— Он приказывает вам идти впереди.
Ну, уж на это Арви никак не был согласен и ответил офицеру, что имеет приказ своего командира довести их только до перехода через болото — не дальше, а теперь обязан вернуться к своему командиру и вернется. И он снова хотел уйти, уже не обращая на них внимания, но офицер выхватил пистолет и заорал ему что-то прямо в лицо. Арви не привык, чтобы с ним так разговаривали на его собственной земле, и тоже схватился за свой автомат. Но по приказу офицера на него набросились два солдата с переводчиком и отобрали автомат. Во время этой возни они выкатились из-за кустарников на открытое место, и тут Арви от всего сердца пожелал, чтобы русский пулемет заработал. Такая злость охватила его вдруг против собственных союзников. Но русский пулемет молчал. А эсэсовцев это успокоило, и они перестали укрываться за кустарником. Офицер опять что-то крикнул, грозя Арви пистолетом, и переводчик пояснил:
— Он приказывает вам немедленно перейти через болото, иначе уложит вас на месте, как изменника.
Арви посмотрел на офицера и понял, что тот не шутит. Его солдаты и фельдфебели тоже стояли наготове. Тогда Арви пошел через болото в сторону русских. Что ему еще оставалось делать? Черт с ними, с этими иноземными наглецами! Русских важнее было уничтожить на этой земле, и ради этого стоило кое-что стерпеть скрепя сердце. Про себя он надеялся, что русский пулеметчик или пулеметчица приняли его за врага гитлеровцев, видя, как те отбирали у него автомат. Поэтому он довольно смело приблизился к трясине. На всякий случай он развел в стороны пустые руки, чтобы видели, кому нужно, его слабость.
Коряги были утоплены на разной глубине. Когда он ступил на них с последней зыбкой кочки, они закачались под ногами, едва не заставив его окунуться в бездонную вонючую грязь. Пришлось очень осторожно нащупывать их ногами, чтобы не промахнуться. И все-таки был один момент, когда он погрузился в черную жижу выше колен. Самым страшным при этом было ожидание пули в лоб с русской стороны. И кто знал, где он сидел, их пулеметчик! Перед глазами Арви за полосой грязи виднелась густая стена кустарниковой листвы, из которой торчали стволы сосен и берез. Из какого места готовилась вылететь русская пуля? Черт ее знал! Но, чтобы спастись от нее, он начал говорить вполголоса, когда перевалил за половину пути:
— Не стреляйте, я ваш друг. Не стреляйте, я ваш друг. — И на всякий случай он еще добавил по-русски: «Товарис, товарис», — хотя знал, что в этих местах жители понимали финский язык.
Пожалуй, что его услыхали, потому что стояла полная тишина. До берега оставалось не более семи метров, а выстрелов не было. Все же он продолжал повторять вполголоса среди полной тишины эти слова, пока не ступил на моховую кромку болотного острова. И едва он ступил, как эсэсовский переводчик заорал на своем страшном языке, который он считал финским:
— Разведать местность! И доложить! Тогда получишь обратно свой автомат.
Арви ответил ему: «Да, да» — и начал посматривать туда и сюда вдоль края болота. Хоть он и был зол на них за обиду, но зато кто, как не они, пришли помочь ему расправиться с русскими, не желавшими освободить для него свою землю? Он кинул внимательный взгляд в обе стороны перед кустарником и затем осторожно в него углубился, продолжая шарить глазами по сторонам и удивляясь, что не видит никого из русских. Мелькнула мысль, что они совсем ушли из этих болот и вся его разведка оказалась неправильной. Но к тому времени, как он окончательно успокоился и даже раскрыл рот, чтобы крикнуть им, что путь свободен, гитлеровцы вообразили, что он сбежал от них, и попробовали зацепить его несколькими очередями из автоматов, а заодно принялись прочесывать перелесок за болотом в разных других местах.
От такой напасти Арви бросился бегом в глубину перелеска. Но пули, посланные низко над землей, свистели так близко от его ног, что он не выдержал и прыгнул на первую попавшуюся березу. Она оказалась тонкой, и сучья гнулись под его ногами, но выбирать было некогда. Он вскарабкался по ней как можно выше, крича оттуда, чтобы они не стреляли и переходили скорей болото без всякой стрельбы, потому что никаких препятствий нет. Но голос его тонул в трескотне автоматов, и он кончил тем, что умолк, притаившись в самой густой листве.
