Илмари кивал своей тяжелой головой, положенной на ладони, и гудел как бы про себя:

— Да, вы исправите. Исправьте сначала свою ошибку.

— Какую свою ошибку?

— Ту, что совершили, вторгаясь на их землю. Но ее исправить можно только одним способом — уйти.

— Этого от нас не жди. Пришла пора устранить историческую несправедливость и объединить под общим знаменем разрозненные финские племена.

— Не потому ли ты так поторопился сделать заявку на двести гектаров русского леса?

— Да, это верно. Не для прогулки мы вторглись туда и не для благотворительности. А ты думал что? Смешно было бы оставаться в стороне и смотреть, как Гитлер один пожирает у нас под боком этот огромный жирный кусок, на который и мы имеем право. И незачем теперь оправдываться всякими там угрозами большевизма, когда дело сделано и Россия вот-вот будет раздавлена. Крики о большевизме — это пропаганда для дураков, и не в них дело. А дело в том, что рядом лежит большой, жирный пирог. И вот кто-то другой, придя издали, начинает резать на куски этот пирог и класть их в рот. Класть в свой рот — не наш. Как можно остаться спокойным, видя это и находясь рядом с тем же пирогом? Как не попытаться урвать свою долю от этого пирога?

— Да, да. Вот именно, как не урвать?

— Все это ерунда, что принято кричать о коммунизме. Попробуй спросить тех, кто это кричит, о чем они думают, призывая сокрушить коммунизм, и ты узнаешь, что они думают о жирном пироге. Вот вся причина их крика о коммунизме. Возьми меня. Я прямой человек…

— Прямой. Пока еще прямой. Но могут и скрючить в три дуги.

— …Но и я никому не скажу, что все дело в пироге, а буду кричать о том, что надо уничтожить с корнем очаг коммунизма, от которого мы, финны, спасаем западную цивилизацию. Но каждый умный человек понимает, что дело только в пироге. Мы приобрели столько земли, богатой лесами, зверем и рыбой, и собираемся приобрести еще, что ради этого можно сплести любой повод. Каждый кричит вслух одно, а в душе отлично понимает, что мы решили поправить свои дела за чужой счет. Но что из этого? Кто судья? Мы сами вынесем себе оправдание. Ведь мы имеем дело с большевиками-рюссями, которых никому не жаль. Сам бог наконец поднялся против них. И мы выполняем его святую волю.

— Волю Гитлера вы выполняете, идиоты. Спятили с ума вместе с ним.

— Ты сам спятил с ума на старости лет.

— Дурак тот, кто думает взять что-нибудь у России силой. Никогда она не позволит отнять у себя ни одного куска. История не один раз показывала, какая страшная сила сопротивляемости рождается внутри России, когда на ее землю ступает чужая солдатская нога.

— Это было когда-то, при другом строе. Прошли те времена и не вернутся. А теперь сам знаешь, как они пятятся там, на юге.

— Я знаю, что русский человек не перестал быть русским и не разучился давать сдачи. Он еще не дал вам сдачи. А этого надо ждать, и тем более при нынешнем строе, когда каждый житель России привык считать своей собственностью любой кусок страны. Понял ты? Тем более теперь, когда каждый русский — собственник всей страны. Не первый раз в истории лезут чужие войска в его леса и степи, и конец всегда был один. А теперешний конец не получился бы для вас еще ужаснее. Но так вам и надо, дуракам, вместе с вашим Гитлером.

— Ты сам старый дурак, выживший из ума. Смотри, как бы тебе опять не влетело за такие разговоры. Недаром за тобой все еще следят. Знают, что доверять нельзя. И на этот раз тебя живым уже не выпустят.

— Выйди ты сам живым из этой истории, которую заварил на свою голову.

Так примерно заканчивался каждый их разговор, после чего они расставались, не прощаясь друг с другом. Но проходило время, и Арви снова появлялся на мирной торпе Илмари, чтобы повторить весь разговор с начала.

Но не об Арви Сайтури и его намерениях по поводу русской земли пойдет у меня речь, когда я соберусь начать вам свой рассказ. Не будет ему места в моем рассказе, как не нашлось ему места на русской земле. Вместо того чтобы прибрать к рукам землю русских, он сам попал к ним в лапы на целые две недели. А когда наконец вырвался и приполз к Илмари, грязный, ободранный и голодный, то рассказал вещи, от которых даже Каарину бросило в пот.

