— Лошадь не уйдет? — спросил я, гадая, что же такое на уме у моего хорошего друга.

— Куда она денется! — прошептал он. — Ты вот, ты принюхайся. — И он потянул носом.

Мне показалось, что воздух зримо входил в его широкие ноздри.

Я тоже потянул воздух. Пахло мокрой травой и старыми листьями.

— Чуешь?

— Ничего не чую, — сознался я.

— Нос у тебя ни к черту. Ты сильней нюхай. Э-эх, а еще начальник!

— При чем тут начальник? — обиделся я. — У меня, может быть, насморк!

— Когда насморк, чуешь еще больше.

Вновь я потянул носом, и в это время по саду пронесся пробившийся сквозь всяческие преграды ветерок, и я почувствовал запах кизяка.

— Н-ну?

— Будто кизяком пахнет.

— Кизяком! — передразнил он меня. — А ты сильней принюхайся. Кизяк-то кизяк, да не совсем так.

Но, кроме кизячного дыма, я ничего не чувствовал. А кизяками всегда топили в деревне, да еще сухой полынью.

— Пойдем искать.

— Чего искать? Ехать надо.

— Успеем, день велик. А тут охота. Как можно упустить! Вот ты не охотник, не знаешь. Из своего нагана ты в зайца не попадешь. И тебе наган только зря карман рвет.

Андрей оттеснил меня к яблоням, то и дело шмыгая носом. На его лице полное удовольствие. Что же он почуял? Я послушно шел за ним. Старших надо уважать, хотя они и бывают несколько чудаковатые, как Андрей. Сейчас он мне показался даже мудрым, всезнающим.

Ступал он осторожно. Сразу видно, что бывалый охотник.

Мы уже подходили к изгороди, около которой густой стеной росла трава в рост человека. Жирная крапива обжигала руки, доставала до лица. Но, влекомый Андреем, я едва чувствовал ожоги. Азарт охотника охватил и меня.

— И сейчас все не чуешь?

Ветер подул с той стороны, где были ометы, а левее две салотопни. Это в них прошлой осенью был захвачен отрядом офицера Климова наш спящий отряд во главе с кривым Филей. Наш отряд едва не погиб, не приди мы им на выручку вовремя.

Знакомые мрачные салотопни! Теперь они, конечно, пустуют. Котлы, вероятно, вывезли досужие мужики, для чего-нибудь приспособят их в хозяйстве. А возможно, котлы еще на месте.

Но что это? Померещилось мне или так и есть? Над крышей одной салотопни еле заметно поднимался сизый дымок. Видит ли его Андрей?

И не успел я шепнуть ему об этом, как он сам указал туда пальцем.

— Чуешь?

— Скорее вижу, — ответил я. — Ползем, Андрей!

— И так дойдем, исподтишка, вдоль ометов.

Полусогнувшись, как в прошлом году, когда выручали своих товарищей, мы приближались к салотопням. Наконец-то я ощутил запах.

Нам осталось пройти совсем небольшое расстояние от омета к салотопне. Но тут по дороге нас могут заметить! Дверь в салотопню полуоткрыта. Кто-нибудь там есть, караулит.

— Ползком, — сказал Андрей и лег в траву.

Стороною мы выползли к самой салотопне. Прислушались. Внутри тихо. Но лучше бы там разговаривали. Малейший шорох — и мы кого-то спугнем. Хорошо, если разбегутся, а может случиться и хуже. Теперь в деревне оружия много.

— Приготовь на всякий случай, — Андрей указал на мой карман.

— Успею, — кивнул я ему.

Вот и ворота, чуть приотворенные. Сразу ли войти, застать врасплох или притвориться, будто забрели случайно.

Ну и смелый Андрей! Я-то считал его трусом. Он отворил половинку ворот и вошел так, как входят в свой сарай. Вошел, остановился. Потом поманил меня.

В салотопне полутемно. Никого не видно. Только у стены, где стоял один из котлов, чуть светился огонек в топке. Вероятно, тлели угли.

Когда глаз привык к полутьме, мы заметили, что на соломе вниз лицом лежат два человека. Третий, согнувшись, спал на чурбаке сидя.

Все трое были мертвецки пьяны. На столе хлеб, соль, печеная картошка, огрызки сала. Здесь же стояла жестяная кружка. Андрей взял ее и понюхал. Поморщившись, поставил обратно.

