Николай Петрович надел очки — они придали его лицу очень строгий вид — и, обращаясь к Увару, торжественно начал:

Дана настоящая Отделом Управления Инбарского Уисполкома Пенз. губернии гражданину села Трехрачье, Сущевской волости, Назарову Увару Семеновичу в том, что он, Назаров У. С., освобожден из исправдома навсегда, как не имеющий за собой проступков при Советской власти, а являющийся равноправным гражданином РСФСР.

Местной власти рекомендуется оказывать всяческое содействие в трудовой жизни гражданину Назарову Увару Семеновичу.

Справку предъявить в советские органы по месту жительства.

Завотдел Управ. Уисполкома П. Наземов.

Секретарь М. Подсумков.

Такую же справку получил и Хватов Иван.

— Получайте, орлы, — сказал Николай Петрович.

— Вот спасибо, вот благодарим. — Они жали руки то мне, то Николаю Петровичу, то Ивану Павловичу.

— Не нас, а Советскую власть благодарите, — поправил их Николай Петрович.

— Мы ей и говорим, — поправился Хватов, пряча справку в карман штанов.

— А теперь в баню! Там побреет парикмахер. Мы тут амуницию приготовим вам.

И когда они, не помня себя от радости, ушли, я заявил Ивану Павловичу:

— Твой метод помог.

— Он и у тебя такой же, Петр. Наганы им дать?

— Господи! — взмолился я. — Ведь они, Ваня, и стрелять из них не умеют.

— Неужели?

— Вот и неужели! Вместо оружия Увар берет узду, а Хватов — вожжи.

— Надо им заготовить еще документы от военкомата на покупку лошадей, — сказал Иван Павлович.

…Эту ночь бывшие воры не ночевали в тюрьме, а спали в конторе. Утром, едва забрезжил свет, они вчетвером на двух военкомовских подводах — Брындин с Хватовым, а Михалкин с Уваром — тронулись в село Поляны. Это одно из эсеровских сел, где не раз были заварухи.

— Власть-то власть! А где ее совесть?

— Молода эта власть для совести.

— Молода — не берись.

— А что прежняя? Ездили куда хошь без этих пропусков.

— Вернуть прежним?

— Эй, с кошелкой! Ты откуда?

— Тебе-то что?

— Видал я тебя где-то. Случайно, не в Пензе на толкучке? Только вроде одеянье было другое.

Толпа людей, собравшихся перед каменным одноэтажным зданием уисполкома, насторожилась и окружила этих двух давно спорящих мужчин. Одного из них я знал. Это председатель Свищевского волисполкома Степан Разгуляев. Бородатый, плотный, среднего роста, он очень энергичный, сумбурный. Зато верный, свой человек. Недавно его приняли в партию. Второго мужчину я не знал. Сухощавое узкое лицо с бородой клинышком. Одет в потрепанную одежду. Острые глаза его бегали с одного человека на другого. Я стоял в стороне и прислушивался. Толпа мужчин и женщин собралась здесь не просто так, хотя сегодня базар и праздник первого Спаса, сбора яблок. Большинство пришло в общий отдел управления за пропусками на станции железных дорог. Разберись, кто из них честный человек, которому необходимо ехать по неотложным делам куда-либо, а кто под видом какой-нибудь придуманной нужды поедет спекулировать мукой, мясом, самогоном.

И так каждый день с утра, когда еще в городе только стадо выгоняют да поют петухи. Сегодня я запоздал почти на час прийти в отдел управления, так как вчера засиделись мы в кабинете Ивана Павловича, председателя УЧК. И не первую ночь заседали. «Авантюра Жильцева», как называл ее Шугаев, добавила нам работы. Днями мы вели допросы, а вечером разбирали и решали, кого выпустить, взяв подписку, «чтоб впредь не случалось», кого приговаривали «условно», а кого и «безусловно». Большинство «приговаривалось» на трудовую работу по заготовке дров в Чернышевских, графских, лесах, вывозку дров к больницам, школам, уездным учреждениям, иных — на уборку хлебов в селах, убирать, косить и молотить хлеб солдаткам, вдовам и семьям красноармейцев. Тюрьму мы уже «прочистили» от мелких спекулянтов, самогонщиков и прочего мусора, а теперь вот этак сортируем. Зачем держать в тюрьме людей, винить за случайную ошибку? Лучше пусть работают, исправляются в труде.

Вчера подробно разбирали дело Тарасова. Сложное, трудное. Против Тарасова то, что он помещик, тесть Васильева. И главное: заговор подготавливался в его бывшем доме. А с другой стороны?

