— Если тут? — остановился Иван Павлович. — Лучшего места нам не сыскать.

Между густыми ветлами с нависшими ветвями над водой оказался бочажок. Он был совершенно чист от зеленой, цветущей плесени. Видимо, женщины, полоская белье, разогнали зеленую плесень по сторонам.

С нашей стороны зайти сюда некому, посторонних глаз не будет.

Раздевшись, мы поплыли к подмосткам. В середине, где вода была чистая, нырнули. На дне вода ключевая. Будто там текла другая река, низом. Значит, где-то тут недалеко, по опыту догадываюсь, бьют родники. Возможно, на самом дне.

Едва мы очутились в этой незавидной речушке, как озорство охватило нас.

Забравшись на подмостки, мы уговорились прыгать — кто дальше нырнет.

Прыгнули вместе, подняв шум и взбаламутив воду. Дно, вот оно! Я цепляюсь за него руками, не боясь, что снова разбережу раненую руку, отталкиваюсь ногами, упираясь о глинистое, вязкое дно. Стараюсь сберечь в груди воздух, чтобы пробыть под водой дольше, чем Иван Павлович. Но вода все-таки меня выпирает, отрывает ото дна. Открываю глаза, но тут же закрываю. Никак не могу научиться смотреть в воде, как это удается иным.

Я вынырнул на середине речушки. А Вани что-то не видно. Где он? Не утоп ли в этом корыте?

— Ваня-а! — возопил я испуганно, еле переведя дух.

Около берега, где мы разделись, показалась голова предчека.

Иван Павлович вынырнул и расхохотался.

— Э-эй, нырок! Плыви сюда! — позвал он, шлепая по воде руками.

Сконфуженный, я подчинился и проплыл к нему, уже не ныряя. Иван Павлович сидел на берегу и смеялся. Еще бы! Он всю речушку перенырнул, а я только половину.

— Сдаюсь, Ваня. На этот раз ты победил меня. Тут ты вышел силен. Ведь ты на год старше меня. И образование у тебя без малого губернаторское.

— Это верно, — согласился Иван Павлович, — чуть- чуть не архиерейское. — И он прыгнул ко мне.

Мы принялись бороться в воде. Мы, такие серьезные люди! Хорошо, что никто нас не видит. Он несколько раз толкал меня в воду, я хватал его за ноги, потом окунались, а вода была уже совершенно мутной, в пузырях.

— Сдаюсь, — обессилев, еле выговорил я. — Дай передохнуть.

Он дал мне передохнуть. Потом я предложил ему свой коронный номер: доплыть на спинке — кто раньше? — на ту сторону, где подмостки. Он принял мой вызов. Я скомандовал, и мы вместе тронулись. Сначала плыли вровень, посматривая друг на друга, затем с половины речушки я обогнал его и доплыл до берега раньше. Теперь уже я подшучивал над ним:

— Куда тебе, Ваня, до меня! Плаваешь, как мешок с горохом.

— Почему с горохом? — заинтересовался он.

— Чем дольше в воде, тем тяжелее. Как ты еще ко дну не пошел, просто диву даюсь.

— А-а, черт! Тебе хорошо. Твой дедушка, говорят, боцманом был, а бабушка твоя — Акула.

— Не Акула, ее звали Акулина.

— Вот видишь, даже Акулина. Это пострашнее и попрытче.

— Ты забыл еще, Ваня, что второй дед по матери у меня был Тит.

— Кит? — подхватил Иван Павлович. — Тогда тоже сдаюсь. Поквитались. Давай чуть отдохнем — и обратно. Нам пора. Сон прошел?

— Здравствуйте! — неожиданно раздался над нашими головами голос.

Мы переглянулись. Кажется, не женщина…

Над нами, на крутом берегу, с лозинкой в руке стоял Федя.

— Нашли где купаться.

— Проходи сюда. Не бойся, не утопим.

Он спустился к нам и уселся на краю подмостков. А мы, два голых начальника, стояли по пояс в воде.

— Лягушек, наверно… разогнали, — ударяя лозинкой по воде, предположил Федя.

— Ты вот, как председатель комбеда… — начал я.

— Без году неделя, — перебил он.

— Неделя? — вступился Иван Павлович. — Да за неделю в наше время о-ох какие большие дела могут произойти!

— Даже за одну ночь, — добавил я. — Кстати, Федя, вот о реке…

— Что о реке?.. Это не река, а лягушатник.

— Именно о лягушатнике. Не мелькает у тебя мысль, как избавиться от лягушатника и развести рыбу?

— Как так? — заинтересовался Федя.

