Апчара ни на шаг не отходила от Кошрокова, обещавшего заехать к «Жанне д’Арк». Она пригласила и Чорова.

— Кто еще у тебя будет? — С некоторых пор Чоров стал придирчиво выбирать, с кем сидеть за столом.

— Кто? Кураца да я. Хочешь, возьми с собой кого-нибудь.

Чоров был бы рад поехать с Кошроковым, но всячески избегал Курацу, директора недавно восстановленного кирпичного завода. Апчара знала причину, но делала вид, будто ни о чем понятия не имеет. Напротив, она вежливо сказала, что мама будет очень рада увидеть Чорова, хотя на самом деле Хабиба терпеть его не могла и называла по-своему: «аужиж-муужиж» — «убегай-прибегай».

— Точно не обещаю. Сама видишь, что делается, не знаю, какой рукой нос вытирать. Дел три арбы и две сапетки. Если улажу… — Чоров понизил голос: — Не при уполномоченном будь сказано: план этот уже камнем виснет на моей шее. Утонем, того и гляди… В общем, посмотрю.

— Будем ждать!

— Ну, ординарец, за тобой слово, — сказал Кошроков, усаживаясь поудобней, да так, чтобы и Апчаре хватило места рядом с ним. — Как кони, отдохнули?

— Напоены, накормлены, — бодро доложил Нарчо.

— А сам?

— И сам сыт. — Нарчо не лгал: поел он на славу. Кантаса принесла ему кусок мамалыги, сыр, крутые яйца.

— Тракторист! Ишь, загордился! — Апчара была рада видеть Нарчо, которого она знала с дней восстановления колхоза «Псыпо». — Самого комиссара полка возишь? Ординарцем зовешься? Молодец Кантаса, хорошо тебя пристроила.

Нарчо не удалось сдержать улыбку. Вопреки желанию «ординарца» выглядеть серьезным, рот его растянулся до ушей.

— Вы что, знакомы? — удивился Кошроков.

— Еще как! Мое вступление на пост председателя колхоза он ознаменовал таким событием, что мне вовеки не забыть. — Апчара озорным движением нахлобучила ушанку Нарчо на самые глаза. Мальчику это не понравилось. Он сделал строгое лицо:

— Разрешите ехать, товарищ комиссар?

— Трогай, трогай.

Линейка покатилась.

— Ой, какой счастливый день у меня сегодня! Были бы крылья — взлетела!

— Ординарец, ориентир: Машуко. Езжай быстрей, а то Апчара улетит. — К Кошрокову тоже вернулось хорошее настроение.

— Тут не заблудишься. Чопрак сам приведет, куда надо. Еще ориентир — заводская труба Курацы, сорок метров высоты. За десять километров видно. Подруга у меня молодец. С техникой еще при оккупантах освоилась. — И Апчара рассказала Кошрокову забавный случай, когда румыны, отступая, предложили Кураце пушку за головку сыра и дюжину яиц.

— Взяла?

— Взяла… И сделала, как советовали сами артиллеристы: сняла ствол, на колеса поставила кузов. Хорошая арба получилась.

— Кураца у тебя будет?

— Будет. Потому-то Чоров и отказался поехать, — нечаянно вырвалось у Апчары. От радости, что приехал Кошроков, она забыла даже свою обычную сдержанность.

— А в чем дело?

— Об этом в двух словах не расскажешь. — Апчара поняла, что от ответа теперь не уйти.

— Зачем же в двух словах? — Чоров интересовал комиссара. — У нас есть время.

Апчара долго мялась, смущенно поглядывая на собеседника, и, наконец, решилась. Вполголоса, чтоб не услышал Нарчо, пересказала то, что Кураца поведала ей под большим секретом.

После изгнании гитлеровцев Кураца поехала в Верхний Чопрак к родной сестре, у которой на фронте только что погиб муж. Женщина, потеряв кормильца, осталась с пятью детишками. Все ущелье собралось в ее дворике. Плакальщицы в доме, мужчины — снаружи; старики читали молитвы за упокой души убитого, поминали его добрым словом. Родственники солдата разорились — купили и забили бычка. Женщины сварили гору пасты из пшена и мяса. Кураца, засучив рукава, трудилась за троих — успевала месить тесто, разделывать кур, варить пшено на насту, угощать гостей.

