Кроме того, оставался еще и огромный изумруд, украсивший бы корону любого властителя и который мог бы стать святыней для тех, кто не слишком истово следовал догматам христианской церкви. Множилось число последних, именуемых еретиками и преследуемых тем упорнее, чем могущественнее становились первосвященники.

Чтобы Арлетт сошла за мальчика, ей пришлось укоротить прекрасные рыжие кудри, при этом Гвильямино в мужской одежде с чужого плеча стал казаться года на два моложе, а Губерт, и без того высокий и плечистый, на фоне спутника выглядел старше и мужественней, хотя пушок у него над верхней губой и на щеках еще не нуждался во вмешательстве стали.

Гостеприимство пастуха могло длиться вечно (по меньшей мере до той поры, как закончилось бы серебро в кошеле Юдит), а вот милость герцога вполне была способна обернуться опалой, случись известию о страшной резне в замке в Белом Утесе дойти до ушей Гвискарда раньше, чем перед глазами властителя предстанут главные свидетели погрома. Итак, покинув маленький рай, беглецы спустились с вершины, оседлали коней и нехотя тронулись в путь, чтобы через два дня, присоединившись к каравану, заночевать уже в виду стен столицы.

Первый день и первая ночь, проведенные Ириной и ее другом по возвращении в лоно цивилизации, принесли немало хлопот и неожиданностей. В яранге под «материнским» оком Ринзны как-то не думалось о многих неудобствах, связанных с появлением в городе, из которого в Москву «только самолетом можно долететь», человека не только без документов, денег (доллары Белого Избавителя в счет идти не могли, так как представляли чисто нумизматический интерес), но далее и без нормальной, с точки зрения европейца, одежды.

Последнее уладилось проще всего. Почти вся группа уже улетела (первой вспорхнула «звезда», а за ней и все остальные убрались несолоно хлебавши с края российской земли), однако некоторые нужные и весьма полезные товарищи еще оставались. Одним из них с полным правом можно назвать Арсения Караимова, пожертвовавшего Климову рваные джинсы и старую, но вполне еще приличную рубашку. Пожарник из ДК обменял на бутылку водки старые армейские ботинки. Но самым главным был господин директор программы товарищ Сланцев (без него возвращение Климова в европейскую часть страны не мыслилось), однако чтобы «поиметь что-нибудь из-под бугра», последнего следовало капитально заинтересовать.

— Вы что? Вы что? — размахивал руками Сланцев, мельтеша по костюмерной и очень раздражающе, по-бабьи всплескивая руками. — А вдруг он убил кого-нибудь и прячется от милиции? Откуда ты этого бомжа раскопала, Ирина, ты же красивая девушка?! — Директор одарил Иру красноречивым взглядом, в котором явственно читалось: ну неужели нормальных мужиков вокруг нет?! Под эталоном нормальности при этом, разумеется, подразумевался сам господин Сланцев. — Нет, я не могу! Вдруг он маньяк?! Ты же не знаешь его!.. Да не говори мне, как его зовут, я могу сказать, что я — Карл Маркс! Кто мне поверит?

Присутствовавшая при этом неприятном шоу Наталья оценивающе посмотрела на Геннадия Вадимовича и, покачав головой, проговорила:

— Никто тебе, зайчик ты наш, не поверит. Маркс — он глыба, матерый человечище, а ты… ты слабоват.

— Что?! — Директор выпучил глаза. — Что ты имеешь в виду?

Лицо Натальи излучало благодушие. Посмотришь на такую, и сердце согреется — вот человек — сама простота, весь здесь, никакого камня за пазухой, ни единой черной мысли в голове и, главное, бездна доброжелательности.

— В нем сто сорок тонн гранита или какого-то другого дерьма, Геночка. В тебе же меньше, нет?

— Я говорю серьезно! Как можно покрывать бичей, бомжей и убийц, меня же посадят за это! Меня…

— Тут килограммов пять золота, — не выдержала Ирина.

«Хорошо хоть Саши здесь нет, — подумала она, глядя на директора. Она уже поняла, что ее новый приятель и правда способен убить такого типа. (Климов и Сланцев сразу воспылали друг к другу искренней и взаимной неприязнью.) Да Боже мой! Как ей самой хотелось раскроить череп этому хмырю, который кому угодно пятки лизать будет за хорошие деньги. — Выпендривается, цену себе набивает».

