— А почему это?

Он ответил, пожав плечами:

— Обезличка.

— Как?

— Обезличка. Пользуются все, кому придется, а ответственного нету. Но вы не тревожьтесь. Вас в обиду не дадим. Сами в случае чего ответим за поломку.

Нет, это был не тот Иван, слава богу! Он и по возрасту не соответствовал тому Ивану. И, как оказалось, он тоже никогда не бывал севернее Ленинграда, а в армии отслужил уже после войны. Напрасно я беспокоился. Все шло как надо, чего там! Да и нелепо было бы думать, что в первые же дни своего появления в России я попаду в лапы к тому самому Ивану. Велика Россия, и много в ней разных Иванов. Не обязательно мне сразу натыкаться на того самого Ивана.

Похоже было также, что и лагерей наших никто из рабочих этой бригады не отведал. Поэтому я мог работать спокойно, не боясь, что кто-нибудь из них пристукнет меня в одном из полутемных коридоров этого четырехэтажного дома, где мы трудились над отделкой стен, полов и потолков. На всякий случай я все же ходил с оглядкой и вежливо уступал дорогу каждому, кто мне встречался на месте работы. Но люди посматривали на меня вполне дружелюбно. А Иван Петрович, кроме того, собирал их иногда в обеденный перерыв или после окончания работы для беседы со мной. Первое время я не совсем понимал, для чего это надо было, но он пояснил:

— А как же иначе? До сих пор вы их только в работе наблюдали. Но надо же и мыслями обменяться. Узнать, какие проблемы их волнуют, чем дышат люди, как относятся к мировым событиям. Вам же потом рассказывать о них придется.

— Рассказывать? Кому рассказывать?

— Да народу своему, финскому. Нам давно уже пора настоящую дружбу между собой наладить. Разве не за этим вы сюда приехали?

— А-а? Да, да…

— Вот и поговорите с нашими ребятами. Расскажите им для начала, как там у вас живется. А потом и они вам о себе расскажут.

Что мне оставалось делать? Я подумал немного. А пока я думал, они уже расселись в большой неотделанной комнате где придется: на грудах досок и щенок, на связках лучинок и прямо на полу. Им уже пора было расходиться по домам после окончания работы, но ради разговора со мной они остались и закурили в ожидании, обратив ко мне свои русские рабочие лица.

Куда мне было от них деваться? Повернуться и уйти было неудобно. Могли подумать, что в Суоми нет вежливых людей. Пришлось остаться. Ну что ж. Говорить так говорить. Могу и сказать им что-нибудь, если уж они так этого хотят. За разговором у меня дело не станет. Но пусть пеняют потом на себя, если им придется услышать не совсем приятные для себя вещи. Я присел среди них на груду мелких досок и сказал:

— Как у нас живется? Обыкновенно живется, как и у вас. Но обезлички у нас нет. В этом разница. У нас каждый столяр или плотник имеет свой инструмент. А свой инструмент всегда в порядке. Свой инструмент не может быть не в порядке. Бывает, что работают инструментом хозяина. Но и хозяйский инструмент всегда в порядке. А почему хозяйский инструмент всегда в порядке? А вот почему. Если ты попортил хозяйский инструмент, он тебя прогонит с работы. И потому ты никогда не попортишь хозяйского инструмента. У нас хозяин всегда может быть спокоен за свое добро, а у вас не может. Вот у вас тут на дворе лежат доски. Хорошие семиметровые доски. Я знаю, из какого сорта сосны их выпиливают. Это редкий, отборный сорт. Не в каждом лесу найдешь такую сосну. А у вас эти ценные доски лежат посреди двора и как попало. Мне сказали, что их привезли сюда в прошлом году и как свалили, так и оставили. Они торчат во все стороны, перегибаются от неправильного лежания друг на друге. Их поливает дождь и сушит солнце. Зимой они побывали под снегом, а теперь опять просохли насквозь в искривленном виде. Плотники берут их по мере надобности, но выбирают самые прямые, а кривые оттаскивают в сторону. От этого куча стала шире. С одной стороны по концам досок много раз проехала грузовая машина с кирпичами. Она поломала несколько досок и вдавила их в грязь. А с другой стороны на доски нагребли всякий мусор, куски кирпичей и штукатурки да еще просыпали мешок алебастра, который после дождей затвердел. Я знаю, почему это у вас происходит. Потому что нет хозяина. Или же он где-то очень далеко и не может увидеть. А если бы он был ближе и увидел, то прогнал бы вас всех с работы.