Настал, однако, день, когда ей надо было возвращаться. Она пошла в центр аула в надежде найти попутную машину. Целый день прождала она напрасно, уже хотела вернуться к сестре, но тут ей кто-то сказал, что у чайной стоит машина из района. Кураца поспешила туда. Действительно, у дверей чайной, которую лишь с неделю как открыли, стоил «виллис» без шофера. Из окон доносились голоса подгулявших мужчин. На улице не было ни души. Лишь изредка слышался собачий лай. Аул уже погрузился во мглу: люди ложились рано.

Кураца постеснялась зайти в чайную, где явно собралась мужская компания. Ни у кого ничего не узнав, она забралась в кабину, устроилась на заднем сиденье в самом углу, стараясь занять как можно меньше места, и стала ждать. Кончится же когда-нибудь застолье. Ей бы попасть в райцентр, а уж до кирпичного завода она как-нибудь доберется…

Проснулась она от толчка. Машина неслась по дороге. Сначала Кураца не могла взять в толк, где она, потом все вспомнила, хотела спросить шофера, докуда он ее довезет, подалась вперед и… замерла от изумления.

За рулем сидел сам Чоров. К нему прижалась какая-то женщина в кудряшках, выбивавшихся из-под шапочки. Чоров вел машину левой рукой, правой обнимал спутницу. Кураце стало неловко. Ей бы остановить машину, попросить извинения и выйти, но с другой стороны. Верхний Чопрак давно остался позади, остаться ночью одной на дороге опасно, да и волки. И как это ее угораздило! Чоров, не подозревая, какой сюрприз таится у него за спиной, то целовал пассажирку, то говорил без умолку или напевал что-то. Таким Кураца никогда не видела «райнача». В кабине пахло вином, чесночным соусом. Чоров явно подвыпил.

«Виллис» пошел вниз. Фары слабо освещали дорогу. Кураца успокоилась, поняв безвыходность своего положения, и снова задремала. Трое суток без сна не каждому под силу. Сестра умоляла ее прилечь на часок, отдохнуть, а как приляжешь, если людскому потоку нет конца. Всех надо накормить, выслушать все соболезнования…

Время от времени она просыпалась — целуя свою приятельницу, Чоров вообще бросал руль, и старенький «виллис» то заносило в сторону, то подбрасывало на колдобинах. Дорога казалась бесконечно долгой. «Куропатка сама залезла в силок», — думала о себе Кураца.

Внезапно Чоров остановил машину, вылез, обошел ее с другой стороны, открыл дверцу. У Курацы екнуло сердце. Она думала, что сейчас будет разоблачена. Однако Чоров смотрел не на пес.

— Что ты, что ты! — фальшиво заверещала женщина. — Разбойник… Видно же! Вдруг кто-нибудь проедет! Прикрой дверцу.

— Только аллах видит. И тот, наверное, занят чем-нибудь более важным. — Чоров изо всей силы что-то рванул.

— Не рви. Я сама. Молния же…

Наконец, Чоров вернулся на водительское место. Кураца сгорала от стыда. Дама торопливо приводила в порядок свои туалет. Теперь машина пошла быстрее.

Какое-то время было тихо. Потом женщина заговорила, смеялась, кокетничая с Чоровым, прижимаясь к нему.

— Мешаешь вести. Свалимся вниз, — беззлобно журил спутницу Чоров. Теперь он не решался и на миг оторвать глаз от узкой дороги, вьющейся над бездной. По обеим сторонам мрачно высились скалы.

— Я ничего не боюсь. В пропасть, так и пропасть. Лишь бы с тобой. — Женщина потянулась, звонко чмокнула Чорова в щеку. — Воина все спишет, правда?

— Одно спишет, другое запишет… — развеселился и Чоров.

— Твоя жена все запишет. Ты ее не боишься?

— Волков бояться — в лес не ходить. Откуда она узнает? Свидетелей нет. Ты доносить не станешь.

Наконец «виллис» остановился.

Ночь была глухая, ни луны, ни звезд. Чоров въехал в гараж, выключил мотор, вылез, хлопнул дверцей и удалился. «Кончилось мученье», — подумала Кураца, собираясь выбраться из заключения, и тут — о, ужас! — она услышала, как Чоров снаружи запирает гараж. От страха она чуть не потеряла сознание.

Пришедший утром шофер принял незнакомую женщину за воровку, хотел позвать милицию, но в конце концов ограничился тем, что привел ее к Чорову.

Чоров в эту ночь вообще не уходил домой, устроившись на старом диване в кабинете. Он только успел надеть брюки и собрался идти умываться, когда конвоируемая шофером перед ним предстала Кураца.