Из Саммалвуори притащилась пешком по осенней сырой стуже старая Кайса-Лена, считавшая своим долгом бывать всюду, где людей посещало горе. Присев за стол в кругу четырех взрослых жителей Туммалахти и двух детей, она сказала им слово утешения. Из этого ее слова жители Туммалахти узнали, что не вражда с русским соседом, вызвавшая в стране нужду и голод и заставившая людей работать свыше их сил, была причиной смерти Каарины, а воля бога. Это он призвал ее к себе. А почему он призвал ее к себе? Потому что он всегда призывает к себе только лучших. Плохие ему не нужны. Вот она, Кайса-Лена, доживает уже седьмой десяток, а не берет ее бог. Не нужна ему. Не угодила грехами своими. А Каарину взял. Она заслужила его благоволение. Как ребенок выбирает и срывает на лугу красивый цветок, так и он выбрал ее на земле за ее душевную красоту и взял к себе, чтобы украсить ею свой всевышний престол.

Она долго вела свою речь в этом роде, и все шестеро жителей Туммалахти внимательно слушали ее. Даже старый Илмари не пытался ее прервать, хотя в нем не могло не закопошиться желание спросить у простоватой Кайсы, на какого рода украшения идут у бога те, которые поступают к нему со всех фронтов мировой войны десятками и сотнями тысяч, и, кстати, получить разъяснение, по какому признаку отбирает он их для украшения своего заоблачного жилища и каким образом успевает это делать одновременно в сотнях тысяч мест. Но он не спросил. Он молча выслушал благочестивую Кайсу до конца и затем качнул рукой над столом, приглашая сидевших за ним приступить к еде.

И все отведали его горохового супа со свининой, ячневой каши с молоком, пирога с рыбой, соленых грибов и моченой брусники. Молодые, румяные жены Эйно — Рейно положили ему на блюдо жареное бедро лося. Майя Линтунен положила большой кусок свежего масла. Ее девочки положили на чистую тарелку по одной монете в две марки каждая. И старая Кайса прибавила к ним несколько своих медных монет.

Так проводил старый Илмари свою верную подругу в последний, далекий путь, откуда по непонятной причине никому и никогда не удалось вернуться назад.

Юсси не мог приехать из-за перемен по службе. У него произошло столкновение с начальником лагеря, которому он заявил, что не подходит к должности тюремщика и желает отправки на фронт. Он и раньше просил поставить его лицом к лицу с противником, когда вел охранную службу у военных складов и мостов. Но начальство вместо фронта направило его в лагерь для русских военнопленных.

— Ты желаешь видеть противника лицом к лицу. Вот он, противник.

Он всмотрелся в полумертвые тени, населявшие лагерь, и на лице его отразилось недоверие. Но его заверили:

— Да, да. Таков он и есть, наш самый главный враг.

Начальство считало Юсси удобным для службы в лагере, имея в виду его знакомство с русским языком, его большие кулаки и священную ненависть к русским. Но уже в конце второй недели Юсси подал рапорт о переводе его на фронт. При этом он сказал:

— Нет, это не русские. До такого состояния можно довести каждого из нас, если так же точно упрятать за проволоку и медленно убивать морозом, голодом и непосильной работой в лесу.

Ему сказали:

— А разве это не естественный закон самозащиты? Только ослабляя любыми мерами своего злейшего врага, мы сможем уцелеть сами.

Он ответил:

— Может быть. Но я предпочитал бы ослаблять его на фронте, а в палачи пусть идут имеющие к тому призвание.

Но его все-таки не отправили на фронт. Его опять вернули на охрану важных тыловых объектов. И там, на охране этих объектов, случилась у него в середине последней военной зимы еще одна встреча с карелом из России Юхо Ахо.

Но сам я не берусь рассказывать вам об этой встрече. Бог с ней. И если ненароком зайдет когда-нибудь о ней речь, я молча отодвинусь в сторону и кивну вам на Туммалахти и Саммалвуори. Оттуда ловите ухом слухи об этой небылице и заодно все те раздутые добавления к ней, от которых у вас появится зуд в мозгах и полезут на лоб глаза. А меня увольте от подобной обязанности.

И в начале этой сомнительной истории вам обязательно скажут, что, мол, сама судьба пожелала, чтобы их жизни столкнулись еще раз. Ей, видите ли, захотелось, чтобы в памяти у каждого из них остался от этого столкновения более глубокий след. И всю эту историю вам выложат примерно так.

