— А как же провода?

— Провода идут в эту комнату, поднимаются по стене и уходят через перекрытие на второй этаж. А окно?

— С решеткой, — вздохнула Лина. — Значит, надо подниматься на второй этаж?

— Видимо, так, — согласился Макс. — Вылезайте из этих залежей.

— Сейчас, — Лина осторожно повернулась, стараясь неловким движением не обрушить на себя пирамиду картонных коробок, и тут вдруг заметила, что некое бесформенное нагромождение слева, принятое ею сначала за мешки, на самом деле таковым не является.

Это было что-то знакомое… Какое-то давнее воспоминание, размытое годами, а теперь настойчиво пытающееся достучаться до ее сознания… Через секунду она поняла, что видит перед собой шерстяной плед, которым отец обычно прикрывал больные ноги… В следующий миг Лина потянула плед на себя, он легко соскользнул, открывая для обозрения то, что до этого скрывал, — инвалидное кресло, а в нем облаченное в пижаму неподвижное мертвое тело.

Лина, зажимая рот, чтобы не заорать, шагнула назад, запнулась о какой-то ящик, потеряла равновесие и повалилась на пол, больно ударившись ребрами. Макс моментально среагировал на шум и рванулся к ней.

— Анге… — начал было он, но увидел мертвеца в инвалидном кресле, его безжизненно запрокинутую назад голову, вернее, то, что осталось от головы, и поморщился. Кто-то несколько раз выстрелил этому человеку в лицо, отчего оно превратилось в самую страшную маску, какую Макс когда-либо видел.

Сидя на полу, Лина широко раскрытыми глазами смотрела на тонкие старческие руки, высовывавшиеся из рукавов пижамы, на остатки седых волос, на вытянутую шею с потеками запекшейся крови… У нее начали дрожать губы, ей захотелось свернуться в клубок и спрятаться где-нибудь здесь между мешков и коробок, лишь бы не видеть мертвых тел своих родных и ничего не помнить. Каким бы кошмарным и абсурдным ни казалось ей письмо, обнаруженное Дмитрием на кухне, оно становилось правдой: прошел первый час их пребывания в доме, и умер Дмитрий, а обезображенный труп старика в кресле был ее отец — Леонид Владимирович Чернов.

Лине казалось, что она вдруг попала в мир ужасов, из которого нельзя выбраться. В нем действуют законы, отличные от законов реального мира. Поэтому она совершенно не представляла, что ей сейчас делать: то ли искать мифический пульт управления, то ли каяться в грехах и кричать, задрав голову в небо, что она не предавала родину ни душой, ни телом… Хотя вряд ли эти покаяния могли смилостивить ту невидимую силу, что избрала в этот вечер дом в Варенине для демонстрации жестокости.

Она поднялась на ноги и, не глядя на тело в кресле, стала пробираться к выходу. Макс посмотрел на ее бледное лицо, на труп и сделал свои выводы:

— Это Леонид Владимирович? — спросил он.

Лина молча кивнула. Макс никогда в жизни не видел Чернова-старшего, поэтому он был вынужден задать второй вопрос:

— Вы уверены?

— Да! — Лина встала в дверях спиной к Максу.

— Это он. Лицо, конечно… Но остальное… Да, я уверена… Все-таки они его убили.

Максу было трудно проявить сочувствие по поводу смерти человека, которого он никогда в жизни не видел и о котором слышал исключительно негативные отзывы. Поэтому он не стал изображать печаль на своем лице, а просто сказал:

— Очень жаль. Но это доказывает, что всем нам угрожает реальная опасность. И нам нельзя терять время.

Все еще не оборачиваясь к нему, Лина тихо отозвалась:

— Я понимаю. Дай мне еще минуту, и я буду готова.

Прикрыв за собой дверь и потушив свет, они вышли в коридор.

— Теперь наверх? — кивнула Лина в сторону лестницы.

— Да. Даже если мы не найдем пульт, то там может обнаружиться какой-нибудь выход. Можно спуститься из окна на веревке или выйти на крышу и слезть по пожарной лестнице.

— Если она есть.

— И если она безопасна, — уточнил Макс.

— Я хотела бы узнать, — неуверенно проговорила Лина. — Хотела бы узнать, есть ли у нас хоть какой-то шанс выбраться отсюда?

В обращенном к нему взгляде Макс видел ожидание обнадеживающего ответа, но врать ему не хотелось. Он отвел глаза и сказал:

— Поживем — увидим. Кстати, с Леонидом Владимировичем, насколько я понял, жил еще один человек — Василий Иванович, да?