С другой — то, что, в сущности, это уже не его дом, он жил в нем временно, как и Климов, и не пустить Васильева не мог. Мы его тоже не спрашивали! Попробовал бы не пустить нас! А то, что он тесть Васильеву, так тут совсем не его вина. Дочь вышла замуж за Васильева еще до революции. После, по слухам, сбежала от него. Вторая, младшая дочь, та вообще покинула отца. Помещик-то помещик, но мелкий и того типа, как помещик Стогов, народник. Увлекался не наживой, как Климов, Полубояров, Владыкин и, конечно, не как Ладыженский, имевший свыше десяти тысяч десятин земли, конный да винокуренный заводы. Мы же разбираемся. Ну кто понуждал Тарасова, как и Стогова, помогать в старое время школам, покупать для библиотек книги, устраивать елки для крестьянских детей? А Тарасов вдобавок показывал картины через волшебный фонарь, ставил спектакли в своем доме. Сам участвовал в них, сам рисовал декорации.

Еще узнали мы, что он изредка помогал деньгами и хлебом мужикам. Он советовал мужикам разводить сады, выстроил водяную мельницу на речушке. Конечно, он имел батраков, но по необходимости, и не было у него ни единой ссоры с мужиками. Да сами же мужики Горсткина охотно у него работали. По слухам, у него, как и у Стогова, с которым он дружил, были при царской власти обыски, и числились они в какой-то народнической партии, о которой мы имели смутное понятие. И оба они яростно ненавидели Климова и других, а те считали их помещиками низшего сословия. Но Стогов умер накануне Февральской революции, а Тарасов дожил до Октябрьской. Вот и разберись тут. Но разобраться помог нам Степан Иванович Шугаев. Он больше всего охладил наши молодые задорные головы и внушил нам, что пословица «Лес рубят, щепки летят» тут не совсем применима. «Поменьше щепок».

В конце концов, мы решили освободить Тарасова, сделать ему серьезное внушение и использовать его на культурной работе.

Вот и опоздал я на прием этих посетителей, которые больше всего пришли «по мою душу».

Послушав еще немного, как они чихвостили меня, я, будто ни в чем не бывало, пробрался вперед на крыльцо.

— Здравствуйте, товарищи!

Мне разноголосо ответили. Многие уже принялись упрекать меня за опоздание, но я извинился. Сослался, что всю ночь мне пришлось разбирать дела спекулянтов, самогонщиков. Про наше заседание сказал.

— А теперь, товарищи, давайте говорить здесь. В первую очередь рассортируем вас. Кто пришел за пропусками — это одно дело, спешное. Кто по другим — зайдите попозднее ко мне в кабинет. Времени для всех хватит. Сейчас скажу несколько слов тем, кто пришел за пропусками на проезд по железной дороге. Мы будем вместе с вами вот здесь, прямо на улице, работать. Советская власть — артельная власть, и у нее нет тайн от народа…

Я стал говорить о голоде в стране, о разрухе, о спекулянтах, у которых на руках подложные справки. Когда я предложил сообща разобраться в этих справках, я заметил, что от толпы один за другим стали отделяться какие-то личности. Заметили это и другие. Сначала засмеялись, потом зашикали, засвистали. Я попросил, чтобы принесли стол, табуретки. И вот было устроено собрание прямо на улице. Да, собрание, вскоре перешедшее в митинг.

Я не заметил, как рядом со мной очутился Шугаев. Я с большой радостью пожал ему руку и шепнул, чтобы он выступил на этом неожиданном митинге и рассказал о последних событиях. И удивительно, как быстро разнеслось по базару, что возле уисполкома выступает сам Степан Иванович Шугаев. Он снял фуражку, провел по волосам пятерней и звонким, слышным всюду голосом начал:

— Товарищи, всем вам известно, что недавно, месяц тому назад, в нашем городе вспыхнуло восстание левых эсеров во главе с Жильцевым. Этот авантюрист и пройдоха с группой поддавшихся на его удочку несознательных людей и отщепенцев народа решил свергнуть власть трудящихся, взять ее в свои руки, передать кулакам и бывшим помещикам. Не выгорело его дело. Шайку его мы разбили, а самого недавно словили в коноплях его села, где он прятался с другими, перерядившись деревенской бабой. Но попа и в рогожке узнают. Словили его. И кто же? Сами деревенские женщины, делегатки, беднячки. Но и тут он пролил кровь. Одну женщину он убил наповал из нагана, убил отпущенного из тюрьмы на свободу, им же посаженного Ивана Хватова, который помогал его ловить, ранил второго освобожденного, невинно посаженного им же, бывшего когда-то, при царском правительстве, правонарушителем, Назарова. Когда стрелять было уже нечем, он сдался. Деревенские женщины доставили его в город. Теперь восставшие сидят в тюрьме. Что их ожидает? Вот я вас спрашиваю: как надо поступить с врагами трудящегося советского народа? Какой вы вынесете им приговор?