— Э! — предостерегающе крикнул Шульц. — Ты что, сдурел?

Но скандинав продолжал гнуть шульцовскую руку вниз, а потом попытался ударить Шульца в лицо, но лишь слегка задел по носу.

Это окончательно вывело Шульца из себя. Он завопил:

— Да что же это такое! Да кончится это когда-нибудь!

Изо всех сил он стал бить скандинава кулаками в грудь, отпихивая от себя, но тот не отпихивался, а, наоборот, норовил упасть Шульцу на грудь. Женщина попыталась завизжать, но бдительный Макс стукнул ее по голове, и она, бесчувственная, осела на землю.

Шульц продолжал бороться со скандинавом, не замечая, что в лицо ему летят какие-то брызги. Это заметил Макс.

— Феликс Эдуардович, — позвал он. — Феликс Эдуардович!

— Чего тебе? — пропыхтел Шульц. — Лучше помоги мне!

— Феликс Эдуардович, вы его убили.

— Что? — Шульц замер, и мертвый скандинав снова повалился на него. Макс оттащил труп в сторону и прислонил к стене. Только теперь Шульц вспомнил про нож в своей правой руке. Лезвие, рукоятка и рукав до локтя были темными от крови.

— Невезуха! — прошептал Шульц. — Весь день так!

— А с этой что делать? — спросил Макс, показывая на бесчувственную женщину.

— Что делать? — вздохнул Шульц. — Не оставлять же ее… Она нас с тобой очень хорошо разглядела. Держи, твоя очередь, — он протянул Максу нож.

Отвернувшись в сторону, он покачал головой:

— Дико неудачный день. А ночь еще хуже.

Макс проснулся рано утром — в начале седьмого — от того, что Шульц настойчиво пихал его в плечо.

— Вставай, вставай! Хватит дрыхнуть!

Макс попытался оторвать голову от подушки, но голова оказалась весом в тонну. Она даже не пошевелилась, и Макс прошептал, не раскрывая глаз:

— Я убит. Меня не кантовать.

— Вставай! — Шульц подождал еще несколько минут, а потом вытащил из холодильника упаковку холодного баночного пива. — Потом я буду об этом сожалеть, но сейчас другого выхода я не вижу.

Затем Шульц вылил банку пива на голову Максу. Тот заорал нечеловеческим голосом, но остался в постели. Шульц открыл вторую банку и вылил Максу на грудь. Крик был послабее, но зато Макс открыл глаза и умоляюще посмотрел на босса.

— Процесс продолжается, — спокойно сказал Шульц, и от звука вскрываемой банки с пивом Макс вскочил на ноги.

— Давно бы так, — поощрительно произнес Шульц. Выглядел он так, будто ночью побывал на шабаше ведьм: всклокоченные волосы, мешки под глазами, трясущиеся пальцы. Зато в глазах горел огонь.

— Макс, — проникновенно сказал Шульц. — Нас ждут великие дела.

— Но не сегодня, — голосом умирающего произнес Макс. — Я еще не пришел в себя после вчерашнего.

— Некогда приходить в себя. Надо забирать инициативу в собственные руки, иначе в следующий раз они нас определенно прикончат.

— И как же мы это сделаем? — Макс стал протирать глаза. Бодрее от этого он себя не почувствовал.

— Ты не знаешь?

— Нет, — вяло ответил Макс.

— Тебе повезло. Потому что я знаю.

— Ура, — без особого энтузиазма вздохнул Макс.

— Поехали, — сказал Шульц. Проведя почти бессонную ночь, он тем не менее чувствовал себя снова в хорошей форме. Более того, он знал, что нужно сделать, чтобы окончательно загнать Резниченко в угол. И он собирался это сделать немедленно.

Страх и растерянность, пережитые им вчера, действительно ушли после поездки в ночной клуб. Но Шульц не рискнул бы никому признаться, что очищение от негативных эмоции и психологическое расслабление потребовали двух смертей: пожилого скандинава и его спутницы. Шульц словно рассчитался с ними за свое дневное поражение, выместил накопившиеся ненависть и злобу.

