— Арви был прав. Не от него бы принимать мне такие упреки, но сказано было метко: «Спрятался от жизни». И она тоже правильно заметила: «К народу не выходит, на детей растратился». Но теперь их нет у меня — детей. Не к моему народу прилепились их сердца. И ничего у меня нет. И кто остановит меня теперь, на остатке моих лет, если я опять пойду стучаться в сердце народа? И теперь я буду говорить ему только одно: не будь растяпой! Умей удержать то, что суждено тебе взять в свои руки! Умей удержать, ибо в такой стране, как Суоми, даже твой собственный сын может вырвать это и растоптать.

Илмари встал из-за стола, легко шагнув назад через скамейку, и голос его заставил зазвенеть подернутые морозом оконные стекла:

— Завтра меня не будет в этом доме. Можете заселять его своими подобиями с обкатанными булыжниками на месте головы. А еще лучше — гитлеровскими обжорами, которые сожрут без остатка всю Финляндию, если провоюют отсюда с русскими еще хотя бы год. Ну, ты, дорогой гость, застрахованный господом богом от излишка мудрости. Я не знаю, с какого русского трупа снял ты этот мешок с припасами, но упаси тебя боже забыть в этом доме хотя бы крошку краденого!

И, сказав это, он сам положил рыжему Юхо в мешок отброшенный к порогу хлеб и заодно все остальное, что тот успел выложить на стол. Рыжий сидел молча, сохраняя такой простодушный вид, словно слышал самый обыденный семейный разговор. Юсси кивком вызвал его на двор и там сказал:

— У меня в семь утра телефонный разговор. Отлучусь часа на полтора. Смотри, чтобы он не выкинул что-нибудь. Головой отвечаешь. Я потом что-нибудь придумаю, когда тебя пристрою.

Юхо покивал головой, но сказал с обиженным видом:

— Юсси, а зачем он меня дураком назвал? А я ведь вовсе не дурак. Ты сам знаешь. Я даже, наоборот, вполне умный, насколько я сам о себе понимаю.

Юсси ответил рассеянно: «Да, да» — и проверил крепления у своих лыж, стоявших рядом с крыльцом. Юхо проверил у своих, но продолжал начатую мысль:

— То есть я не то чтобы слишком умный, но и не глупый, а так — полоумный. В гениальные я никогда не лез. Это я тебе прямо скажу. Но и свое место на земле помню.

В комнате Юсси попросил старика разбудить его в шесть часов. Пользуясь этим, Юхо тоже ввернул просьбу:

— И меня в шесть. Мне тоже кое-куда надо будет отправиться.

Говоря это, он подмигнул несколько раз молодому Мурто с таким старанием, что ходуном заходило все румяное мясо его лица вместе с веснушками.

Но отправиться кое-куда он, пожалуй, действительно собирался. И, конечно, его целью был мост через Сювяйоки. Это теперь ясно. К нему он стремился попасть один, без Юсси, и что-то там успеть проделать, ему одному известное. И к мосту он в конце концов попал, но совсем другим путем.

Неизвестно, что заставило его проснуться, потому что старик по совету Юсси не тронул его, спокойно сопевшего на печи. Может быть, немецкий разговор, а может быть, голос финского переводчика, который сказал старику:

— Если не дашь ключи, они выломают дверь.

Очень может быть, что окончательно он проснулся от слов переводчика. Да и сам переводчик смог потом сказать кое-что об этом странном госте из России, посетившем далекую окраину финской земли. Поэтому очень легко можно представить, как это все происходило. Он услыхал слова переводчика и приподнялся на печи, нащупывая в кармане пистолет. А старик тем временем ответил переводчику:

— Пусть ломают. Вот амбар. Пусть ломают, а я посмотрю.

Затем снова послышалась немецкая речь, после чего несколько пар ног, зашаркав по полу, перешагнули порог и удалились в сени. Последний из выходивших немного задержался. Слышно было, как он сорвал что-то со стены у кровати, и вслед за тем глухо щелкнул ружейный затвор.

Дверь захлопнулась. Рыжий гость из России привстал, снял с дымохода свои сапоги и быстро натянул их на ноги. Здесь же он надел на себя полушубок, которым покрывался ночью, и затем спрыгнул с печки, чтобы взять шапку. Кровать, на которой спал Юсси, была аккуратно застлана. Это означало, что в момент его ухода все в доме было спокойно. Снаружи что-то загрохотало. Слышно было, как в дерево с хрустом впился топор. И в это время послышались угрожающие крики. Они нарастали и приближались. Рыжий надел шапку и снова прыгнул на печку.

