Светало. Нет, сказал самому себе Каскул, не будет он никого искать и никого не станет ждать. Решение принято еще в «питомнике» лагеря, он должен подчиниться голосу совести.

Снизу донесся лай собак. Значит, где-то близко живут люди. Пожалуй, не следует терять времени, лучше спрятать в пещере все лишнее и отправиться в путь. С рассветом ущелье покроется туманом.

Через полчаса Каскул, сунув в карман пистолет, уже спешил вниз по течению реки. По обе стороны ущелья на белом снегу темнел лиственный лес. Рассвело, и внизу на дороге показалась вереница женщин, мальчишек с санями, шедших, как видно, в лес за дровами. Каскул с опаской приблизился к ним. Они, однако, не обратили на него особого внимания.

— Вы лошади под седлом не видели? — спросил Каскул у женщины со смуглым обветренным лицом, закутанной в большой шерстяной платок. Женщина недоуменно оглянулась назад, словно ища пропажу Каскула, а шустрый мальчонка с раскрасневшимися от утреннего мороза щеками тут же с любопытством переспросил:

— Лошадь под седлом? А какая она?

— Гнедая. На ночь привязал к дереву, она отвязалась. Как бы домой не пошла… — Каскул приглядывался к людям, стараясь угадать, откуда они. Его словно поняли:

— Мы с самого Хазар-Хабла идем, но лошади не видели. Пасется, видимо, на склонах, там еще осталась трава.

«Хазар-Хабл»! Каскул достиг цели. У него отлегло от сердца. Теперь ясно, куда направить стопы. За хребтом Чопракский районный центр. Полдня идти, а то и меньше.

— Не задрали бы твою лошадь волки. Они нынче ужас какие злые, — заволновалась одна из женщин. — Вчера у моей соседки корову сожрали, проклятые.

— Лошадь, если не стреножена, от волка сама уйдет, — со знанием дела промолвил мальчик. — Как ударит задними копытами — волк клыков не соберет!

Каскул для виду послушал, послушал, потоптался на месте, потом махнул рукой:

— Да шут с нею, с лошадью. Никуда не денется, сама придет.

— Как это — шут с ней? Лошадь сейчас цены не имеет. Слава богу, воины дорогие, спасибо вам, освободили нас от немцев. Но хозяйство-то только налаживается. Каждая скотинка на вес золота.

Каскул покраснел от стыда, когда женщина причислила его к освободителям. Он попрощался и пошел дальше. Через два часа он явится в райотдел НКВД с повинной, расскажет все, как на духу, и его поймут. А не поймут — что ж, хуже, чем в шпионском центре, не будет. Дадут срок — отсидит, что положено, зато не придется служить фашистам… И жизнь сохранит… Как говорится: дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут. Его же могут послать в штрафную роту… Это было бы самое лучшее — кровью смыть тяжелую вину. Но погоди, Каскул! А вдруг… А вдруг — расстрел? Он вздрогнул, почувствовал, как слабеет, как тает его решимость. Остановился, сел на землю. Мысленно он несколько раз приближался к дверям НКВД, но поворачивался и уходил прочь, словно подчиняясь чьему-то предостерегающему голосу. В конце концов он решил сначала выяснить, живы ли остальные двое. А вдруг живы? Тогда надо постараться найти их и уговорить пойти вместе с ним. Втроем все-таки легче. Каскул долго искал своих товарищей и нашел наконец их трупы. «Долгоносик» с пробитым черепом с нераскрытым парашютом лежал на склоне. В лепешку он не разбился, видно, потому, что вещмешок и парашют самортизировали удар. Второй повис на огромной сосне. Конечно же, удар о борт самолета в момент прыжка оказался для него смертельным. Теряя сознание, он наверняка успел дернуть кольцо парашюта, но это ничего не изменило.

Теперь Каскул был волен действовать, как велит совесть. Каким счастьем было бродить по родным горам, вдали от бараков, полицаев, омерзительной шпионской пауки! Конечно, он понимал: узнав об измене, фашисты постараются найти его и убрать. Специально пришлют кого-нибудь, а может, оставили для «спецпоручений» своих людей, и те станут его выслеживать. Все равно! Настало время исполнения клятвы, которую он дал себе в плену. Судьба сохранила ему жизнь и теперь испытывает его на прочность, на мужество. Укрывшись за мшистыми валунами, Каскул как бы разговаривал со своей совестью. Эти валуны, быть может, как и он, когда-то с бешеной силой катились вниз, в пропасть, но, остановленные неодолимой силой, замерли на склоне… Теперь их обдувает ветер, греет родное солнце.