Это был не то что партизанский отряд. Это почти весь их лесной поселок укрылся среди болот, застигнутый летом сорок первого года внезапным наступлением наших войск. Но первое лето и первую зиму они не давали о себе знать. А на второе лето они взяли под свой контроль дорогу, по которой немцы подвозили подкрепления и припасы для своих войск, стоявших к северу от Куолаярви. Мосты на этой дороге охранялись финнами и были в безопасности, но идущие по ней немецкие машины стали терпеть урон от русских гранат и мин.

Арви сделался сам не свой, когда узнал, что русские партизанские силы продолжали оставаться в тех лесах, которые он уже облюбовал для себя. Он первый разведал местопребывание партизан и сам вызвался вести отряд эсэсовцев, прибывших для уничтожения их гнезда. Как раз в это время главная группа русских находилась в отлучке, уйдя выискивать подступы к большому мосту через Сювяйоки. И там ее перехватила финская охрана, пытаясь отрезать ей путь назад. Не теряя времени, эсэсовцы наметили себе такой план: проникнуть в болотное гнездо русских и устроить в нем засаду для их главной группы, когда она вернется.

Командир отряда, в котором находился Арви, старый офицер-резервист, советовал им отложить эту операцию до зимы, потому что болота, среди которых русские укрылись, как на острове, в летнюю пору были непроходимы. Но немцам надоело терпеть постоянные потери на дороге, и они желали покончить с русскими немедленно. Финский офицер не стал с ними спорить и отдал в их распоряжение Арви, который сам вызвался указать им направление к болотам. Арви растолковал немцам, что через кольцо болот у русских устроено три перехода, которые охраняются пулеметами, причем у двух переходов пулеметы укрыты в скалах. Решено было перейти там, где русский пулемет не был укрыт камнями, но для отвода глаз направить также несколько человек и к двум другим переходам.

Отряд гитлеровцев состоял из автоматчиков. Но были в нем и два миномета. Кроме того, была еще и русская женщина с годовалым ребенком на руках. Это была жена главного русского начальника из лесного поселка. Он же был теперь начальником их партизанского отряда. Наши храбрые ребята захватили поселок в первое же утро войны, когда все его трудоспособные жители работали в лесу. Они так и не вернулись в поселок. А позднее к ним перебежали еще кое-кто из их жен, детей и матерей. Жена русского начальника лежала в родильном доме, когда наша воинская часть вступила в поселок. Эсэсовцы взяли ее у наших, собираясь использовать как заложницу. Она была красивая, черноволосая, но бледная и худая, и с трудом держалась на ногах, прижимая к себе спящую девочку.

В первое лето муж пытался ее освободить, но сам попался. Его самого чисто случайно освободил какой-то шальной финн из России, который сперва перекинулся к нашим, а потом снова ушел к своим, убив предварительно гитлеровского офицера, оскорбившего его сестру. Жену русского начальника эсэсовцы держали в расположении своих войск на севере и теперь снова привезли сюда. В этот день наши сообщили им, что в русском отряде, обнаруженном у Сювяйоки, главного их начальника нет. Значит, он остался на охране своего болотного гнезда, населенного женщинами, стариками и детьми. Потому-то они и прихватили с собой его жену, хотя и не знали еще точно, возле какого из переходов она может им понадобиться.

Приведя гитлеровцев к месту третьего перехода через болотную топь, Арви объяснил их офицеру через переводчика, что эта топь растекается вокруг партизанского острова километров на двадцать пять вправо и влево, переходя местами в более широкие болота, тоже непроходимые, с водяными окнами посредине. Но здесь, где ширина топи не больше двадцати метров, перейти можно, и пусть солдаты не смущаются, если будут местами проваливаться до колен. Там на небольшой глубине утоплены тяжелые коряги, которые можно нащупать ногами. Пусть по ним и лезут зверю в зубы, а ему, Арви, пора обратно. И он хотел уже вернуться, когда офицер остановил его, а переводчик сказал: