Машенька! Нам город не прощает Слез и жалоб, расточенных зря. Дела много. Больше, чем вмещает Зимний день короткий декабря. Этот день мы вытянем, как жребий, Стойкие в удачах и в беде, И не будем говорить о хлебе, И не будем думать о еде. Мы с тобою не герои. Люди Фронта мы, каленые сердца. Нам понятен разговор орудий, Ясен довод пули и свинца. Иногда и похандрить придется, Повстречать бессонницей зарю. С орденом Никола твой вернется, В сотый раз тебе я говорю! Машенька, давай не подкачаем, Вахту ленинградскую держа! Сорок третий мы вдвоем встречаем. Нет вина, что ж — чокнемся и чаем, Каждым часом дружбы дорожа! Три верности Письмо А. П. Остроумовой-Лебедевой I. «При встрече с вами память привела…» При встрече с вами память привела Тридцатилетней давности дела. День петербургский, серенький такой, Струится дождь по стеклам мастерской, И вы, соседка по мольберту, рядом, Палитрой заслоняя мне окно, Откинулись, окидывая взглядом Мазок, положенный на полотно. На животе натурщицы в то утро — Вы помните? — всей гаммой перламутра Светилась кожа, и такой она В этюде вашем запечатлена. II. «Вы молоды еще. Но каждый вернисаж…» Вы молоды еще. Но каждый вернисаж В салонах «Мир искусства» — праздник ваш. Бакст, Сомов, Бенуа — мы рядом с ними В каталогах встречали ваше имя. И, помнится, не я одна тогда, Соседством с вами в студии горда, Не понимала: вы, гравер и мастер, Зачем вы здесь? И неужели в Баксте Нуждается ваш изощренный глаз? Как мы тогда не понимали вас! Теперь мы знаем: суждено учиться Художнику всегда. Таким уж он родится. Таким и был прилежный ваш талант, Природы вдохновенный лаборант. III. «Бежали годы. В Детскосельском парке…» Бежали годы. В Детскосельском парке Другая встреча с вами. Полдень жаркий. Благоухает скошенное сено. Чугунная скамья. Альбомчик неизменный У вас в руках. Я к вам не подошла. Кругом такая тишина была, В какой беседуют с природою творцы, В какой рождаются искусства образцы. Свернув с пути, я на «Большой каприз» Взбежала, помню, поглядела вниз И видела серебряные ивы, Которые вы кистью торопливой, Разливами воздушной акварели В альбоме в этот день запечатлели. Да! Вы из тех, кому судьбою дан С природою пожизненный роман. Вот почему так не хотелось мне Мешать свиданью с ней наедине. Я шла и думала о том, как вы богаты, Как защищают вас искусства латы От суеты, от лести, от ударов, От страсти сокрушительных пожаров, И, завистью томимая и грустью, Сама тянулась к творческому устью. IV. «Когда глядишь на эти сочетанья…»
Когда глядишь на эти сочетанья Сугробов с охрой каменного зданья, На пепел облаков, пересеченный Береговой Ростральною колонной, На кружево оград под кущами дерев, На камень у воды, где лапу поднял лев, — В цветной гравюре, взятой наугад, Ты узнаешь: да, это Ленинград. Как он угадан в белизне и черни Гравюры вашей! Нежностью дочерней Рисунок линий строгих отеплен. И классика и жизнь. Такой нам дорог он. V. «И здесь, художница, мне суждено вас встретить…» И здесь, художница, мне суждено вас встретить В год потрясений, в сорок третий — Суровый год геройства и побед. Блокады прорванной еще дымится след. Еще свежи под ледяною пленкой Фугасных бомб зловещие воронки. Они, как раны в снежной белизне, На Выборгской зияют стороне. Сидим и друг на друга смотрим мы. Ищу следов мучительной зимы. Я вижу их. Но все ж, крепка порода В закале страшного сорок второго года! След на руках. Вот так, до синевы Они у нас надолго промерзали, Когда зубец пилы мы в них вонзали, Когда тащили ведра из Невы. Смотрю гравюры. Перечень трудов, За этот год исполненных, читаю. Я вашу жизнь геройством называю, Других не подбирая слов. Вы улыбаетесь: «Геройство? Почему? Не понимаю. Проще и точнее: Верна самой себе, искусству своему И городу. Иначе — не умею. Иначе — смерть, подорванные корни». И в комнате становится просторней От этих слов, и дышится легко. Художница! Как просто, глубоко Определили вы и подвиг этой жизни, И смысл искусства, верного Отчизне. Три верности! Себе, ему и ей, Бессмертной Родине, истоку наших дней. Три верности! Мы их соединим В одну — великую, и с нею победим! |