Со всех сторон на беглеца смотрели высокие горы, увенчанные белыми, ослепительно сверкавшими папахами. Монотонно, слаженно шумели река и сосновый бор. Каскул достал из рюкзака хлеб, завернутый в целлофан. Он был свеж, словно его только что выпекли. Потом открыл банку консервов и подкрепился перед дорогой.

Ему очень хотелось помочь своим. Пусть десант высадится в условленном месте. А там их встретит Бахов со своими людьми. С этой мыслью Каскул двинулся в райцентр. Но подойдя к зданию райНКВД, снова страшно испугался и прошел мимо, даже заглянуть в окно не посмел. «Трус», — думал он о себе. Сколько месяцев верил, что поступит, как надо, а теперь ноги не идут, словно их подменили; не идут, не слушаются, и всё.

После долгих терзаний Каскул решил скрыться и, пользуясь подложными документами, которыми их снабдили в центре, устроиться где-нибудь вдали от родных мест. Он добрался до Сальских степей, поступил на конзавод — сначала табунщиком, потом старшим табунщиком, а потом уже заведующим отделением.

Новость потрясла Нарчо. В голове у него мелькнула мысль — вскочить на Марема, помчаться в Грачи, найти там Айтека и вернуться вместе с ним обратно, пока «земляк» не скрылся. Но от этой идеи пришлось отказаться. Вдруг и он разминется с Айтеком?..

Анна Александровна занялась сынишкой и не обращала на Нарчо внимания, а тот сидел как на иголках. Внезапно он вскочил и бросился к двери. Возле конторы остановился, потоптался рядом с лошадью «земляка» и наконец придумал повод зайти внутрь. Мальчик решил спросить завхоза, скоро ли вернется директор: он взбежал на крыльцо. Михеич беседовал с Каскулом. Увидев Нарчо, завхоз кивнул головой в его сторону:

— Вот один из них. Джигит сопливый, на тридцать кобыл наряд привез. Представляешь?

Нарчо уже жалел, что появился здесь. Его никто никогда не называл «сопливым». Обидное слово это никак не вязалось со званием «ординарец комиссара». Мальчик попятился было к двери, но гость задержал его:

— Постой! Откуда ты? Кто вас послал?

— Мы с конзавода. А послал нас комиссар, наш директор.

— Какой комиссар?

— Настоящий! На фронте воевал, ордена у него.

— Скажи пожалуйста, «настоящий»! А наш генерал, что, липовый? — возмутился Михеич.

— Кто еще с тобой? Военный? — Каскул по акценту еще в доме у Анны понял, откуда паренек.

«Перерезать бы ему подпруги, — думал тот, в свою очередь, — а то уедет раньше чем Айтек вернется».

— Нет, он не военный, он — коневод из колхоза. — Нарчо спохватился и добавил для пущей важности: — Но он воевал, воевал. В войсках НКВД.

Каскул вздрогнул: «Не по мою ли душу этот кабардинец?»

— Фамилия? — Нарчо словно на допрос вызвали, но он готов был ответить на все вопросы, лишь бы задержать гостя.

— Чья — моя или его?..

В этот миг у крыльца послышался топот копыт.

— Кого опять черт несет? — Михеич, не вставая, всем грузным своим корпусом перегнулся через стол к окну, пытаясь разглядеть всадника. Как всегда, насторожился и Каскул. Но за окном на коне без седла гарцевал всего только старый конюх. Через минуту он уже вошел в контору, лихо провел пальцем по усам, сел и тут вспомнил:

— Извини, Михеич, забыл спросить, можно ли войти, а то, если у вас разговор сурьезный…

— Сиди, коли вошел. Да выкладывай, зачем явился.

— Деньги мне нужны. Покупаю кобылку. Чистокровку. По трем хуторам искал, нашел наконец. Частник, сам знаешь, по перечислению не согласится. Ему подавай наличными. Правда, кобылка товарный вид потеряла. Ничего, откормим — в теле будет. А то уведут вот они тридцать голов, с чем мы останемся? — Старик сердито покосился на Нарчо.