Пули все еще свистели понизу, и под их защитой часть эсэсовцев двинулась через трясину. Утреннее солнце ярко освещало болото, и Арви отчетливо видел сверху тех, кто переходил трясину. Он даже узнал переднего из них по большому носу. Это был фельдфебель Шульц, веселый парень, который на пути сюда потешал остальных разными смешными выходками. Он двинулся первым, а за ним, слегка пригнувшись, зачавкали сапогами по черной грязи еще семеро молодцов. Остальных офицер не решился пока выпустить из-за кустарника, приказав им вести огонь для поддержки тех, что полезли через грязь.
Носатый Шульц был доволен, что оказался первым, и, чтобы прибавить храбрости другим, шел, выпрямившись во весь рост, а в трех-четырех шагах от перелеска даже остановился, повернувшись лицом к своим приятелям. Вид у него был такой, как будто за этой стеной зелени, откуда все они ждали смерти, он собирался показать им что-то забавное. Зажав автомат под мышкой, он вытер платком пот со лба с таким видом, словно ему и черт не брат, а потом сделал последние три шага из черной грязи к моховой опушке лесистого острова. Его соратники, успевшие перевалить за половину пути, тоже успокоенно выпрямились, готовясь нырнуть скорей под защиту зелени. Но в это время вздрогнула под Арви береза, вздрогнул весь лес, как бы пронзенный насквозь трескотней русского тяжелого пулемета.
Первым упал Шульц, выпустив из рук автомат и носовой платок. За ним стали падать его спутники, задевая друг друга. Кто-то из них попробовал открыть огонь из автомата, но тоже упал. Кто-то закричал от боли и ужаса, заплескавшись в густой жиже, и те, что шли последними, стали торопливо поворачиваться лицом назад, чтобы вернуться скорей под защиту кустарника. Но в это время огонь русского пулемета переместился от передних к последним и от них снова прошелся по всему ряду к первым. Арви видел, как самый последний, успевший сделать в обратную сторону по черной грязи три отчаянных прыжка, остановился вдруг, выпустил из рук автомат, а на его шее появилось крохотное красное пятно. И он упал лицом в грязь, а на него упал еще один. И кто-то уже бился в грязи рядом с ними, придавленный еще кем-то.
Никто не убежал из этой группы ни вперед, ни назад. Все они остались на месте, даже тот, который нарочно окунулся в грязь по грудь, чтобы в таком положении, сидя верхом на коряге, попробовать применить против пулемета автомат. Даже он не успел ничего применить. Пулемет покончил с ним раньше. А те, что опять открыли огонь из-за кустарника, только зря тратили патроны. Для них пулемет был недоступен.
Упираясь ногами в тонкие, ненадежные сучья березы и обхватив одной рукой ее ствол, Арви внимательно всмотрелся в то место, где грохотал русский пулемет, сотрясавший вокруг себя болотистую землю, и понял, что с того берега его не достанут ничем. Он был заслонен двумя толстыми соснами, стоявшими так близко друг к другу, что между ними с трудом пролезла бы рука. Но установлен он был не в промежутке между соснами, а чуть левее, в ямке, позади одной из сосен, и стрелять мог только вбок по переправе. А в промежуток между стволами сосен смотрел автомат. К этому автомату и прильнул русский сразу, как только покончил с группой Шульца. И после его нескольких коротких очередей огонь с той стороны прекратился. И сразу стало очень тихо в лесу после той трескотни и этих страшных криков. Даже птицы приумолкли, напуганные непривычными звуками.
Тогда Арви попробовал обдумать все, что тут произошло, но мозги его как-то не слушались. Глаза его смотрели на руки и ноги, торчавшие из черной грязи посреди болота, а мозги никак не могли примириться с этим. Подумать только: шло восемь здоровенных парней, и вот вместо них там груда мяса. И все это сделал один человек, укрывшийся в яме позади сосен. Арви все еще пытался увидеть его, чтобы придумать способ достать его чем-нибудь, хотя бы ножом, потому что нельзя же было допускать продолжения такого страшного дела. И вдобавок он должен был как-то проявить себя, чтобы избавиться от неприятностей, ожидавших его у командира отряда. Но стояла такая тишина, что он не смел шевельнуться. Шуршанье веток могло бы его выдать русскому.