Тут все они почему-то рассмеялись, и один из них, по имени Василий Ершов, сказал:

— Вы ошибаетесь, Алексей Матвеич. Хозяин у нас все время присутствует.

Но я ответил:

— Нет. Иван Петрович не хозяин. Он мне уже объяснил, что за состояние доставленного материала отвечает не он.

— И все-таки хозяин все время налицо.

Я посмотрел удивленно вокруг, но кончил тем, что спросил:

— Где же он, простите в извинении?

— Да здесь же, в этой комнате сидит. Иначе говоря, мы сами и есть этот хозяин.

Но я усмехнулся недоверчиво и сказал:

— Нет. Вы не похожи на хозяина.

— Как так не похожи?

— Так. Ваши дела не похожи.

— Дела?

— Да. Вот сегодня, например, господин Потапов…

— То есть товарищ Потапов. Господ у нас нет.

— Да, верно. Господ у вас нет. И тем более это непонятно. Сегодня товарищу Потапову понадобился деревянный брусок всего в метр длиной. Он мог бы найти его где-нибудь среди древесных остатков. Но он не захотел искать. Он стал откалывать нужный ему брусок топором прямо от большой доски. Но от его удара доска раскололась вся до конца. Брусок он себе вырубил, но не стало хорошей доски. Разве хозяин так делает?

Тут Потапов тряхнул виновато темными волосами и сказал:

— Он прав. Каюсь, братцы. Я спешил притолоку закрепить и поленился пойти поискать.

Василий Ершов укорил его:

— Эх, ты! Роняешь нас в глазах гостя. Действительно, где уж ему признать в тебе хозяина, видя такое твое отношение к делу.

На это я сказал:

— Да и сам господин… сам товарищ Ершов тоже. Вчера он опрокинул ящик с гвоздями. Некоторые из них просыпались между половицами. Десятка два новых трехдюймовых гвоздей. Их можно было достать: приподнять слегка топором половицу и просунуть руку. А он не стал доставать. Он заколотил половицу и оставил их там. Хозяин так не поступит. Значит, он тоже не хозяин.

Тут они опять все засмеялись. Только Иван Петрович не засмеялся. Он погрозил Ершову кулаком и укоризненно покачал головой. А тот наклонил свою рыжую голову совсем близко к полу и начал с виноватым видом чесать затылок. Я мог бы и про других тоже кое-что сказать, но не сказал и только повторил свое утверждение:

— Хозяина тут нет. Это я вижу хорошо. Он где-то очень далеко от вас проживает. Но только не могу догадаться где.

Вот какую горькую истину я им преподнес, а про себя подумал: «Вы хотели от меня разговора? Получайте разговор».

Но они не обиделись. Они только поулыбались немного, переглядываясь друг с другом. И в их переглядывании сквозило такое, словно они жалели меня за мое неумение распознать между ними хозяина, хотя был он, по их мнению, где-то тут, совсем рядом, хорошо видимый для их глаз, но невидимый для моих.

Молодой Иван Терехин спросил меня:

— А у вас легко обнаружить хозяина?

Я ответил:

— Да, у нас легко. У нас вы везде увидите хозяина. Любой кусок земли, любой предмет на земле обязательно имеют хозяина.

— И не тяжко вам от их засилья?

Я пожал плечами.

— А как же без хозяина? Хозяин везде должен быть. Без хозяина все гвозди недолго растерять и все доски впустую искромсать. Нельзя без хозяина.

Они опять поулыбались немного, а Ершов сказал, чтобы загладить свою неловкость:

— Хозяин-то хозяин. А каково тем, кто не хозяин?

Но я ответил:

— У нас каждый может стать хозяином.

— Ой ли?

— Да. Стоит захотеть. Сегодня ты не хозяин, а завтра хозяин.

— Вот как! Интересно, каким же это способом достигается?

— Очень просто. Купил землю, купил усадьбу — и стал хозяином.

— Здорово! Вот это я понимаю — возможности! А вы сами-то много накупили себе земли и усадеб?