— Был такой. Но если папа мертв, то скорее всего и он…

— Я тоже так думаю. И если вдруг вы увидите еще один труп, то не особенно пугайтесь, хорошо? Резкие движения нам сейчас противопоказаны.

— Ага, — коротко ответила Лина. — Идем?

Коридорная люстра осталась далеко позади, и свет ее до лестницы не доходил. Макс внимательно осмотрел стены, но выключателя не обнаружил, и теперь им предстояло подняться из сумерек коридора в темноту лестничных пролетов.

— Может, зажигалку? — снова предложила Лина.

— Давай, — махнул рукой Макс. — Хоть это, раз ничего другого нет.

Лина медленно шла впереди, оглядываясь по сторонам в ожидании нового страшного сюрприза, но здесь все было пусто и пыльно. Первый лестничный пролет в пятнадцать ступеней они прошли минут за пять. Вторую половину пути двигались уже веселее. Лина рассматривала потолок второго этажа, когда почувствовала, что ее левая нога зацепилась за что-то невидимое.

— Ой, — замерла на месте она. — Будто паутина…

Лина не успела договорить, когда Макс грубо и решительно схватил ее сзади руками за грудь и рванул назад. Они покатились вниз по ступеням. Оглушительный взрыв и бьющая по глазам вспышка ударили из того места, где Лина находилась секунду назад. Взрывная волна придала их падению дополнительную скорость, и приземление на площадке между лестничными пролетами оказалось не слишком приятным: Макс со всего размаху впечатался спиной в мраморный пол и замычал от боли. Лине же повезло — она рухнула точно Максу на живот и почти не пострадала, хотя усугубила физические мучения телохранителя.

Когда в ушах перестало шуметь, Лина открыла глаза и прямо перед собой увидела свои собственные ноги, задранные высоко к потолку. Они не слишком походили на холеные и соблазнительно-манящие ноги манекенщицы: теперь их покрывала пыль, каблуки на обеих туфлях отлетели, на левой ноге от колена вниз шла длинная кровоточащая ссадина.

— О-ох! — простонала Лина, поднимаясь с пола и одергивая юбку. Скромный по стилю, но обошедшийся ей в полторы тысячи долларов костюм впору было отправлять на помойку. Правый рукав на локте разорвался, а столетняя пыль особняка сделала костюм из светло-коричневого серым.

Макс встал молча, но держался за поясницу — ему показалось, что при падении там что-то хрустнуло. Он посмотрел на Лину и не обнаружил у нее видимых увечий.

— Все нормально? — спросил он.

— Ты о чем? — Лина безуспешно пыталась отряхнуться. — Если о том, как ты схватил меня за грудь, то это было одно из самых захватывающих эротических переживаний в моей жизни. Жаль, что все так быстро закончилось.

Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла не очень убедительной.

— Повезло вам, — Макс подобрал с пола выроненную Линой зажигалку. — Но теперь впереди пойду я.

— Так мы пойдем снова? — Лине вдруг расхотелось улыбаться.

— Другого выхода я не вижу.

— О Господи! — выдохнула Лина. — Теперь я буду идти, очень высоко подымая ноги.

— Я боюсь, что это уже не понадобится. У авторов этого мероприятия, видимо, хватило фантазии, чтобы не повторяться в своих сюрпризах.

— В следующий раз нам упадет на голову кирпич?

— Если бы… Наверное, оттуда свалится что-нибудь похуже.

Как бы Владимир Чернов ни пытался перевести ход своих мыслей на что-нибудь иное, он неизбежно каждые пять минут косился на неподвижное тело своего младшего брата, а вслед за этим начинал думать о том, что смерть, эта глупая нелогичная штука, подобралась к нему совсем близко, а он этого и не заметил. Весь сегодняшний день был вполне обычным, ничем не отличающимся от сотен других дней рабочей недели: встречи, совещания, разбирательства, сделки, бумаги и так далее… Кто знал, что заключенные сегодня сделки окажутся его последними сделками? Кто знал, что поездка на «мерседесе» сюда была его последней поездкой? Почему он не смаковал вкус великолепного английского ростбифа за обедом, а лишь механически двигал челюстями, одновременно слушая соображения своего коммерческого директора о налоговых льготах? Почему его налаженная и, в общем-то, успешная жизненная стезя должна закончиться именно сегодня, именно так, жестоко и нелепо? Он мог ответить на эти вопросы, но все это было слишком глупо и нелогично. Предательство Родины, продажа достояния… Чушь собачья! Какой-то рехнувшийся пролетарий, начитавшись «Советской России», берет на себя смелость судить семью Черновых! Идиотизм!