— Здорово это у вас получается, — Шестов посмотрел на часы: на обед он уже не успевал. — Мне за такие подвиги могут и орден навесить…

— Не знаю, как насчет ордена, а какую-нибудь форму благодарности мы сможем придумать, — серьезно сказал первый.

— Я подумаю, — кивнул Шестов. Он обожал провоцировать этих сволочей на взятки.

— Тогда до встречи, — дверца захлопнулась, и «мерседес» рванулся с места.

— Надо было согласиться на поездку до блинной, — сказал им вслед Шестов. — Оставили без обеда, сволочи. Ненавижу криминальные структуры!

Двое сидевших на заднем сиденье «мерседеса» продолжали разговор:

— Я же ч-чувствовал, что зд-десь какая-то хренотень, — Тарасов распечатал пачку «Мальборо». — Такие вещи с-слу-чайно не происходят.

— Ну и что? К чему это все? — спросил Казаков.

— Резниченко. Что-то с ним п-происходит. Охран-ники у него пог-гибают. Люди г-говорят, нервный он с-стал за пос-следние дни…

— Мне потрясти Анжелу?

— Пот-тряси. Кому же, к-как не тебе ее трясти? Т-ты ее трахаешь, тебе и к-карты в руки…

Когда Григорий Александрович вернулся во вторник вечером в пустую квартиру, ему стало нехорошо. Все вроде бы было на месте — вещи, фотографии, халат Ольги, в спешке брошенный на кровать, — но не было самого главного. Не было его семьи.

И тогда он понял свою ошибку: десять лет он денно и нощно зарабатывал деньги, чтобы обеспечить безбедное существование своей семье. Потом он не захотел отдавать эти деньги Шульцу, потому что не хотел лишать семью безбедного существования. А теперь он рисковал потерять семью и деньги одновременно. Как-то все это оказалось взаимосвязано… Надо было сразу отдать Шульцу все, что он просит. Ибо если деньги должны были обеспечить безопасность жены и дочери от мерзостей окружающего мира, то почему же он не использовал деньги по назначению? Почему он не защитился ими от Шульца?

У него не было ответов на эти вопросы. Но одно Григорий Александрович знал точно — какой бы скотиной ни был Шульц, он превосходно знал болевые точки Резниченко, и одну из них четко обозначил в утреннем телефонном разговоре:

«Кого ты больше любишь?! Семью или деньги?»

Что ты способен сделать за деньги? И что ты способен сделать ради своей семьи? Вот вопрос вопросов.

Через полчаса, выпив полбутылки ледяной водки из холодильника, практически не закусывая, Григорий Александрович знал ответ: «Я умру, но вытащу их оттуда. Я пойду по миру, но вытащу их оттуда. Я сяду в тюрьму, но не позволю причинять боль моей семье. И я убью всех, кто станет на моем пути!»

Доза алкоголя оказалась достаточной, и вскоре он заснул, не раздеваясь, на диване.

Он не сумел допить бутылку до конца, и, вероятно, это было к лучшему — неизвестно, до чего бы он додумался после целой бутылки.

Пока Григорий Александрович спал, его новый знакомый Аркадий Семенович пил кофе в ресторане «Тропикана» и беседовал о жизни, судьбе и гадании на кофейной гуще. Потом он писал записки, показывая собеседнику и тут же их сжигал.

Анатолий Кожин, одолжив перед этим у Диспетчера снайперскую винтовку, уехал за город и там, в лесу, хладнокровно расстреливал шишки на деревьях, восстанавливая былые навыки. Он полагал, что эти навыки понадобятся ему в субботу вечером.

Заместитель начальника службы безопасности Казаков повел Анжелу в бар. Он сидел рядом с ней у стойки и считал в уме количество выпитых ею коктейлей. По его расчетам, приступ болтливости должен был случиться с ней после пятого, но то ли он ошибся в расчетах, то ли бармен разбавлял вино водой. Поэтому Казаков подождал, когда Анжела, чуть пошатываясь, направилась к женскому туалету, заказал рюмку водки и вьшил ее в очередной коктейль.

Приняв этот напиток внутрь, Анжела принялась рассказывать такое и в таких количествах, что у Казакова закружилась голова от обилия информации. Он едва успевал запоминать, что относится к Резниченко, а что — к другим сотрудникам фирмы.

