За водой Привяжи к саням ведерко, И поедем за водой. За мостом крутая горка, — Осторожней с горки той! Эту прорубь каждый знает На канале крепостном. Впереди народ шагает, Позади звенит ведром. Опустить на дно веревку, Лечь ничком на голый лед, — Видно, дедову сноровку Не забыл еще народ! Как ледышки рукавички, Не согнуть их нипочем. Коромысло с непривычки Плещет воду за плечом. Кружит вьюга над Невою, В белых перьях, в серебре… Двести лет назад с водою Было так же при Петре. Но в пути многовековом Снова жизнь меняет шаг, И над крепостью Петровой Плещет в небе новый флаг. Не фрегаты, а литые Вмерзли в берег крейсера, — И не снилися такие В мореходных снах Петра. И не снилось, чтобы в тучах Шмель над городом кружил И с гудением могучим Невский берег сторожил. Да! Петру была б загадка: Лязг и грохот, танка ход, И за танком — ленинградка, Что с винтовкою идет. Ну, а мы с тобой ведерко По-петровски довезем. Осторожней! Видишь — горка. Мы и горку обогнем. «Смерти злой бубенец…» Смерти злой бубенец Зазвенел у двери. Неужели конец? Не хочу. Не верю! Сложат, пятки вперед, К санкам привяжут. — Всем придет свой черед, — Прохожие скажут. Не легко проволочь По льду, по ухабам. Рыть совсем уж невмочь От голода слабым. Отдохни, мой сынок, Сядь на холмик с лопатой, Съешь мой смертный паек, За два дня вперед взятый. На улице I. «Иду в темноте, вдоль воронок…» Иду в темноте, вдоль воронок. Прожекторы щупают небо. Прохожие. Плачет ребенок И просит у матери хлеба. А мать надорвалась от ноши И вязнет в сугробах и ямах. — Не плачь, потерпи, мой хороший, — И что-то бормочет о граммах. Их лиц я во мраке не вижу, Подслушала горе вслепую, Но к сердцу придвинулась ближе Осада, в которой живу я. II. «На салазках, кокон пряменький…»
На салазках, кокон пряменький Спеленав, везет Мать заплаканная, в валенках, А метель метет. Старушонка лезет в очередь, Охает, крестясь: «У моей, вот тоже, дочери, Схоронен вчерась. Бог прибрал, и, слава господу, Легше им и нам. Я сама-то скоро с ног спаду С этих со́ ста грамм». Труден путь, далек до кладбища, Как с могилой быть? Довезти сама смогла б еще, — Сможет ли зарыть? А не сможет — сложат в братскую, Сложат, как дрова, В трудовую, ленинградскую, Закопав едва. И спешат по снегу валенки, — Стало уж темнеть. Схоронить трудней, мой маленький, Легче умереть. III. «Шаркнул выстрел. И дрожь по коже…» Шаркнул выстрел. И дрожь по коже, Точно кнут обжег. И смеется в лицо прохожий: «Получай паек!» За девицей с тугим портфелем Старичок по панели Еле-еле Бредет. «Мы на прошлой неделе Мурку съели, А теперь — этот вот…» Шевелится в портфеле И зловеще мяукает кот. Под ногами хрустят На снегу оконные стекла. Бабы мрачно, в ряд У пустого ларька стоят. «Что дают?» — «Говорят, Иждивенцам и детям — свекла». IV. «Обледенелая дорожка…» Обледенелая дорожка Посередине мостовой. Свернешь в сторонку хоть немножко, — В сугробы ухнешь с головой, Туда, где в снеговых подушках Зимует пленником пурги Троллейбус, пестрый, как игрушка, Как домик бабушки Яги. В серебряном обледененье Его стекло и стенок дуб. Ничком, на кожаном сиденье Лежит давно замерзший труп. А рядом, волоча салазки, Заехав в этакую даль, Прохожий косится с опаской На быта мрачную деталь. |
