«Может статься, это твой пропуск в Валгаллу, последний шанс. Приготовься!»

Климов и его подруга резко повернулись, чтобы испросить объяснения, но… Ринэна исчезла, вместо нее на «табурете» сидел огромный ворон.

— К-к-кррраррр! — заявил он и повторил, на случай если его не поняли: — К-к-кррраррр!

Александр и Ирина, как по команде, зажмурились. Когда они открыли глаза, ворон куда-то подевался; яранга, как скоро убедились любовники, оказалась совершенно пустой. Вместе с тем им не долго пришлось оставаться в одиночестве.

Воткнув в наст остол[50], Памья слез с нарт и поспешил в ярангу.

— Здоровеньки булы, — изрек он, чем заставил Ирину и Климова снова зажмуриться, но когда они осмелились приоткрыть веки, Павел никуда не исчез, а, напротив, приблизился и озабоченно проговорил: — Собираться нада, ымэм велел вас город вести. Самалет летать, как ымэм сказал, три дня прошла.

Тут тангитаны уразумели, наконец, что Ринэна… утла по-английски. Она каким-то образом заранее знала, что к тому времени, когда каюр вернется за ее гостями, распогодится и самолеты вновь поднимутся в воздух, что будет означать либо продолжение, либо немедленное свертывание гастролей.

— Ехать нада, ехать пара, — поторапливал Памья, хотя гости и сами давным-давно уже поняли это.

Собрались они быстро и через несколько минут были уже далеко. Трижды оборачивалась Ирина, когда же она сделала это в последний раз, яранга исчезла из виду.

Разговор с пасынком Лёни мало чего дал сыщику. Жил Лёня весьма небогато: видика нет, телевизор и мебель старые, множество книг, хотя, как показалось майору, все вообще чужое.

«Снимают», — подумал он с уверенностью, каковое умозаключение немедленно и подтвердил мальчик, оказавшийся не очень словоохотливым, зато довольно любопытным; Валентин пытался узнать побольше у Славика, а тот, в свою очередь, у Богданова. Оба преуспели немного.

Закончилась их беседа и вовсе странно.

— Ты Тот? — огорошил майора мальчик.

— Че-го? — вытаращил глаза Валентин.

Славик же покачал головой и с сожалением вздохнул:

— Нет, ты не Тот…

Узнать, чем вызван подобный вопрос, оказалось невозможным, так как мальчик совершенно утратил интерес к гостю, которому пришлось ретироваться, удовольствовавшись номером телефона Лёни.-

Домой Валентин вернулся довольно рано, около шести. Не успел он переодеться и соорудить на ужин яичницу, как раздался звонок Процента, который предписывал «немедленно все бросить и прикатывать в театр». Богданов наскоро расправился с едой, направился к двери, возле которой его поймал очередной Ромкин звонок. Майор где-то в глубине души понадеялся, что поход отменяется, но не тут-то было.

— Не спеши, я к тебе Мишаню отправил, — сообщил Козлов. — Он уже на полдороге, у тебя занято было. Кому звонячил-то?

— Никому, — пожал плечами Валентин. — Ты что, забыл, что у тебя телефон на блокираторе?

Роман действительно забыл об этом — к хорошему очень скоро привыкаешь.

Компания собралась на сто процентов мужская. Помимо самого хозяина присутствовали еще двое: господин Шарп с переводчиком Костей, вечным студентом института им. Мориса Тореза, который нашел себе недурную синекуру, ошиваясь возле старого маразматика, как он величал работодателя, совершенно не стесняясь присутствия последнего.

— Все равно ни хрена не понимает, — говорил Костя. — Кретин тупоголовый. Всякое повидал на своем переводческом веку, всякое, но чтобы человек, прожив в стране три месяца, даже «здрасте» толком говорить не научился, встречаю впервые.

В таких случаях Костя иногда, если, конечно, был еще в состоянии строить фразы, добавлял, обращаясь непосредственно к Шарпу: «Кретин ты у нас, дед?» На что старичок очень доброжелательно улыбался и кивал.

Богданов к подобным зрелищам не привык, и хотя Шарп вел себя не по-джентльменски, разговаривая с ним из гроба вчера вечером, все же не следовало какому-то сопляку обижать не способного к изучению иностранных языков старика, пусть даже последний и не понимал, что его обижают. Уловив настроение товарища, Козлов, не склонный к сантиментам, ласково улыбнувшись, попросил Костика:

— Хватит водку лакать, пидор гнойный, а то опять свалишься, кто переводить будет? Зинку с Ленкой я отпустил.

