— С хромой волчицы и щенок шкуру спустит. Добивай его, добивай! — кричал Локотош, хотя голоса его никто не мог услышать.

Немцы открыли люк. Голова показалась и снова провалилась в глубину танка, потому что по танку брызнула пулеметная очередь.

Вслед за танками показались и автоматчики.

— Подпустить ближе, — командовал Локотош. — Стрелять в упор, торопиться некуда.

Но тут произошло неожиданное не только для немцев, но и для Локотоша. По наведенному кое-как мосту пошли наконец уцелевшие от авиации танки, полковая артиллерия, минометы. С остатками войска шел раненый комиссар Доти Кошроков. Локотош воспрянул духом.

О, если бы все это было сном, от которого просыпаешься! Апчаре снились иногда тяжелые сны. Сделается трудно дышать, навалится скала, придавит острым углом, ни вздохнуть, ни пошевелиться. А то еще часто во сне ее преследовала отвратительная старуха. Хочешь убежать от нее — не бежится, и вот уж старуха протягивает свои костлявые руки, хватает Апчару за одежду и за волосы, Апчара кричит и просыпается от собственного крика.

А в домике тихо. Посапывают доярки, ее подруги. С вечера их никак не уложишь спать, а утром никак не добудишься. Спят они на узких койках по двое. Обнялись поневоле, как с любимыми. В окне виднеются снежные горы. Их вершины вспыхивают розовым цветом. И это первая весточка утра, нового дня. В хлевах мычат коровы. Они лучше доярок знают, что пора просыпаться и начинать день. Со своим мычанием они не опаздывают ни на минуту. Требуют, чтобы допустили к ним телят. Телята неуклюжие, суетливые, смешные, но в суете ни один не спутает свою матку с чужой коровой. По запаху молока, наверно, узнает.

Доярки начинают шевелиться во сне, и оказывается, нет никакой ужасной старухи, потому что это был только сон.

А от этого кошмарного сна нельзя проснуться. Вчера погиб добрый Адамоков, мастер на все руки. Все время он говорил Апчаре: «Больше всего боюсь оказаться без вести пропавшим. А ведь на поле боя всегда один. Ищу, где кабель порвался, кто меня видит, кому я нужен? Ушел — не вернулся. Вместо похоронки мать получит извещение: «Ваш сын пропал без вести». А меня, может, даже похоронить забудут. Но ты, Апчара, запомни: связист не может пропасть без вести. — И шутливо добавлял: — Он сам весь из вестей состоит…»

Вчера он хотел наладить связь между двумя берегами, протянуть провод к Локотошу, засевшему в станице. Но и десяти шагов не сделал от своего мотоцикла, как бомбовый осколок разворотил ему половину груди… Апчара сама похоронила его. Перешла еще раз через мост, нарвала цветов в палисаднике, положила на свежую могилу.

Проснуться нельзя, и продолжается страшный сон. Солнце медленно тянется к горизонту. «Да садись ты скорее! — хочется крикнуть Апчаре. — Закатывайся, пока снова не налетели немцы».

Но бой в станице уже затих. Отовсюду выползают люди, повозки. Бродят по полю, ищут своих. Конники выстрелами из пистолетов добивают еще живых лошадей, барахтающихся в крови. Кони умные. Добивают одну лошадь, другая прячет голову, сует ее под хвост мертвой, лежащей рядом. Из выпуклых воспаленных глаз текут чистые слезы. Бедный Бекан! Ему поручено сберечь элиту кабардинской лошади, а сколько здесь погибает этой элиты!

Апчара присела у мотоцикла. С заходом солнца далее в станице из подвалов вылезли жители, появились дети. Бойцы из уст в уста передают приказание Локотоша: приготовиться к маршу. Отходим дальше.

От Локотоша пришел боец. Капитан так и сказал ему: найти Апчару живую или мертвую и ждать его. Боец был рад, когда увидел Апчару, не потому, что выполнил приказ командира, а потому, что смертельно устал и двигаться дальше не мог. Присел у мотоцикла и тут же заснул, повалясь на бок. Он спал в такой неудобной позе, что Апчара хотела ему помочь, да не знала, надо ли тревожить.

Из Маратовки потянулась живая колонна остатков полка. Все пешие. Всадника ни одного. В колонне одно-единственное орудие и два миномета — вся артиллерия…

Апчара сразу узнала Локотоша но его палке. Он по-прежнему хромал. Даже, кажется, больше прежнего. Падение в реку не прошло даром.

