засыпаю рано, как дети, Просыпаюсь с первыми птицами, И стихи пишу на рассвете, И в тетрадь между страницами, Как закладку красного шелка, Я кладу виноградный лист. Разгорается золотом щелка Между ставнями. Белый батист Занавески ветер колышет, Словно утро в окно мое дышит Благовоньем долин И о новой заре лепечет. Встать. Холодной воды кувшин Опрокинуть на сонные плечи, Чтобы утра веселый озноб Залил светом ночные трещинки. А потом так запеть, чтобы песни потоп Всех дроздов затопил в орешнике! «Сухой и серый лист маслины…» Сухой и серый лист маслины, Кружащий по дороге низко, И пар, висящий над долиной, — Все говорит, что море близко. У хижин рыбаков темнеют Черно-просмоленные сетки. Иду и жду, когда повеет В лицо соленый ветер крепкий. И сладок путнику бывает Привал у вод прохладно-синих, Где море в голубых пустынях Полдневный солнца шар качает. «Уже пушистый хохолок…» Уже пушистый хохолок На кукурузах зацветает, Уже утрами залетает За ставни бодрый холодок, — А розы все еще в цвету, Как чудо радостное юга. И вечерами на мосту Целует рыбака подруга. И медлит солнце на холмах, На золотых струях Гаронны, Покуда осень, как монах, Кладет смиренные поклоны. |