И после этого холодная рассудительность и уверенность в своих силах вернулись к нему. А когда он понял, что следует сделать с Резниченко, то почувствовал себя демоном, непредсказуемым в хитрости и остроумии своих действий: почувствовал себя жестоким зверем, хищником, которого не могут остановить ни ружья, ни ловушки. Он вдет до конца и вгрызается в горло свой добыче.

«Я же сказал тебе: не буди во мне зверя», — вспомнил Шульц фразу, сказанную им Резниченко в ресторане. Резниченко не воспринял доброго совета.

Ну что ж, больше предупреждений не будет.

Как ни старался Кожин удержаться от сна, но в четыре часа утра, когда за окном уже светало, он задремал. Правда, ненадолго.

Когда пистолет выпал из его разжавшихся пальцев на пол, он встрепенулся, огляделся по сторонам, подобрал оружие и после этого возблагодарил кого-то там на небесах за то, что он еще жив, а не прирезан во время сна.

Тут же он набрал номер Аркадия Семеновича и сказал:

— Он так и не явился.

— Понятно, — было похоже, что сообщение Кожина его не слишком удивило.

— Сейчас пять утра, начало шестого. Сколько мне еще ждать?

— Досиди до восьми утра и сматывайся оттуда. Скорее всего он туда не вернется. Нашел себе новое местечко.

— Но здесь вещи, чемодан…

— А это для того, чтобы ты купился и всю ночь просидел без толку.

— Что же вы мне только сейчас сказали? — возмутился Кожин.

— Я сам недавно догадался. Да и то я просто предполагаю. А что на самом деле происходит, кто его знает? Вот потому я тебя и прошу дождаться восьми, а потом уже линять оттуда.

— Ладно, буду сидеть, — согласился Кожин.

— А потом приезжай ко мне.

— Я лучше спать потом поеду…

— Отоспаться ты еще успеешь.

— А в чем дело?

— Надо это дело довести до конца, — решительно сказал Диспетчер. — Для меня это честь фирмы. Я свой курорт к чертовой матери послал, хочу закончить всю эту историю…

— А я при чем?

— Я думал, ты тоже заинтересован. Ты же меня так просил за своего знакомого. Разве нет?

— Вообще-то… да, я приеду.

— Приезжай, что-нибудь придумаем.

Положив трубку, Диспетчер задумался. Незнакомец по фамилии Шульц казался ему опытным и хитрым противником. Кожин тут многого не добьется. Сам голову свернет. Надо подключать кого-то из специалистов. Опытного «чистильщика».

Почему-то он вспомнил разговор о кроликах. Забавный парень. Надо попробовать.

Несколько часов спустя, когда Кожин, разочарованный и с красными глазами, приехал из «Салюта» и сказал, что никакими Шульцами там и не пахнет, Диспетчер отправил вызов «чистильщику», который в прошлый раз позвонил третьим.

Во вторник утром Резниченко сидел в своем кабинете и просматривал скопившиеся за ночь факсы. Зазвонил телефон, и Григорий Александрович отложил папку в сторону. Он медлил поднять трубку, потому что ничего хорошего от звонков в такое время не ждал.

— Резниченко слушает.

— Это Толик, — сказал Кожин. — Григорий Александрович, к сожалению…

— Что? — резко спросил Резниченко. — Что случилось?

— К сожалению, ничем не могу вас пока порадовать. Мы так ничего и не знаем о результатах вчерашней попытки…

— Ну и чего звонишь, раз ничего не знаешь? — оборвал его Резниченко. — У меня и так нервы на пределе. Я Ольгу с дочерью отправил из Москвы на всякий случай…

— Это правильно, — согласился Кожин, который, правда, не совсем представлял, из-за какой такой опасности Резниченко отправляет семью.

— Ну ты позванивай, — уже более спокойно сказал Резниченко. — Я весь день буду здесь, в офисе. Только об одном тебя прошу — не начинай больше разговора со слов: «К сожалению…»

— Постараюсь, — усмехнулся Кожин.

Через двадцать минут телефон снова зазвонил, Резниченко нахмурился, но трубку взял.

— Толик, если ты опять…

— Меня зовут не Толик, — услышал он в трубке. — Ты перепутал. Меня зовут Феликс.

— Здорово, — только и смог произнести Резниченко.

— Ты не ожидал, что я позвоню? — злорадно поинтересовался Шульц. — Ты думал, что твои псы разорвали меня на кусочки, так ведь?!