Юсси совершал на лыжах разведывательную прогулку вокруг своего объекта, когда услыхал знакомую песню, похожую на отчаянный призыв о помощи. Полный недоумения, он притаился за стволом ели. Он и прежде становился в тупик перед этим непонятным для него созданием природы, а теперь тем более был поражен, потому что оно, это огненно-рыжее создание, шло по финской земле и глоткой своей распоряжалось на этой земле с такой же свободой, как у себя в России.

Откуда он взялся так внезапно, и почему его песня загремела в лесу именно в тот момент, когда он сам оказался на виду у Юсси? Над этим стоило очень основательно призадуматься. Но Юсси не успел призадуматься. Он успел только сообразить, что обязан без промедления захватить этого крикуна в плен, для чего устремился ему наперерез, перехватив палки в одну руку и положив другую на кобуру пистолета. Но все, что за этим последовало, было так непривычно и затруднительно для его мозга, что он просто не успел призадуматься над некоторыми вещами… При виде Юсси рыжий Юхо Ахо изобразил на своем огненном лице радостное удивление и сам помчался на лыжах в его сторону, крича во все свое широкое горло:

— Юсси! Друг! Неужели это ты? Не во сне ли я тебя вижу? Вот встреча, о какой я даже мечтать не смел!

И он раздвинул руки в стороны, словно готовясь кинуться в объятия. Но Юсси не принял его объятий. Он так поставил свои лыжи, что тому пришлось остановиться. И все-таки он уже был сбит с толку, не зная даже, как быть с пистолетом. Этот начиненный огнем и веснушками непостижимый тип опять словно опутывал его по рукам и ногам потоками своих восторженных выкриков, которые при первом впечатлении не вязались ни с каким здравым смыслом. Вот и теперь, попав на враждебную ему финскую землю, он должен был по крайней мере притихнуть и, уж во всяком случае, не радоваться, а он радовался самым неподдельным образом и орал во все горло, не беря во внимание ни места, ни времени:

— Какое счастье, что я напоролся прямо на тебя! Теперь мне ничего не страшно! Теперь я нашел свое настоящее место! Веди меня к своему начальству! Скажи, что еще один житель прибавился в Суоми! Да еще какой житель! Ты объясни им, какой это житель! Ведь ты уже знаешь меня насквозь. Верно? Обыскивай меня, выворачивай карманы! Делай все, что полагается делать с пленником. Вот, пожалуйста!

Он воткнул палки в снег и расстегнул свой черный полушубок, под которым оказалась темно-серая куртка финского офицера. Показав несколько пустых карманов, он опять застегнулся, продолжая радостно говорить и говорить, не давая Юсси времени для подозрительных мыслей. Все же Юсси спросил его:

— А ты зачем по-фински оделся?

— А как же! Если бы я по-русски оделся, то ваши солдаты подстрелили бы меня еще неделю назад, когда я через линию фронта перебирался. Только тем и спасаюсь, что под вашего замаскировался. Но теперь мне все равно. Ты меня знаешь — и беспокоиться мне больше не о чем. Как прикажешь одеться, так и оденусь.

— Я тебя в штаб батальона прикажу отвести. Идем. Впереди иди.

— Впереди? Юсси! И не стыдно тебе? А еще друг называется. Неужели я убегу от тебя или что другое выкину? Целую неделю тащился по этим лесам, чтобы попасть наконец в настоящие руки, — и вдруг сбегу? Плохо ты знаешь Юхо Ахо. Рядом с тобой я пойду, чтобы твои солдаты не подумали чего-нибудь.

— Ладно. Иди рядом.

— Вот это правильно, Юсси! Теперь я вижу, что ты мне по-прежнему друг!

И, заскользив рядом с Юсси, Юхо Ахо извлек из своей медной глотки оглушительный кусок того, что он по непонятному заблуждению считал, кажется, песней. Юсси нахмурился, когда этот кусок надавил на его перепонки, грозя прорвать их обилием тяжелых, сверлящих звуков, похожих одновременно и на предсмертные вопли зарезанного и на ликующий рев того, кто погрузил в него нож. У Юсси были причины хмуриться и поглядывать по сторонам. Предупрежденный о появлении в этих местах группы русских партизан, он мог ожидать их нападения на вверенный ему для охраны висячий мост через Сювяйоки. Полтора года назад они уже пытались его взорвать, но, потревоженные в своем болотном гнезде карательным отрядом эсесовцев, удалились глубже в необъятные леса своей страны.