И тут неожиданно грянул выстрел. За ним второй, третий, четвертый… В сенях послышались яростные возгласы и стоны. Не слезая с печки, рыжий Юхо встал на колени и вытащил пистолет. Что-то ударилось о дверь комнаты, и затем снова загрохотали выстрелы. На этот раз их было больше. Они слились в сплошной гулкий треск, от которого содрогался дом.

Распахнулась дверь, и в комнату, пятясь задом, вскочил разъяренный Илмари Мурто. Он попытался еще раз перезарядить свое ружье, но сразу же вслед за ним в комнату ворвался солдат в короткой тужурке с меховым капюшоном. Солдат что-то кричал по-немецки, наставляя на старика автомат. Но старик в слепой ярости не слыхал ничего. Круто извернувшись, он хватил солдата прикладом ружья по ногам. Тот опрокинулся, повалив своей тяжестью скамейку. Старик еще раз взмахнул прикладом, собираясь его прикончить, но в это время короткая очередь из сеней заставила его выронить ружье. Он схватился за грудь и медленно сел на кровать.

Юхо заметил в дверях стрелявшего и, вытянув руку, выстрелил в него почти в упор. Гитлеровец выронил автомат и упал на порог. Юхо спрыгнул с печки и выстрелил также в того, который поднимался на ноги с пола комнаты. Сделав это, он осторожно выглянул в полумрак сеней и сказал по-русски:

— Все успокоены? Кажется, все.

Старик Илмари встрепенулся при звуках русской речи и прошептал обрадованно слабеющим голосом на том же языке:

— Так вот кто ты, сынок дорогой мой!

Юхо выбежал в сени. На крыльце лежало два трупа. На дворе у амбара — еще два. Старый Илмари, как видно, не привык тратить зря патроны. Но черная собака продолжала лаять, и с крыльца Юхо увидел еще одного из незваных гостей. Стоя на санях, тот во весь дух гнал со двора лошадь. Судя по одежде, это был финн-переводчик. Не выпуская вожжей из рук, он оглянулся и сразу съежился при виде пистолета в руках Юхо.

Юхо разрядил ему вслед всю обойму пистолета, но не попал и снова вернулся в комнату. Старый Илмари Мурто лежал на спине поперек постели, и его правая рука была сжата в кулак с такой силой, словно удерживала теперь наконец то, что упустила при жизни. Юхо позвал его:

— Отец! Что же ты, а? Отец!

Он приложил ухо к груди Илмари и понял, что тот уже не отзовется. Сердце его не билось, и шерстяной жилет набухал пятнами крови. Юхо уложил вдоль кровати тяжелое неподвижное тело, скрестил на его груди огромные жилистые руки и закрыл глаза.

С минуты на минуту мог вернуться молодой хозяин этого опустевшего дома. Юхо пристроил за плечами свой мешок, взял у мертвого гитлеровца автомат с запасными обоймами и, кинув прощальный взгляд на суровое лицо навеки заснувшего Илмари Мурто, вышел на двор. Там на него залаяла собака, но он не обратил на нее внимания. Кое-что похуже собачьего лая ожидало его на дворе. Исчезли его лыжи. Их убрал из предосторожности Юсси, и Юхо понял, что пытаться их найти бесполезно.

Пока он так досадовал, стоя посреди двора в утренних сумерках, над его головой пропела пуля. Это означало, что его уже видели и знали, что с ним надо делать. Он бросился за угол дома, перемахнул через забор в огород и помчался по глубокому снегу к следующему забору. Над его головой просвистели еще две пули. Он пригнулся и побежал быстрее, с трудом вытаскивая ноги из глубоких сугробов.

По счастью для него, огород шел под уклон, и когда он перемахнул через второй забор, то очутился как бы в лощине. Здесь его не могла достать пуля, пущенная издали. Вдоль забора пролегала по снегу узкая тропинка, и он помчался по ней во весь дух. Но тропинка скоро свернула от забора в сторону, и он вынужден был свернуть вместе с ней, чтобы опять не оказаться в глубоком снегу. Задумываться было некогда даже тогда, когда он обнаружил, что тропинка ведет его на открытый холм. Пригибаясь как можно ниже, он взбежал на него и в следующий миг уже снова мчался под откос.