Обойдя спящего на чурбаке, мы зашли за котел и заметили жестяную трубку, концом вмазанную в крышку котла. Скоро нашли все немудрящее приспособление, весь механизм самогонного аппарата. Труба была соединена с неуклюжим, кузнечной работы, змеевиком, который лежал в колоде, полной воды. Здесь же в запасе стояли еще два ведра воды. Из отверстия, проделанного в колоде, выходила тонкая труба. Конец ее свешивался над ведром, в которое и сейчас капал самогон. В ведре его было немного. Видимо, главная гонка была закончена, потому-то и спали безмятежно три винокура.

— Но где у них самогон? — шепотом спросил я Андрея, и он начал осматриваться.

Андрей отодвинул одну из тесин у стены. Там-то и оказалось зелье, разлитое в три бидона. Один жбан Андрей подал мне, а два взял сам и направился к двери.

Я стоял в нерешительности. Что делать? Разбудить их и арестовать? Но они спьяну могут броситься в драку. А если мертвецки пьяны, что же, тащить их на себе в сельсовет?

Уходя, я оглянулся. Мне почудился тяжкий вздох, похожий на вздох коровы. С ужасом увидел, что один из пьяных, лежавших на соломе, поднялся и начал протирать глаза. Я в нем признал самого помещика Климова.

Климов всегда был страшен своим жирным, обрюзгшим лицом, а теперь оно совсем заплыло. Это была маска из красной глины.

Качнувшись, он снова повалился на солому.

Поставив бидоны с самогоном в передок телеги и закрыв их сеном, Андрей оправил лошадь и вывел ее на дорогу. Когда поехали, он показал на салотопни:

— Зря спасибо им не сказали.

— Надо бы их арестовать, — предложил я.

— Ну их к идолу!

— Сейчас заедем к председателю сельсовета.

— И отдадим самогон?

— Можно не отдавать, если бог тебе счастье послал.

— А тебе?

— На что оно мне, это вонючее счастье?

— Ну, твоему отцу отдам. Твоя доля не должна пропадать.

Председателя Совета мы застали дома. Не скоро его добудились, и не скоро он сообразил, кто его тревожит. Только когда сказали, что «требоват из городу», он протер глаза. Узнал меня.

— Здравствуй, друг! — начал я. — Скажи — как у тебя комитет бедноты работает?

Он выпучил на меня глаза.

— Кто-о?

Когда я повторил вопрос, он отрицательно покачал головой.

— Ничего не вышло.

Это меня взорвало. Оказалось, что у них до сих пор никакого комбеда и в помине нет.

— Уполномоченный у вас был?

— А что толку? Не договорился с народом.

— И сам ты успокоился? А с отбором хлеба у кулаков как?

— У нас сплошь одни середняки.

Такой ответ даже Андрея рассмешил.

— И ты середняк? — спросил я.

— Стало быть.

— И у Климова в работниках не жил?

— То было во-он когда.

— Кстати, где сам Климов?

— Скрылся.

Андрей вновь расхохотался. А меня зло разобрало.

— У вас тут в селе что, Временное правительство Керенского или Советская власть?

— Советская.

— Хорошо. Проспись и приезжай завтра в уисполком к Шугаеву. Он тебе внушит, пьянице, какая у вас тут власть.

— А что мне Шугаев! — обозлился теперь он.

— Да то, что по вашему селу ехать невозможно. Самогоном смердит за три версты. И ваши кулаки хлеб возят на продажу. А сам ты беспробудный пьяница.

Андрей, боясь, как бы я не проговорился о самогонщиках, махнул рукой и направился к двери. Мне в пылу горячки хотелось все выложить, но я сдержался.

— Даю тебе приказ от имени уисполкома и упродкома организовать комитет бедноты в течение трех дней. Уполномоченным ставлю тебя. Ты за все ответишь по революционному закону. Больше с тобой, разгильдяем и пьяницей, разговора нет. И чтобы поиски самогона произвести, а у кулаков перемерять хлеб в амбарах! Излишки отправить на станцию к уполномоченному!

— Слушаю, начальник, — полунасмешливо ответил он. — Больно вы строгие стали.

— Строгость ты еще испытаешь, когда не выполнишь. А Климова доставь в город. Кстати, что делается в салотопне?

— А что? — вскинулся он.

— Там из трубы дым идет. Сало, что ли, топят?

— Не может быть!

Тут вмешалась жена, державшая ребенка на руках. До этого она молчала, посматривала то на меня, то на своего мужа.