Вторжение. Проникновение. Поглощение.

Заливались краской стыда щеки ханжи Ирки, пылало румянцем искаженное безумной страстью лицо, поглощенной совокуплениями (теперь это слово восхищало ее) чукотской девушки, юной дикарки Етгэвыт.

Она и Гырголтагын стали единым целым.

Утром же Богданов, разбуженный звонком Процента, осведомился у последнего:

— Где корм для твоей собачки? Или в качестве него ты предполагал использовать меня?

Роман опять пустился в объяснения, что был затор; экспедиторы, которые везли рептилию в театр, поехали переулками; машина стала; оказались тут рядом, позвонили, он и велел занести в квартиру, чтобы вечером забрали.

«Так запасной ключ есть у соседки сверху», — подумал Богданов, которого объяснение Романа никак не удовлетворило. — Слишком много случайностей, так не бывает. Процент явно петлял. Потом все же раскололся, что просто решил пошутить. Теперь-то он понимал, что шутка вышла идиотской, и раскаивался в содеянном.

Не знай Богданов о страсти Козлова к разного рода розыгрышам, он решил бы, чего доброго, что Роман надумал выжить надоевшего квартиранта. Словом, Валентин не обиделся. К тому же Ромка (знал, подлец, чем взять) обрадовал товарища:

— Билет тебе купили, господин ученый. Чего молчишь? Не слышу радости.

Богданову определение «ученый» с известных пор перестало казаться безобидным.

— Спасибо, — проговорил он без ожидаемого восторга, — но только не надо меня ученым называть, ладно?

Процент как ни в чем не бывало заявил:

— Хорошо, буду звать неученым.

Убедившись, что спорить с Ромкой бесполезно,

Валентин промолчал. Козлов же предложил:

— Прикатывай в зал, похмелимся.

При атлетическом зале или, если угодно, спортивно-оздоровительном центре существовала небольшая сауна с бассейном.

В предбаннике (оборудованном по последнему слову техники) находился (совершенно непонятно для чего) компьютер, не говоря, конечно, о видике и телевизоре с экраном метр по диагонали. Похмеляться, как выразился Козлов, там было просто здорово, а потому Богданов хотя и недоспавший, но чувствовавший себя хорошо, мысленно окунув в голубую прохладную воду бассейна распаренное, пылавшее огнем тело, представив янтарь пива в высоком стекле, согласился, хотя и имел цели прямо с утра начать розыскную работу.

К тому же в список «свидетелей по делу» первым номером майор определил Аркадия Арнольдовича Ромаду, а отправляться к солидному человеку с визитом в восемь часов утра было как-то неудобно. Валентин ругал себя за то, что не позаботился выяснить домашний номер последнего. Если бы не дурацкая нелепица с гробом-крокодилоноской, Валентин сделал бы это, но беседа с Шарпом и борьба с «сообщником» иностранца совершенно выбили Богданова из колеи.

Через час, распаренный, слегка захмелевший, завернувшийся в чистую простыню, Богданов, садя в деревянном кресле, туповато взирал на огромный экран телевизора.

Внезапно дверь отворилась, и в теплое марево соснового бора (так пахло в предбаннике, Ромка любил этот запах) вошел человечек. Он казался особенно маленьким оттого, что сопровождали его два шкафообразных господина в явно отягощавших их (ребята привыкли к «Адидасу») строгих костюмах. Впрочем, «джентльмены» немедленно удалились и заняли посты с противоположной стороны двери, а типчик, поздоровавшись со всеми за руку (ладошка как сдохшая рыбка), стал вести себя очень уж по-хозяйски.

Богданов всегда слышал: «Шаркунов. — хрен моржачий», «Шаркунов — пидор гнойный», но никак не ассоциировал эту личность с простым и добрым русским именем Борис Николаевич, а так типчик и назвался.

В профиль лик его напоминал утонувшую в при-вздернутых плечиках длинноносую головенку польского орла.

«Что за козел? — рассердился Валентин. — Так хорошо сидели!»

