Но только те три хозяина владели приличными кусками леса, чьи участки прилегали к лесу Арви. У остальных восьми хозяев этой деревни лесные угодья были поменьше, сократившись у некоторых до размера немногим более гектара. Почти все они скоро открылись моему глазу, эти угодья: и лесные, и пахотные, и луговые, и озерные. Для этого мне пришлось предварительно пересечь выкошенные кустарниковые луга, где раздавался звон коровьих колокольцев, и подняться на первый каменистый бугор, поросший наверху низенькими кустарниками малины и редким иван-чаем.

Но хотя с каменистой вершины этого бугра мне открылся немалый кусок пространства, полный зелени, воды и солнца, все же и на этом пространстве обозначились не все хозяйства деревни — такое препятствие создавала глазу вздыбленная буграми земля, вся изрезанная на полуострова и мысы водой капризных извилистых озер.

Ничего не изменилось как будто у жителей деревни Матин-Сауна с тех пор, как я побывал у них последний раз в дни молодости. Ни одного нового хозяйства не прибавилось на их тесной бугристой земле, сдавленной гладью воды. Только выросли у некоторых новые скотные дворы, выложенные из камня с примесью кирпича и крытые цинком, да обновились у иных домики. Но и старые домики тоже сияли свежей желто-оранжевой краской там, где солнцу удавалось тронуть их сквозь густую зелень деревьев.

Здесь уже издавна полюбили желто-оранжевый цвет стен и красные крыши. А у бани даже стены красили в красное, проводя белое окаймление только вокруг окон. Поставлены тут были дома когда-то прямо в нетронутое окружение лесных деревьев. И пока земля по соседству очищалась под луга и пашни, вокруг человеческих жилищ лесные деревья продолжали укрупняться, дополняемые к тому же садами и живыми оградами из черемухи, березы и рябины.

И оттого, что добрую половину деревьев вокруг домов тут составляли ели и сосны, усадьбы жителей Матин-Сауна даже зимой были полны зелени. А летом они прямо-таки утопали в ней, несмотря на яркость своей собственной окраски. И теперь тоже редко какой дом выглядывал из густой зелени полностью, разве те из них, что стояли ближе к озеру. А у некоторых виднелись в просветы листвы и хвои только части крыш и стен, тронутые лучами солнца. Даже служебные постройки не у всех стояли на оголенных от зелени местах. И даже среди возделанных полей, на скатах бугров, местами были оставлены крупные березы и сосны, колыхавшие на ветру своими тяжелыми ветвями в одиночку и группами, не говоря уже о тех сплошных кусках настоящего леса, что занимали какую-то долю земли у каждого хозяина за пределами домов и полей. Такую любовь питали здесь к живому дереву. И все это отражалось в извилинах озера, наполнявшего своим блеском промежутки между крутыми и отлогими зелеными возвышениями, состоящими из камня, леса и полей.

Две моторные лодки скользили по озеру. Это отдаленные жители деревни, не желая тратить время на преодоление изгибов берега сухим путем, двигались к дому старого Матти по воде напрямик. Я тоже шел к его дому кратким путем. Но скоро мне пришлось круто взять в сторону, чтобы не застрять между двумя узкими отростками озера. Пройдя низкую торфянистую луговину, всю изрезанную канавами, я миновал сарай, набитый свежим сеном с этой луговины, прошел поля, засеянные картофелем, репой, горохом, семенным клевером, и вышел на дорогу. А с дороги увидел черневшую вдали на скате бугра старую баню Матти Вуоринена.

Выстроенная полсотни лет назад баня старого Матти была первым строением, которое видел всякий, кто приближался к деревне Матин-Сауна по дороге. Отсюда, надо полагать, и получила она свое название[29]. За поворотом дороги передо мной опять открылись некоторые из тех дворов, что я уже видел с каменистого бугра, идя от леса, но мой путь лежал не далее бани старого Матти.