— Посмотри на тот и на этот берег. Видишь?

— Догадываюсь. О плотине намекаешь? Плотину прудить?

— Не только плотину, но и водяную мельницу вполне можно.

Федя похлестал по воде лозинкой, снова посмотрел на тот берег и произнес, как бы вспоминая:

— Хороший до войны был пруд… глубокий… Плотва, караси и окуни расплодились. Сетью даже ловили, а весной, когда воду спускали, бабы решетами. Вот как…

Иван Павлович с интересом вслушивался в наш разговор.

— А ты возьмись, Федя. Теперь у вас есть кому взяться. Докажите, что комитет не только у кулаков хлеб отбирает, но и плотины строит. И мельницу при ней. Комбедовская водяная мельница. Шутка?

— Правильно все. Подумать надо.

— Теперь сад, — вступился уже я, — тоже хороший был у Тарасова?

— Чего не сад! — подтвердил Федя. — Одних яблонь около полутораста. А там вишни, сливы, малина.

— За сад возьмись. Он теперь ваш, комитетский. Подними весь народ.

— Осенью… за сад возьмемся, — согласился Федя, не споря.

С Федей легко говорить. Умный, понимающий человек, хозяйственный. Его не надо убеждать, а только подсказывать, поддерживать, наводить на мысль.

— Пока жнитво не началось, — добавил Иван Павлович, — надо подготовиться. Народ свободен, сенокосы займут не всех. Лошади есть, лес охлопочите. Трудно будет с чем-нибудь — ко мне в чека. Моей бумажке любой лесничий уважение сделает.

— Да, с чего-то надо начать, — уже размышлял Федя.

— Конечно, с народа, — перебил я. — Собери всю бедноту и всех, кто придет, расскажи им. Комитет выделит на это дело главного начальника-распорядителя.

— Заглавного надо. Только вот кого?

— Вам виднее. Вы друг друга в селе знаете.

Федя задумался, продолжая щелкать по воде лозинкой. Наконец словно вспомнил:

— Если Алексея?

— Конечно, — подтвердил я. — А теперь, Федя, иди на ту сторону. Нынче обыск у Егора и Жукова Ивана производить будем. Не взять ли нам в помощь председателя волсовета Оськина или уполномоченного?

— Обойдемся без них.

— В селе еще ничего не знают? Разговоров нет?

— Пока не слышно. Только моя тетка, черт Федора… с палкой ходит… Егора ищет. Пропал старик. — И Федя засмеялся.

— Алексей сейчас дома? — спросил я. — Сходи, Федя, к нему, попроси его прийти. Но так, чтобы Екатерина ни о чем не знала. И пойдем мы все не вместе, а поврозь. Сначала пусть он, затем ты. Кстати, скажи Андрею, что я пока не убит. Пусть не беспокоится. Он повезет нас вместе с Иваном Павловичем.

Федя задумался, помрачнел. Гоняя лозинкой ветку с листиками, он вздохнул и спросил меня:

— Может, ты останешься еще на денек?

— Зачем, Федя? — Я услышал в его голосе мольбу.

— Да так… А то, выходит… сразу все уедете… а я один. Кроме Алексея, посоветоваться не с кем. Дело большое… Кулаки, прочие…

— Останется, останется, — понял его Иван Павлович и обратился ко мне: — Петр, я один провожу их в город. Даже Степу тебе оставим.

— Ладно, — согласился я. — Так ты, Федя, иди за Алексеем, а подводчику моему скажи, чтобы накосил где-нибудь травы для лошади. Может, еще раз придется ночевать.

Федя ушел, а мы поплыли обратно.

Идя к дому, я подробно рассказал Ивану Павловичу о Феде, о моем с ним знакомстве, о Лене, о Федоре, об Иване Жукове и о всех, кого здесь Иван Павлович увидел впервые. Рассказал о салотопне Климова, наконец, о встрече с бодровским председателем, главным самогонщиком, эсером, бандитом.

Многое было для Ивана Павловича новым. Он по нескольку раз переспрашивал меня. Затем перевел разговор на Лену. Почему-то наши отношения заинтересовали его.

— Значит, Федора сестра Лены, говоришь?

— Сестра. Кулачка, мельничиха. Женила Егора на себе. Такое бывает по некоторым случаям.

— Догадываюсь, по каким. Н-да-а. Чудно все-таки вышло. Значит, мы всю твою… бывшую… или будущую родню арестовали?.. Совсем интересно. Посмотреть бы на эту Федору.

— Увидишь. У меня нет особой охоты встречаться с ней.