В тот же вечер Вадим довел свой файл до логически идеального состояния. Он положил дискету в карман пиджака, чтобы не забыть ее утром. В среду он собирался предложить свой опус Олегу Михайловичу Тарасову.

Следователь Шестов сидел на подоконнике в кухне своей холостяцкой квартиры и курил. Обычно он старался дома не думать о работе, чтобы не перенапрягать мозги, но сегодня чертов «мерседес» выбил его из колеи. Во всем этом было нечто настолько важное, что Тарасов лично приехал побеседовать с ним. А само дело выходило определенно «мертвым».

Сегодня Шестов битый час показывал картинки с силуэтами машин двоим пацанам, которые вроде бы видели издалека, как погибший впоследствии Денис Сладков садится в белую машину. Один опознал белую машину как «тоёту», другой — как «форд-эскорт», и на этом Шестов, раздраженно плюнув, закончил допрос подрастающего поколения.

Правда, эксперт обнаружил на ногах и руках Прошакова некие следы, на основании которых сделал вывод: перед смертью тот был привязан то ли к столбу, то ли к стулу, но убит был именно в связанном состоянии, иначе следы от веревок на теле не сохранились бы так долго. Значит, убили его не в парке, да еще на брюках и ботинках убитого осталась каменная пыль, из чего эксперт заключил, что в тот день Прошаков успел полазить по подвалам или пещерам. Но что толку в этих сновидениях? Знать бы, почему суетится Тарасов?

Они сказали: это инсценировка, чтобы скомпрометировать фирму… Немного передергивают. Их охранная система обслуживает собственные фирмы, банки и так далее. На рынке охранных услуг они практически не работают, так что какие конкуренты? Какая компрометация?

А если… Если действительно хотели скомпрометировать, но не охранную систему Тарасова. А всего лишь одного человека. С кем ездил последний год Прошаков, кого он возил на работу?

Шестов вспомнил сердитое выражение лица Резниченко: «И руку он мне на колено не клал!» Если бы Резниченко пытались скомпрометировать… Сделать из него гомосексуалиста… Это уже интересно.

Надо бы поподробнее узнать об отношениях Резниченко и Тарасова. Хорошо бы подробно поговорить с Григорием Александровичем один на один.

Шестов открыл ежедневник и записал на четверг: «Вызвать на допрос Г. А. Резниченко».

А может быть, Резниченко действительно гомосексуалист? Тарасов знает об этом и хочет предать этот факт гласности с наибольшим шумом, чтобы выкинуть Резниченко из фирмы?

Шестов снова открыл ежедневник и записал на пятницу: «Вызвать на допрос жену Резниченко».

У Анжелы было какое-то болезненное лицо, и Резниченко предложил ей отправиться домой, подлечиться. Та с облегчением приняла это предложение, собрала сумочку и, еще раз поблагодарив Григория Александровича за заботу, объяснила свое состояние тем, что вчера до поздней ночи сидела над документами.

— Тем более отдохни, — напутствовал ее Резниченко. Как только Анжела ушла, он позвонил Аркадию Семеновичу:

— В пятницу большую сумму наличности будут забирать из Щелковского отделения «Грот-банка». Утром, около десяти.

— Хорошо. — Диспетчер быстро записывал информацию. — Что-то еще?

— Днем на нашу швейную фабрику приедут несколько предпринимателей из Казани за товаром. Платить будут наличными.

— И это хорошо, — одобрил Аркадий Семенович. — Откуда они поедут и какие есть подъезды к фабрике?

Резниченко подробно объяснил.

— Ну вот и все, что от вас требовалось, — с оптимизмом заявил Аркадий Семенович.

— Разве?

— Ну, конечно, еще и хранилище… Этого никто, кроме вас, не сделает. Помните, ради чего все это…

— Я-то не забуду, — Резниченко вспомнил свою пустую квартиру и помрачнел. Он надеялся на благополучный исход дела, но помнил он и то, как рассыпались в прах надежды, связанные с обедом в «Пицца-хат», если и в этот раз они проиграют, то последствия будут фатальными.

Около часа позвонил давешний следователь: