Многих подробностей Бахов, разумеется, не знал. Он располагал тем, что услышал от Каскула. Но движение событий в общем плане было понятно и ему, и собравшимся.

Доти слушал с напряженным вниманием. Он впервые присутствовал при разборе персонального дела. Да еще такого. Вспомнился ему трус, которого по решению трибунала у них в полку расстреляли перед строем… Слушая Бахова, Доти поражался, как за такое короткое время, за четыре месяца, гитлеровцы сумели не только разрушить промышленные предприятия, колхозы, совхозы, учебные заведения, но и исковеркать людские души… Поди разберись во всем этом. Дело невероятно трудное. Тяжко приходится Зулькарнею Кулову и его соратникам…

Все, что говорилось о Чорове до Бахова, поблекло перед рассказом о пребывании «райнача» в лагере. Никто уже не вспоминал про падеж коров, про сливочное масло, которое не одно в разных «качествах» возвращалось на базу торга, ни о молоке или яйцах — все это отошло на второй план. Зураб Куантов оказался чем-то вроде запевалы: он начал песню, а хор, подхватив, повел ее все дальше и дальше.

— Разрешите еще пару слов. — Талиб Сосмаков снова встал, чтобы напомнить, что был вместе с Чоровым в одном партизанском отряде. Его, видимо, обнадеживало то, что Кулов выглядел не слишком суровым.

— То, что Чоров совершил проступок, недостойный коммуниста, не требует дискуссий. И так все ясно. Но ведь он совершил и побег. Он пошел на серьезный риск, для него нужно было мужество. После побега из лагеря он прибыл в партизанский отряд и воевал вместе с нами, честно воевал. Ни малейших подозрений Чоров не внушал. Мы сейчас решаем судьбу коммуниста…

— Бывшего коммуниста, — прервал Сосмакова Доти Матович. — Он перестал быть коммунистом еще тогда…

— Но мы еще не проголосовали! — Сосмаков повысил голос, чувствуя, что приближается приступ астмы, стало труднее дышать. — Перед голосованием я хочу напомнить вам один эпизод…

— Короче!

— Короче не получится. А эпизод этот объясняет многое. Бахова в ту пору обуревала подозрительность. Это мы все чувствовали и видели…

— Я искал предателя!..

— Пусть будет так. — Сосмаков почти задыхался. Проклятая астма! Он помолчал, отхлебнул воды и продолжал: — Но как искал — вот об этом стоит вспомнить. Ночью, когда отряд спал, Бахов исчез, исчез незаметно даже для боевого охранения. Он взял с собой несколько бойцов, они сделали вид, что окружили отряд, стреляли, и тогда Бахов громко крикнул: «Вы пропали! Хенде хох!» Чоров лежал в этот момент рядом со мной. Он вскинул автомат, выстрелил, но в землю: узнав голос Бахова, я ударил его по руке. Почему я вспомнил об этом эпизоде? Надо, чтобы с Чоровым разобрались не формально. Если человек случайно попал к гитлеровцам, это еще не значит, что с ним надо поступать как с предателем. Кстати, поезд со зверинцем оказался у немцев, а «кукушка» с единственной платформой? «Кукушка» же сзади шла. Как она ухитрилась избежать участи поезда? Не могли ведь немцы пропустить «кукушку», а эшелон со зверинцем разгромить?..

— Вопрос относится к Бахову. Это он уезжал на «кукушке», — сказал Кулов.

— Я отвечу. — Бахов не без возмущения глянул на Сосмакова и повернулся к Кулову. — Мы эвакуировались с детьми, поэтому пришлось на первой же станции отказаться от открытой платформы. Дети не только могли простудиться — их могло даже ветром сдуть. Мы нашли пару подвод и включились в общую колонну…

— Ветер спас от плена! — не без ехидства усмехнулся Талиб.

Бахов взорвался:

— Не ветер — мы сами себя спасли! Нас никто не вынуждал пересаживаться на подводу.

— Я же и говорю: ветер помог, — не сдавался Сосмаков.

Кулов беззлобно окинул взглядом членов бюро.

— Советую остроты частично оставить для жен, — сказал он, — а то вы здесь шутите, пикируетесь, а домой приходите измочаленные, усталые, словно вас из плуга выпрягли.

— У меня есть вопрос, — подал голос Доти Матович.

— Пожалуйста.

— Чоров награжден медалью «Партизану Отечественной войны». Когда его представляли к награде, знали люди, на кого пишут реляцию?

— Так я же объясняю: никто ничего не знал! — воскликнул в ответ Талиб, — Командир и комиссар отряда живы-здоровы, у них спросите! Я знаю Чорова лучше. Мы вместе участвовали в налетах на вражеские гарнизоны. Я был свидетелем того, как Чоров лицом к лицу встречался с гитлеровцами. Однажды он вот-вот должен был схватиться с фашистским солдатом, но мне удалось уложить врага раньше, чем он успел выстрелить.

— Ты и Чорову, значит, спас жизнь? — удивился Кулов.

— Он здесь, пусть сам и скажет. Было так, Чоров, в ауле, где размещался штаб полка?

— Было, — глухо ответил Чоров не поднимая головы.

— Сосмаков уводит нас от главного, — заговорил Доти Матович, попросив предварительно слова у Кулова. — Чоров обвиняется не в том, что не свернул поезд с пути. Ему инкриминируется сокрытие самого факта пребывания в плену у гитлеровцев. Если Чоров смел, как убеждает Сосмаков, почему он не сделал трех шагов вперед, не разделил участи действительно достойных патриотов?

— Прояви Чоров в тот момент мужество, мы бы сейчас не решали вопрос о его пребывании в партии, — произнес Кулов.

Кошроков внимательно смотрел на секретаря обкома. Возмужавшим, накопившим опыта, мудрости показался он ему сейчас. Пожалуй, война прибавила Кулову седины, лет на пять выглядит он теперь старше своего возраста, хотя по-прежнему подтянут, собран.

— Мы для того и сидим здесь, чтобы взвесить все на «правильных», на партийных весах. — Кулов взял в руки проект постановления по делу Чорова. — У меня есть возражения против отдельных пунктов проекта. Это мы потом отредактируем. Сначала я хочу сказать несколько слов о самом Чорове. Кошроков прав. Чоров скрыл от партии компрометирующий его факт, обманул нас. Все можно простить, за исключением обмана. От сумы да от тюрьмы, как известно, не зарекаются. Но случилась беда — приди и расскажи о ней, не таи от партии тайну, не строй свое благополучие на лжи. Солжешь раз — шагнешь одной ногой в болото, а потом уж оно обязательно засосет тебя с головой…

Раздались голоса:

— Правильно!

— Абсолютно правильно!

— Я считаю, решение бюро надо сформулировать так, — веско произнес Кулов: — «За сокрытие факта пребывания в плену у немецко-фашистских оккупантов, за манипуляции, связанные с выполнением плана поставок сельхозпродуктов, за чиновничье, бездушное отношение к жалобам и нуждам трудящихся исключить Чорова из рядов ВКП(б)».

— И поручить прокурору… — продолжил слова секретаря Бахов.

— Подожди ты с прокурором… — махнул рукой Кулов.

Наступившей паузой воспользовался Доти Матович:

— Зулькарней Увжукович, я хотел бы добавить к сказанному еще несколько слов.

— Это никому не запрещено. Пожалуйста, добавляй.

— В справке и констатационной части проекта постановления воздается должное хозяйственным успехам Чорова; дескать, ему всегда давали завышенный план, и он справлялся, и даже восстановил общественное животноводство в колхозах и совхозах района, и не только его, но и культурные, медицинские учреждения, МТС и прочее… Чорову было бы целесообразно предоставить возможность проявить свои способности на новой работе. Другими словами, ему предлагают возглавить какой-то коллектив… — Кошроков повысил голос и даже схватился за палку, импульсивно приподнявшись. — Я решительно против этого! Вы слышали, как Чоров выполнял планы? Недостаточно фокусов с маслом? Я напомню вам историю с яйцами. Это Чоров, а не кто-то другой набрал у соседей полтора миллиона яиц и «пересчитал» их при сдаче на мясопродукты. И так во всем: привезет в заготпункт — увезет назад. Привезет — увезет, только и знает, что перекладывает из одного кармана в другой. Животноводство в колхозах Чоров восстанавливал за счет изъятия коров из личного хозяйства колхозников, рабочих и служащих. Это все бесспорные факты. Представьте себе фронт и заместителя командира дивизии по тылу. Вообразите хотя бы, что он привозит ящики с боеприпасами в один полк, выгружает их, потом снова грузит в машины и везет в другой. И так он поступает с несколькими полками. А потом у него достает нахальства доложить: «Товарищ командир дивизии, все полки обеспечены боеприпасами». Это же невозможно представить! Такого, с позволения сказать, офицера расстреляют на месте. Чоров не должен оставаться во главе коллектива. Он не уважает людей, не считается с их нуждами. Вы хотите послать его на новую работу — ваше право, посылайте, но рядовым. Заведующий топором — вот, по-моему, высшая должность для Чорова. Пусть своим горбом каждый день, каждый час чувствует, что значит — выполнить план. У меня все… — Возбужденный, раскрасневшийся Доти Матович опустился на стул, уронив при этом палку; она с шумом покатилась по полу. Кто-то поднял ее и подал комиссару.