Переводчик поперхнулся и, надувшись, замолчал, впрочем, ненадолго. Минут через десять он вновь принял участие в разговоре совсем не в той роли, которая ему отводилась, а через час Костик, несмотря на то что Процент наливал ему по половинке, каким-то образом сумел-таки нализаться и «выпасть в осадок». Пришлось беседовать втроем, при этом Богданов оказался вынужден по мере сил переводить Шарпу фрагменты их с Козловым разговора, что, как ни странно, не мешало майору общаться с приятелем. К тому же Шарп оказался весьма милым человеком.

Напились все и, как обычно случается в чисто мужской компании, изрядно, при этом каждый (за исключением мирно посапывавшего переводчика) думал, что именно он тут самый трезвый. Говорили много, размахивали руками.

— Слушай, старик, спросил Богданов напрямик, — а твой шеф и правда с президентом на короткой ноге?

— Врет, — поморщился Процент. — Есть, конечно, свои люди в команде, без этого никак, а чтобы лично… Ну, может, встречался, но чтобы дружбу водить… хм… это пре-у-ве-ли-че-ни-е.

Богданов, несколько успокоенный таким ответом, решил поделиться добытыми сведениями с Уилфредом Шарпом.

— Мз-э-э, — многообещающе начал майор и продолжал не менее решительно: — Э-э-э… Мистер Шар-кун-офф, босс… зе босс ов мистер Каз-лофф из э френд ов президент Йелтсин.

В ответ на что американец разразился длинной фразой, в которой несколько раз упоминался все тот же президент и, конечно же, Шаркунов, из чего приятели сделали вывод — гостю очень нравятся оба. Богданов в очередной раз убедился, что употребление алкоголя способствует у него повышению восприимчивости к английской речи. Он понимал все, что говорил американец, ну или почти все.

— Никакой он ни хрена не Шаркунов, — мотнул лысой головой Козлов. — Думаешь, он Борис Николаевич, да?.. Э! Он, братишечка, Барух Шаевич… Клянусь, не вру. Что вытаращился-то? Ха-ха-ха! И фамилия у него знаешь какая?.. — Богданов, конечно, не знал, но уже начинал догадываться, а Роман, решив больше не томить друга, с гордостью заключил: — Кац.

— Почему Кац стал Шаркуновым? — глуповато улыбнувшись, поинтересовался майор.

Процент оказался доволен произведенным эффектом и с удовольствием объяснил:

— По первой жене. Пришлось, иначе бы кафедру не получил, в семидесятые с этим строго было.

— Кафедру?

— Ну, кафедру, а чего тут особенного-то? — как ни в чем не бывало ухмыльнулся Козлов. — Он ведь ученый. Изобретатель бывший, блин…

— И что же он изобрел?

Козлов сделал паузу, обдумывая ответ. Тем временем майор, бросив мимолетный взгляд на Шарпа, прочитал в глазах старика вопрос и понял, что следует перевести.

— Мистер Шар-ку-нофф из э сайнтист, хи из… формер инвентер[51], - вымолвил Валентин.

— Oh, well, well, — старательно закивал Шарп. — I know that, he told me. He’s name is rather famous in the pharmacy world. Mister Sharkounoff is a very fabulous man[52].

«Фармакология? — удивился Валентин. — Так, так, так».

Тут наконец-то дозрел Процент.

— Я точно тебе не скажу, — услышал Богданов довольно безразличный голос товарища. — Какие-то лекарства он изобрел… Этим всем Карамурзаев занимается.

«С Карамурзаевым я, пожалуй, говорить не стану, а вот деда этого не худо бы расспросить, — решил Валентин. — Жаль, английский у нас с ним на разном уровне!.. Стоп! Надо поговорить с этим кретином. — Он скосил глаза на Костика, на губах которого играла блаженная улыбочка. Переводчику снилось нечто очень приятное. — Шарп же сказал: «Не told me». Что он имел в виду? Что Шаркунов говорил ему, и ничего больше. А рассказывать что-либо Шарпу Ромкин начальник мог, скажем, при помощи Костика… Или Зинаиды? Стоп… не все такие серые, Шаркунов ученый, он может знать языки!»