Конечно, в реку падали и потомственные джигиты, но Локотош ведь только волею случая попал в кавалерию. Ему бы танк, тогда он чувствовал бы себя по-настоящему «на коне».

Апчара поняла, зачем капитан ищет ее, «живую или мертвую». Ему необходим мотоцикл, потому что теперь он не сядет с больной ногой на коня. Да и коней уже нет. Вошли в райцентр на лошадях, а вышли оттуда пешими…

На единственной повозке, из которой торчал ствол миномета, лежал комиссар. К осколку, впившемуся ему под левую лопатку, добавилось пулевое ранение в грудь. Пуля пробила легкие и вырвала бок. С трудом удалось остановить кровь. Комиссар временами терял сознание.

Рядом с этой-то повозкой и шел, опираясь на палку, капитан.

Апчара побежала навстречу Локотошу.

— Ты жива, Чарочка-Апчарочка! Вот спасибо! — На его лице сквозь страдание и боль появилась улыбка. — А то видишь, мы…

Апчара не поняла, за что ей «спасибо». Разве она выбирала себе судьбу?!

— Доти! Убит?

— Тяжелый… Надо бы срочно в госпиталь…

Доти страдал. Лицо покрылось капельками пота. Подбородок вытянулся. В щетине на ввалившихся щеках запеклась кровь, смешанная с глиной и паклей. Гимнастерка превратилась в клочья. На ране вместо бинта разорванная нижняя рубашка. Поверх лоскутов ремень, обыкновенный, брючный.

— Адамоков… — Апчара всхлипнула.

— Убит?.. Это худо… Очень. Ах, как не повезло… На него была вся надежда. Он отвез бы комиссара в санэскадрон. Без врачей Доти не протянет и трех часов… Хорошо если кто-нибудь из уцелевших умеет водить мотоцикл.

Локотош опросил уцелевших бойцов. Не нашлось ни одного мотоциклиста. Отправить комиссара на повозке? Когда доедет? До санэскадрона наберется километров двенадцать.

Локотош собрал командиров. По карте объяснил, куда двигаться. Взобрался на повозку и с высоты показал рукой на полевую дорогу, уходящую во мглу.

— Идти прямо. Никаких привалов, пока не соединимся со штабом дивизии. За ночь мы должны оторваться от противника, чтобы собрать рассеянные подразделения и привести их в порядок. Мы с Апчарой на мотоцикле отвезем комиссара. Постараюсь встретить вас на дороге минут через сорок. Не более. Иначе ничего не получается. Нельзя нам комиссара терять. Он дорог не только мне…

— Ясно, товарищ капитан.

— За сорок минут ничего не случится.

— Немец тоже не дурак мало-мало дрыхнуть…

Апчара кое-как, чуть ли не верхом уселась в люльку мотоцикла, в которую с большим трудом уложили комиссара. Доти стонал, вскрикивал, что-то бормотал в бреду. Лицо его оставалось странно спокойным, словно он приготовился к атаке.

Мотоцикл долго не заводился. Каждый толчок на педаль причинял раненому боль и страдания. Приходя в сознание и снова теряя его, он бормотал полусвязные слова:

— Ноша… Давит на плечи… Задаток. Донесу… Оставьте меня… Степь… Ноша на спине… Тихо… Хорошо… Не надо никуда. Донесу…

Никто не понимал, что за ноша у комиссара на спине и куда он ее несет. Апчара платком вытирала пот со лба комиссара, старалась остановить струйку крови, сочившуюся из-под повязки.

— Тяжело тебе, комиссар. Потерпи, дорогой, потерпи…

Доти не слышал слов Апчары и продолжал говорить о своем:

— Приказ… Устояли. Мы стоим. Подкова сломалась. Сломалась подкова счастья. Железо ломается, а мы стоим. Спасибо, друзья. Назад ни шагу. Бить. Убивать! Огонь! Назад! Апчара? Кто? Это ты, Апчара? Ты здесь? Дай мне руку, Апчара… Расскажи… Передай… Узиза… Я не струсил… Скажи…

Прибежал боец.

— От танкистов уходит машина с ранеными. В госпиталь!

Локотош сам настроился везти комиссара, но раненому удобнее в машине, да и верней. В кузове свеженакошенная пшеница. Мягко. Среди раненых оказался и тот майор-танкист, с которым утром ругался Доти.

— Не поругаются? — не утерпел капитан, когда Кошрокова положили рядом с майором.