— Что у нас с Рязанью, Гена? — спросил «символ польской государственности» третьего из присутствовавших — первого зама Геннадия Германовича Гнатенко. — Ломаются еще? Так добивай, кто тебе мешает? Перекрой им краны… Пивзавод наш?.. — Гнатенко кивнул. «Птичка» тоже качнула маленькой головушкой. — Ну так вы с Толиком лишите их пива, водку перестаньте продавать, ввоз спиртного иностранного производства прекрати… Мы водку поднимем… Да ты не волнуйся, Рома, не волнуйся, наберем денег, а потом вновь опустим. Может, и не опустим, тогда уже не ясно будет, подняли или опустили. Главное, ты знаешь нашу позицию?

— Пусть неудачник пла-а-а-атит! — неожиданно запел Шаркунов.

Все, кроме несказанно удивившегося Богданова, заулыбались. Уроду такое его поведение, судя по всему, не понравилось. Однако Шаркунов не стал обращать внимание на столь малозначительное существо. Обнажив желтокожий, как у китайца, торс, а затем освободившись и от всей прочей одежды, шеф Гнатенко и Козлова исчез за дверью банного отделения.

Когда его не стало в предбаннике, все с явным облегчением переглянулись. Богданов не успел высказаться по поводу президента «Исполина», как дверь, за которой тот скрылся, снова распахнулась. Входить весь целиком великий босс Шаркунов не стал, он, простирая начальственную длань, произнес:

— Позови своего водилу, Рома, пусть берет веник и ко мне… Знает хохол толк в парной. Вы тоже присоединяйтесь.

Он исчез, и Гнатенко, многозначительно переглянувшись с Козловым, также покинул предбанник. Роман позвал Мишаню и, когда армейские товарищи остались вдвоем, сказал вдруг:

— Надоел мне этот ублюдок…

— Миш..?

— Да при чем тут?! — Процент ощерился и провел ладонью по влажной лысине. — Я об этом… — Тут Ромка сумел удивить своего приятеля, с нешуточным озлоблением заявив: — Пришить бы его, полета, нет, сотни не пожалел бы… Даже две…

— Долларов?

— Тысяч долларов… Не взялся бы? — Роман оживился. — Послушай, ты же специалист?.. Сто тысяч! Половина!.. — Он осекся и испуганно посмотрел на Валентина. — Шучу, шучу…

Они поговорили еще минут пять, потом Роман ушел к шефу, а майор, отвергнув предложение присоединяться, быстро собрался и вышел вон из предбанника, спеша застать в офисе Ромаду.

Общение с Шаркуновым неприятным образом подействовало на Богданова, он чувствовал, что за уродливой внешностью Ромкиного шефа скрывается еще более мерзкая душонка.

«Ну а твое-то какое дело? — спрашивал себя Валентин, не находя ответа. — Ты, можно сказать, живешь на его денежки, а все недоволен».

Впрочем, как человек действия, копаться в своих переживаниях Валентин не любил, считая это занятие достойным лишь хлипких полуинтеллигентиков — настоящего интеллигента он встречал лишь однажды в жизни, им был, несомненно, покойный профессор Стародумцев, — а полу — они и есть полу, вот и бросает их из жара в холод, из холода в жар. Размышляя о подобных типах, Валентин испытывал некую гордость за то, что он не такой, как они.

«Уж на что мы мелкие и гадкие людишки…» — вновь вспомнился ему Пешков. Майор остановился как вкопанный, поразившись посетившей его дикой мысли.

«Пожалуй, первым знаменитым полу был Иоанн Четвертый. Он то казнил, то плакал и молился во спасение душ им загубленных. Типичный шизофреник: а ведь он Рюрикович — значит, норманн. Ну а это-то здесь при чем?! Они лишились старой веры, но не приобрели новой, а по сути поклонялись злату и серебру, верили только в меч».

Богданов, с удивлением оглядевшись по сторонам, обнаружил, что вышел из машины и находится на площади Ногина. Козловская «семерка» стояла аккуратно припаркованная у обочины как раз под знаком, запрещавшим стоянку, хотя Валентин мог бы поклясться, что еще позавчера, когда он проезжал тут, знака не видел. Поставить машину было больше негде.

«Чертов знак. Успели уже!» — подумал он со злостью. — Хорошо хоть не «поцеловался» с каким-нибудь лимузином. Как я вообще-то ехал, даже и дороги не помню! На автопилоте? Хорош, нечего сказать, хорош».

— Помогли бы на хлеб бабусеньке? — заканючила откуда-то возникшая старушка. — Бедствуем, а все демократы проклятые.