— Хорошенькое дельце, он, может, кого-нибудь замочил за этот слиток! — завизжал директор. — А мне пилотам свои бабки отстегивать, а потом еще неизвестно… — Что именно ему в данном случае было неизвестно, Сланцев так и не сообщил. — Так-то, а ты еще хочешь, чтобы я вам в Москве паспорта сделал… Не вам, а ему, ну, да все равно, это же криминал, а если меня застукают с вашим рыжьем?

— Скажешь, на помойке нашел, — предложила Наталья.

— Ты опять издеваешься! — взвился Сланцев и решительно направился к двери. — Все, я ухожу!

Продемонстрировав серьезность намерений, директор вылетел в коридор, через неплотно прикрытую дверь были отлично слышны шаги удалявшегося человека. Ира рванулась было следом, но Наталья удержала ее:

— Сейчас вернется.

Она оказалась совершенно права: не более чем через минуту Геннадий Вадимович вошел обратно в костюмерную столь же стремительно, как покинул ее.

— Ты же еще наликом с меня хочешь, — заявил он без всяких предисловий. — Пятьсот гринов, за что? Ты-то ничем не рискуешь! А я свою жопу подставляю, понимать надо.

«Лед тронулся», — подумала Ирина, по мнению которой данный поворот событий означал начало «честного купецкого торга» в понимании таких типов, как Сланцев, — дай мне что-нибудь еще, ну хоть что-нибудь сверху, чтобы я спокойно спал по ночам не мучаясь, что продешевил! Ирина направилась в глубь комнаты, где в запертом на ключ дюралюминиевом кофре лежали вещи Климова, который, уходя «погулять», сказал: «В крайнем случае отдашь ему хлопушку, вещь редкая, а мне она ни к чему, я стал противником тасилия». В последнее Ирине не очень-то верилось, но наступило время «бросать в бой гвардию».

— Дура, — процедила сквозь зубы Наталья, увидев, что подруга принесла Сланцеву револьвер.

Директора вещь очаровала, он любил и знал цену оружейному антиквариату. Деловито проверив «сикс-шутер», Геннадий Вадимович весьма удивился тому, что он в порядке.

— Берешь? — спросила Ира в лоб (хитры же женщины — Евины дочки), и старый битый заяц Сланцев пропустил гол в свои ворота.

— Беру, — сказал он с огнем в глазах, так что стало ясно — назад ни за что не отдаст.

— Наликом дашь штуку, — твердым, не терпящим возражений тоном заявила Ирина.

— Ка-ак! — поперхнулся директор. Опытный карась заглотил наживку и забился на леске, подсеченный рыболовом-любителем, который просто не мог вернуться домой без добычи. — Ты же говорила — пятьсот? — переспросил он, не желая верить в такое безжалостное вероломство.

Но печалился Геннадий Вадимович недолго, поняв, что сделку в любом случае совершает очень выгодную. Он, чуть поломавшись для вида, согласился, потребовав:

— Револьвер забираю сейчас.

Ирина покачала головой и, полностью переходя на используемый директором сленг, сказала:

— Нет, когда наликом отстегнешь, тогда и получишь.

Сланцев повел себя неожиданно. Решительным жестом вытащил из-за пазухи «лопатних» и, порывшись в нем, извлек несколько стодолларовых бумажек. После чего счастливый директор, унося в клюве добычу, удалился, не забыв прихватить золото и бросив на ходу: «Обо всем договорились, можешь считать, что твой… кавалер уже в столице».

— Дурочка ты, — сказала Наталья, когда дверь за Сланцевым закрылась. — Думаешь, тысяча это много? Можно было с него и больше выжать… У приятеля твоего ни денег, ни работы, один только хрен, ты уж меня прости…

Ирина встрепенулась, она вспомнила, как Наталья скривилась, когда увидела Климова, не замедлив сразу после приветствия шепнуть подруге, впрочем, достаточно громко, чтобы слышали и другие: «Вымой его, да и сама вымойся хорошенько, ну и несет от вас». Ирина и без подобных напоминаний, разумеется, собиралась привести себя в порядок — сливаться с природой тоже следует в специально отведенных для этого местах, — но вот Наталья могла бы запросто и обойтись без комментариев.