Она когда-то топилась по-черному, эта почерневшая бревенчатая баня, а теперь никак не топилась. Теперь внутри нее все было вымыто и прибрано. Стояли на своих местах кадушки и ушаты с водой, висел деревянный ковш, вырезанный в давние времена из березовой чурки ножом самого Матти. Лежал сухой березовый веник на верхнем полке, но никто не собирался им париться. Под потолком ярко горела электрическая лампочка. При ее свете можно было разглядеть каменку, выложенную из крупных булыжников, и под ними — отверстие для дров. Булыжники почернели и потрескались. Никакого дымохода и никакого котла для нагревания воды не было. Вода нагревалась прямо в деревянной бочке с помощью раскаленных камней. Под парильным полком виднелась голая земля: доски пола покрывали только часть пространства между крохотным оконцем и нижней скамейкой, прилегающей к полку. Предбанник, отделенный от бани деревянной стеной, никогда не отапливался. Так выглядела эта старая баня, о каких теперь в Суоми уже стали забывать.

Бревенчатые стены бани пестрели цветными плакатами, на которых была расписана в картинках вся история финской бани. И самый яркий и крупный плакат показывал в разных видах устройство бани самого последнего типа: чистой и светлой, с удобными полками, с дымоходом, котлом для нагревания горячей воды и теплым предбанником. Такую баню уже выстроили сыновья старому Матти немного далее по берегу озера.

Тут же, недалеко от старой бани, чуть выше по склону бугра, стоял маленький старый домик, тоже выстроенный полсотни лет назад. Но и он теперь пустовал. Ему, как и бане, было дано другое назначение. Чисто прибранный внутри, он открывал глазу всех, кто туда входил, скопление старой домашней утвари разного рода, сделанной руками финского крестьянина. Сени были заполнены такими вещами, как старая бочка из-под пива, кадка для теста, деревянная соха, борона из еловых сучьев, коса, вилы, грабли, топор, пила, колеса для телеги, полозья для саней, дуга, хомут, весла и даже сети собственной вязки.

А в единственной комнате этого домика, помимо чугунов, горшков и глиняных кувшинов, занимавших шесток печи, и прислоненных к ней ухвата, кочерги и помела, связанного из сосновых сучьев, стояли расставленные на столе и на полках разные мелкие изделия: деревянные плошки, чашки, ложки, шкатулки для мелких вещей, колодки для обуви, плетенные из бересты кузовки для грибов, корзины для ягод, кошелки, лапти и всякие другие мелкие деревянные вещи, нужные в хозяйстве даже и теперь. Больше половины из них было сделано руками самого Матти. Остальные поступили для пополнения выставки от некоторых других жителей деревни.

Стол посреди комнаты тоже был сделан руками Матти. Деревянную кровать в углу, широкие скамьи вдоль стен и вокруг стола сколотил он же. Люди входили в комнату, шурша свежими березовыми листьями, которыми был устлан пол, обходили вокруг стола, разглядывая то, что стояло на нем и на полках, протянутых вдоль стен, а затем выходили вон, полные раздумья.

На стенах, кроме утвари, висели также плакаты и фотографии, показывающие развитие финского крестьянского жилища от курной избушки к нынешнему двухэтажному дому дачного типа с верандами и балконами, с водопроводом и электричеством и даже собственным паровым отоплением, поступающим из кухни.

Такой примерно дом уже выстроили старому Матти после войны его сыновья. Он прилегал к тому же саду, что и старый дом, только с другой стороны. В нем, кроме всяких новинок, указанных в плакатах, стояло новое пианино, на котором играла двадцатилетняя внучка Матти, проходившая курс учения в консерватории столицы.

Плакаты и снимки внутри старого дома были дополнены еще и вырезками из газет и журналов и даже написанными от руки текстами. В них сообщались разные сведения о борьбе финского народа за свои права и за дело мира. Приводились примеры улучшения жизни рабочих и крестьян Суоми после того, как она заключила договор о дружбе с Россией. И в добавление ко всему висела крупная надпись, призывающая крепить и развивать эту дружбу, от которой зависело будущее процветание Суоми.

Видно было, что подбором и составлением этих текстов здесь кто-то занимался уже давно. Значит, и тут имелись люди, подобные Антеро и Эстери Хонкалинна из Алавеси, которые сегодня тоже прибыли сюда в числе гостей.